Красные кресты - Мейсснер Януш - Страница 16

Мартен уже собирался отвернуться от этого зрелища, когда испуганные кони понесли повозку галопом, а один из узников спрыгнул и пустился наутек. Конные догнали его почти сразу и после короткой схватки повязали прямо напротив дома Шульца, под балконом. Тогда Ян и увидел вблизи лицо этого человека и издал тихий возглас изумления. Он узнал его! Взглянул на двух оставшихся. Один из них был старцем с ввалившимися глазами и слипшейся седой бородой. Но другой…Тот тоже теперь показался ему знакомым.

Тем временем Генрих взял себя в руки и тоже вышел на балкон, чтобы предложить Мартену вернуться к столу. Но Ян не двинулся с места.

— Послушай! — бросил он, глядя ему прямо в глаза. — Кто это? Тот старик?

— Руис Лопес, — ответил Шульц, — тот, который…

— Лопес! — перебил его Мартен. — Лопес! Это он был тем другом — приятелем, на которого ссылались твои агенты?

— Не кричи, — цыкнул Генрих, хватая его за плечо. — Я все объясню.

Но Мартен подался назад, словно от змеи.

— Эти двое, — продолжал он, указывая кивком на тюремную повозку, — совершили путешествие в Кале и обратно на «Зефире». Один из них, тот, который только что пытался сбежать, плавал со мной дважды. Я его помню, ибо он похвалялся своей силой и даже вызвал меня бороться на руках. Кстати, я его победил без труда. Но что это значит, черт возьми? Говори!

— Может быть, вернемся к столу? — холодно оборвал его Шульц. — Ты же не даешь мне сказать ни слова.

На этот раз Мартен его послушал, и Генрих развернулся во всю силу изощренного вранья, чтобы убедить его в своей невиновности, что впрочем удалось ему только наполовину.

— Совершенно ясно, — заключил он, облизав кончиком языка пересохшие губы, — что не было никакого покушения на жизнь королевы, хотя, возможно, Лопеса пытались подговорить, чтобы он изготовил отраву для дона Антонио.

— Заговора не было? — повторил Мартен.

Шульц взглянул на него снисходительно.

— Ну это же ясно, — ответил он. — Что бы мог приобрести Руис Лопес от смерти своей пациентки? Вероятно, получил бы какое-то мизерное вознаграждение от своих заказчиков, но утратил бы все остальное: королевскую симпатию, положение и все доходы, не говоря уже о том, что подвергся бы большой опасности. Сама идея подобного обвинения была бы доказательство безграничной глупости, если бы не его скрытый политический смысл.

— Какой же?

— Разжигание новой ненависти к Испании, — ответил Шульц. Эссекс неглуп; знал, с какого конца взяться за это дело; король Филип ещё раз пытался убить королеву Англии! Вот что думают её подданные, и те, которые судят, и те, которых судят.

Мартен не мог устоять перед логикой этих выводов, но ещё питал какие-то сомнения. Процесс, показания обвиняемых, доказательства их вины…

Генрих высмеял его. Доказательства? Признания? Для того и существуют пытки! Ян должен бы это знать!

И тут же он пожалел о своих словах: Мартен явно понял намек. Намек на процесс своей матери, обвиненной в колдовстве, и бабки, за то же самое сожженной на костре…

« — Это было ошибкой с моей стороны, — думал Шульц. — Не стоило ему об этом напоминать, даже через столько лет. Ни об этом, ни о казни Кароля Куны. Нужно, чтобы он все забыл, если моим планам когда-нибудь суждено осуществиться. Он должен вернуться в Гданьск. Вместе с» Зефиром «. С моим» Зефиром «. Но чтобы вернуться, он должен забыть.»

Тем временем окруженная эскортом повозка с тремя приговоренными въехала на площадь казней в Тибурне, где уже ожидали толпы, жаждущие кровавого зрелища. Лопесу, который несмотря на иудейское происхождение был верующим христианином, позволили помолиться у подножья виселицы. Закончив, он встал и попытался обратиться к толпе.

— Присягаю, — вскричал он, — что люблю королеву больше, чем господа нашего Иисуса Христа!

