Черные флаги - Мейсснер Януш - Страница 42

Временами, когда после очередного ливня прояснялось, она садилась в большую пирогу и плыла вниз по реке за частью улова, надлежащей владыке от рыбаков побережья. Занимала место у высокого борта; брала весло и в такт тихой песне гребцов несколько часов ритмично отгребала назад мутную, пенистую воду. Когда же лодка, несомая сильным течением, вырывалась на светлую лагуну из-под сени лесов, нависших над рекой, весла тормозили движение, и узкий нос пироги поворачивался к маленькой пристани, укрытой среди скрученных корней мангровых зарослей и свисающих лиан, гребец, сидевший на носу, выскакивал на низкий причал, а все остальные разбегались в стороны, чтобы дочь Мудреца могла пройти, не прикасаясь к ним.

Иника сходила на берег и шла по стежке вдоль лагуны. Садилась на песок и смотрела на восток — в ту сторону, где исчезли паруса “Зефира”. Бирюзовые, гладкие как атлас, волны прибегали издалека, и каждая из них по дороге слегка вздымала туманную линию горизонта и с тихим шепотом ложилась у стоп Иники, словно принося ей привет от возлюбленного.

Ждала его возврата терпеливо, веря, что обязательно вернется. И этой веры, этой спокойной уверенности не могли поколебать враждебные слова Матлоки, которая конечно догадалась, что произошло. Иника не доверилась бабке. Не доверилась даже отцу, хотя совсем не опасалась его гнева. Ведь он давно должен был знать, что так произойдет, что иначе быть не может. Предвидел все наверняка уже тогда, когда дочь заявила ему, что не станет женой Тотнака, молодого вождя Хайхола.

— Никто не избежит своей судьбы, — заметил он тогда. Лишь бы твой выбор оказался так велик и благороден, как ты того жаждешь.

Когда — то он сказал еще:

— Ты моя дочь и будешь владычицей Амахи. Если твое сердце бьется ради этой страны также, как мое, его не могут ограничивать никакие законы. Правом может быть лишь разум и воля владыки.

Сердце Иники билось ради её страны, но её переполняло другое, столь же пламенное чувство. А тот, к кому оно было обращено, обещал, что сделает Амаху могучим и счастливым государством.

Мартен вернулся из плавания к Багамским островам и в Тампико, приведя новый приз, добытый у испанцев. Это была торговая каравелла, неплохо вооруженная полу — и четвертькартауновыми орудиями, напоминающая силуэтом “Кастро Верде”, но чуть быстрее на ходу. Именовалась она “Святая Вероника”.

Индейские пироги отбуксировали её в Нагуа, где ей предстояло оставаться до поры возвращения в Европу с добытыми сокровищами.

Мартен предвидел, что пора такого плавания наступит лишь в конце следующего года, поэтому пока о нем особо не задумывался. Но раз уж “Вероника” почти не получила повреждений и очень подходила на роль транспорта, решил сохранить её для этой цели.

На этот раз стоянка кораблей у Пристани беглецов предстояла короткая. Нужно было использовать отсутствие испанского военного флота, который ещё не вернулся из Европы, и даже наверняка не добрался ещё до Кадикса. Поэтому Ян не отправился вверх по реке, чтобы провести инспекцию вновь заложенных поселений и ход строительства укреплений, а все свободное от подготовки время посвящал Инике.

Его отношения с Квиче в ту пору переживали известное напряжение — или, может быть, скорее обоюдное выжидание первого шага в вопросе, который оба пока не затрагивали, и который нависал над ними, как бочка пороха с тлеющим фитилем. Такое положение не могло длиться вечно, и Мартен знал, что избежать взрыва поможет лишь его собственное решение.

В глубине души он его уже принял, но оставались детали, над которыми Ян ломал голову, не зная, как же быть.

Он решил остаться в Амахе и взять Инику в жены. Но даже не будучи фанатичным католиком и порой сомневаясь в непогрешимости церковных догматов, Ян все же содрогался при мысли о женитьбе на язычнице по обрядам какого-то Тлалока или другого божества, тесаного из камня.

В конце концов решил склонить Инику и её отца к принятию крещения из рук Педро Альваро, и в результате этого-к полному прекращению давнего языческого культа по всей стране.

