Рене по прозвищу Резвый - Кондаурова Елена - Страница 30

Рене подошел к столу, присел и поднял то, что раньше было искусно вырезанной Пресвятой Девой Аточской. Теперь от нее осталось только милое, кроткое личико и часть плеча, остальное же превратилось в мелкое крошево. Рене положил безделушку в карман и поднялся.

Правду говорят, что о человеке можно многое узнать, посмотрев на то, как он живет. Почему-то теперь Рене нисколько не сомневался, что Каракатица был вполне способен стащить камни, нимало не заботясь о последствиях. Ибо человек, не способный бережно отнестись к произведению искусства, чья цена примерно равнялась стоимости его шнявы, не говоря уже о том, что это было изображение Пресвятой Девы, к которому следовало относиться с уважением, не способен и думать как нормальный человек.

Рене осторожно осмотрел стол, стараясь не слишком нарушать положение вещей, объедков и бутылок, и быстро нашел то, за чем он сюда пришел.

Нет, не бархатный мешочек с бриллиантами и изумрудами. Найди он его, он, пожалуй, отбросил бы его от себя, как ядовитую змею, — уж слишком много опасностей таило в себе то, что было завернуто в кусочек черного бархата. А увидел Рене всего лишь маленькую шкатулку со сломанным замочком. Она валялась на самом виду среди прочих мелких вещиц и, разумеется, была пуста.

Рене зачем-то взял ее в руки, осмотрел и положил на место.

Глубокой ночью он разбудил Хвоста и, невзирая на ругань и небольшое физическое сопротивление, притащил в каюту Жиля.

Не сказать, что Жиль был от этого в восторге, но, посмотрев на повзрослевшее за одну ночь лицо Рене с тенями вокруг глаз, которые резко выделялись при свете свечи, согласился его выслушать.

Тот коротко передал им содержание своей беседы с Аламедой, а также рассказал о найденной в каюте капитана шкатулке.

Повисла многозначительная тишина, прерванная громким смехом Хвоста.

— А ведь я знал, что дело нечисто, мать его к моржам на случку! Я говорил Сиплому, а он — заткнись да заткнись!..

— Заткнись! — с бешеной злобой зашипел на него Рене. — Не хватало, чтобы нас кто-нибудь услышал и донес Каракатице! Он уже несколько раз намекал, чтобы я не смел трепаться с Аламедой, а то худо будет!

— Не надо так нервничать, Рене, — успокаивающе заговорил Жиль. — Конечно, нам надо быть осторожными, но, право же, вряд ли нас сейчас кто-нибудь подслушивает. — Рене нехотя кивнул, соглашаясь, Хвост демонстративно распахнул дверь каюты, приглашая проверить, сам при этом быстро осмотрелся вокруг и захлопнул дверь. Жиль продолжил, задумчиво глядя на звезды в открытое окошко: — Знаешь, а я тоже почему-то не удивлен. Было в нашем капитане что-то такое… ненатуральное. Поневоле приходила в голову мысль, что он что-то скрывает или недоговаривает.

— …! Да плевать на капитана! — выругался Рене. — Сейчас надо думать не о нем!

— А о чем?

— О том, были у него сообщники из команды или нет. Хвост, скажи мне, если я не прав. За сокрытие добычи у пиратов положена смерть, ведь так?

— Да, и очень быстрая! — с удовольствием просветил собравшихся Хвост.

— А какие нужны доказательства для обвинения?

— Ну… Хоть какие-нибудь. Твой Аламеда повторит при всех то, что он тебе рассказал?

— Наверное, — пожал плечами Рене. — Если доживет.

— Нет, Аламеду нельзя привлекать, — возразил Жиль. — Он нам нужен живым. Иначе, даже если мы получим камни на руки, то все равно будем в глубокой…

— Согласен, — кивнул Рене.

— Ладно, — сдался Хвост. — Но тогда получается твое слово против слова капитана. А этого мало.

— Вот поэтому я и хочу узнать, были ли у него сообщники.

— В смысле, допросить?

— Ну да…

— Нет. — Хвост поморщился. — Не сознаются. Ты бы сознался, если бы знал, что тебя по-любому ждет рея? А тут такой куш… Нет, бесполезно. Да и как их вычислишь?

Повисло молчание, во время которого каждый прикидывал для себя возможное развитие ситуации.

Его прервал Рене. Сегодняшней ночью он столько передумал, что надумался на год вперед. Нельзя сказать, что придуманный выход его устраивал, и, собрав здесь Хвоста и Жиля, он надеялся на то, что они подскажут какой-нибудь другой вариант, но, похоже, лучше того, что пришел ему в голову, просто не существовало.