Однако только это он и успел сказать; его заглушил визг и смех зевак, а помощник палача отволок его к помосту под виселицей и набросил петлю на шею. Палач дернул за веревку, однако, — в соответствии с жестоким законом — снял повешенного, прежде чем тот отдал Богу душу. Теперь пришла очередь кастрации, потрошения внутренностей и четвертования тела, которое ещё содрогалось в последних конвульсиях.

Пришел черед Ферейры, за ним Тиноко, силача, который мерялся силами с Мартеном. Тот пытался бороться до конца. Слышал вой и стоны своих предшественников, видел фонтаны крови и все ужасные подробности их мук. Он отбивался ногами и зубами, поскольку руки были связаны, а когда полузадушенный рухнул на землю после того, как отрезали его веревку, тут же вскочил и ухитрился высвободить кисти рук. Толпа, возбужденная таким оборотом дела, прорвала кордон и окружила эшафот, а Тиноко бросился на палача и схватил того за горло. Они были одного роста, оба крепкие и ловкие, но отчаяние придавало сил приговоренному. Может он и одолел бы своего мучителя, но двое помощников кинулись тому на помощь. Тиноко получил сзади удар по голове, который оглушил его, после чего свершился акт правосудия: его кастрировали, выпустили внутренности и четвертовали изувеченное тело.

Цель, о которой говорил Генрих Шульц, была достигнута. Ненависть к испанцам разгорелась по всей Англии, и Руис Лопес — невинная её жертва — стал в глазах общества воплощением отвратительных испанских интриг. Народ распевал баллады о его подлой измене и позорной смерти, сотни раз его убивали на подмостках бродячих театров, им пугали непослушных детей.

Но не только английский народ жаждал отомстить испанцам. Граф Эссекс выслал послов к королю Франции Генриху IX и штатхудеру Объединенных провинций Нидерландов Морису Оранскому, чтобы склонить их к совместной вооруженной акции против Филипа. Над Испанией собирались мрачные тучи войны, и готов уже был грянуть гром.

ЧАСТЬ II. МАРИЯ ФРАНЧЕСКА

ГЛАВА VII

Осень небывало урожайного года от рождества Христова 1595 не хотела уступать места зиме. Было солнечно и тепло. В октябре повторно зацвели деревья и ягодные кусты, и такая почти летняя погода простояла до середины ноября.

Год этот, обильный урожаем, оказался столь же благоприятен для Мартена. Экипаж «Зефира» собрал богатую жатву уже в начале лета, взяв на абордаж испанское судно «Кармона», которое направлялось с Моллук в Севилью с грузом гвоздики и цинамона. Случилось это ночью, почти в самом устье Гвадалквивира, и прошло все так быстро и ловко, что в Сан Лукаре узнали о налете только тогда, когда «Кармона» вошла в порт, наполовину облегченная от груза и полностью разоруженная.

Мартен не мог забрать судно в Англию — оно было слишком тихоходно — а потому отбуксировал на несколько миль к северу, бросил якоря на мелководье у пустынного берега Аренас Кордас и там перегрузил на «Зефир» столько, сколько смогли вместить его трюмы. Остальное великодушно оставил испанцам, затопив только их пушки и огнестрельное оружие.

Следующую вылазку предпринял он четырьмя месяцами позднее, совместно с Ричардом де Бельмоном и Уильямом Хагстоуном. Тогда они атаковали Сьюдад Вианна, окружной центр в богатейшей португальской провинции Энтре-Минхо-о-Дуэро, расположенный в устье реки Лимия на берегу Атлантического океана.

Обитатели Вианны даже не пытались оказать отпор и откупились круглой суммой в двести тысяч дублонов. Зато упорно отбивался замок Кастелло да Инсуа и Вианна, в котором проходили свадебные торжества идальго Гонсалеса и Диас Туньона с дочкой управителя да Инсуа. По поводу этих торжеств в замке пребывало немало богатых испанских и португальских семейств из соседних городов и провинций, и воинственные кабальерос не хотели сдаваться.

Несмотря на это, Бельмон сумел взять штурмом въездные ворота и даже ворваться в парадный зал на первом этаже. Наверняка захватил бы он и весь замок, не прийди осажденным помощь из соседней Ла Гуардии. Под натиском регулярных войск пришлось отступить, и довольно поспешно, поскольку с юга, от Опорто, против корсаров вышла флотилия испанских военных кораблей, чтобы отрезать им отход.