Когда дошло до откровенного разговора на эту тему, Мудрец вовсе не был ошеломлен таким проектом. Ответил, что обдумает возможность проведения его в жизнь, но это потребует немалого времени. Не видел также в ближайшее время необходимости формального заключения брачного союза между Иникой и Мартеном. Ему достаточно было его слова, как это следовало из местных обычаев.

Ян заметил, что несмотря на видимый покой и благодушие, с которым Квиче принял его предложение, владыка Амахи испытывал противоречивые чувства гордости и озабоченности, радости и опасений. И он не удивлялся: кто мог бы удержать его, реши уплыть отсюда навсегда? Такой вопрос Мудрец не мог себе не задавать. Но все же верил ему! Верил в искренность его побуждений, словно читал в его сердце, которое — как они оба знали — билось ради этой страны.

Секретарь, а заодно помошник резидента из Сьюдад Руэда, Педро Альваро, с привычным согласием и покорностью принял повеление Мартена создать в Нагуа что-то вроде католической миссии. Правда, попытался оговорить себе гораздо большую свободу действиях по обращению язычников, чем прежде, но понял, что таким путем ничего не добьется. Он был единственным христианским духовником в столице страны с деспотическим правлением, где не было иной власти, кроме светской, и к тому же ещё языческой! Мог опираться в своей деятельности только на добрую волю и авторитет человека, которого ненавидел и считал вероотступником, и которому по меньшей мере не доверял. Но несмотря на это решил и в столь трудных условиях завоевать для церкви и уберечь от вечных мук как можно больше душ, не забывая при этом обеспечивать себе влияние на политику и власть.

Как раз такого влияния Мартен и опасался и заранее старался его избежать. В его планах, разделяемых и поддерживаемых, хотя и тайно, Квиче, уже в самой основе введения христианства в Амахе лежала идея, обеспечивающая между прочим полное подчинение церковных дел светской власти монарха — или пусть вождя.

Альваро прекрасно понимал эту тактику, догадывался о её причинах и целях, но ему это не мешало. Как бы там ни было, это был первый прорыв в прежнем абсолютном равнодушии Мартена к вопросам религии в Амахе, а раз уж Педро предстояло стать единственным апостолом новой религии (не считая распространения её самосевом через полуобращенных беглецов) по ходу дела авторитету его суждено было расти. И кроме того, он не верил в продолжительность нынешнего положения дел. Считал Мартена преступным авантюристом с незаурядными способностями и фантазией, которых однако недостаточно для создания и сохранения независимого государства под боком у испанского могущества. Занявшись миссионерской деятельностью, он ждал лишь первой возможности, которая позволит ему приложить руку к ликвидации столь эфемерного творения.

ГЛАВА XIV

Ни последняя экспедиция на Багамские острова, ни одна из предпринятых в наступившем 1583 году не принесли столь ценных трофеев, как взятие Вера Крус. Испанская морская торговля в водах Вест-Индии со стороны Атлантики замирала или точнее переходила в руки корсаров — английских и французских. Все реже можно было встретить в открытом море одинокое судно под красно — желтым флагом, да и груз его обычно немногого стоил. Перевозка золота и серебра, кошенили, прянностей и тканей проходил в конвоях, под сильным эскортом. А корсары занимались перевозкой иных товаров и поставкой невольников, на что испанские власти закрывали глаза.

В таких условиях Мартену оставалось либо тоже переключиться на торговлю, либо заняться контрабандой — что одно другого стоило. Правда, существовали и другие порты и города, столь же богатые, как Вера Крус, можно было попробовать и с ними…

И особенно притягивал мысли Мартена Сьюдад Руэда. Но Сьюдад Руэда лежал над рекой, устье которой стерегли два прекрасно вооруженных форта. Уайт даже слышать не хотел о подобной авантюре, у Бельмона тоже были серьезные сомнения. Взятие Сьюдад Руэда требовало больших сил, чем они располагали, а учитывая скопление огромных трофеев в Нагуа рисковать так именно сейчас казалось тем более легкомысленным и безрассудным. Лучше было думать о безопасной доставке прежней добычи в Англию.