— Тогда остается только одно. — Эта фраза далась ему очень нелегко.

— И что же это?

— Бунт.

Хвост и Жиль уставились на Рене, как будто у него внезапно выросли две головы.

— Надеюсь, ты шутишь? — с обманчивым спокойствием в голосе спросил Жиль.

— Да он больной! — высказал версию Хвост, протягивая руку, чтобы пощупать у Рене лоб. — Белая горячка, или размягчение мозгов, или все сразу. Тебе Сиплый говорил, что неудачливых бунтовщиков тоже вешают на рее?

— Зато, если получится, нам не придется жить, оглядываясь на свою тень! — выкрикнул Рене. Спохватился, торопливо оглянулся на дверь и продолжил уже тише: — Неужели вы не понимаете, что мы должны добраться до этих чертовых камней, потому что иначе доберутся до нас! Каракатицей и так многие недовольны. Добычи мало, ну не то чтобы мало, но все равно меньше, чем ожидали. Наших погибло слишком много, и все понимают, что погибло бы еще больше, если бы я не наткнулся на этот проклятый погреб. Разве этого недостаточно? А если еще шепнуть на ушко про камни, то никому не потребуется доказательств!

Хвост посмотрел на Рене с некоторым уважением.

— Пожалуй, может и сработать. Жиль, ты как?

Мрачная физиономия Жиля стала еще мрачнее.

— Мое призвание лечить людей, а не отправлять их на тот свет! К тому же, если, как подозревает Рене, у капитана были помощники, как вы будете выбирать, кого привлекать к бунту, а кого нет?

— Ну… — замялся Рене, — я думаю, самим сильно высовываться пока не стоит. Сначала надо просто немного подогреть недовольство тех, кто и так уже недоволен. За выпивкой там или еще как… Хвост, ты сможешь?

— Ага, значит, как послушать человека, так «Хвост заткнись», а как грязную работу делать, так Хвост — вперед? Почему я?

— А кто — я? Да меня они и слушать не будут!

— А Жиль? Он же врач, образованный, шляется по всему кораблю, никто ему не указ. Пускай он!

— Я и так поговорю с кем смогу, — брезгливо поморщился Жиль. — Те, кого я спас от смерти, наверняка выслушают и не донесут, а остальные… Сам понимаешь.

— Ладно, — нехотя согласился Хвост. — Воду замутить, конечно, можно, а там посмотрим. Но про камушки пока молчок, ясно? Эх, времени у нас маловато… Разве так бунты делаются?

Но все пошло гораздо быстрее, чем предполагал Хвост. Как и для любой революции, нужна была только искра, чтобы вспыхнуло пламя. Уже на следующую ночь выдался хороший повод для того, чтобы начать мутить воду, — день рождения одного из пиратов, Сержа Топора, которое тот решил отметить с размахом. Разумеется, приглашены были не все сто с лишним человек, находящиеся на борту, а только самые авторитетные и уважаемые пираты, к числу которых относился и сам Топор. Человек пятнадцать, не больше. Мелочь же вроде Рене и юнги Шныря, а также чужаки вроде Жиля или обычных нанятых матросов могли спокойно спать в своих кроватках.

Жратвы, правда, для хорошей гулянки было мало, рома, к которому привыкли пираты, еще меньше, но вина из запасов самого Аламеды Каракатица милостиво разрешил взять столько, сколько именинник сочтет нужным. Сам капитан на праздник прийти отказался и вел себя при выдаче вина как высокородный дворянин, награждающий вассала за верную службу. За что и поплатился. Эту милость Хвост, который тоже был приглашен, первой поставил ему в вину, прощупывая почву, когда вся компания дошла до нужной кондиции. И, как оказалось, был совершенно прав. Не многим пиратам понравилось быть на правах бедных родственников, которым богатый дядя жалует выпивку со своего стола. Разве они не сами взяли ее в честном бою? Разве они не имели на нее таких же прав, как и Каракатица?

Дальше — больше. Капитану припомнили все его прегрешения и в том числе мелкие нарушения пиратского кодекса чести. Момент был слишком хорош, чтобы его упускать, и Хвост решился. Рассказ о камнях взорвал ситуацию. Пираты расшумелись и потребовали немедленно привести к ним Резвого, дабы из первых уст узнать о вопиющем нарушении самого незыблемого из пиратских правил. Хвост хотел было их успокоить, да куда там! Ему оставалось только следить, чтобы никто незаметно не выскользнул из каюты, чтобы предупредить капитана. Впрочем, остальные пираты были тоже не дураки, и, несмотря на то, что все были сильно навеселе, вокруг смотрели зорко.