Над Арктикой и Антарктикой - Мазурук Илья Павлович - Страница 51

Еще много раз летал я на Кубу, товарищи мои летают по сей день. Но никто из нас за все эти годы так и не встретился с “дьяволом” Бермуд.

Может быть, “злые силы” питают добрые чувства к советским самолетам?

ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫЙ ДОЛГ

В тот день из Гаваны мы летели в Сантьяго, столицу Чили Обычный ничем не примечательный рейс Но дата запомнилась на всю жизнь — 10 сентября 1973 года.

Надо, пожалуй, перечислить всех членов экипажа: второй пилот Лев Рыбаков, штурман Виктор Вощенко, бортинженер Ратмир Гафуров, радист Николай Ларин. Таня Сергеева возглавляла бригаду бортпроводников (Володя Якушкин, Закия Хамидулина и Виолетта Денисенко). А пассажирами были артисты нашей знаменитой “Березки”, руководимой Надеждой Надеждиной. Они летели на гастроли в Аргентину; в Сантьяго им предстояло пересесть на самолет иностранной авиакомпании, который должен был доставить их в Буэнос-Айрес.

В Сантьяго мы летали уже не раз. Трасса знакомая, никаких неожиданностей. Правда, над Панамой нас встретил грозовой фронт, а потом началась сильная болтанка при ясном небе — пришлось отключить автопилот и вдвоем с Рыбаковым вести самолет вручную.

В Лиме, как всегда, дозаправилнсь горючим и уже ночью приземлились в Сантьяго. В аэропорту нас встретил представитель Аэрофлота Владимир Шилов.

По его словам, положение в чилийской столице было тревожным. Он даже посоветовал не выходить из гостиницы. Но и в этом, впрочем, не было ничего необычного — во время предыдущих рейсов мы не раз оказывались свидетелями разнузданных бесчинств фашиствующих молодчиков. Врагов у правительства Альенде было немало…

На ночь в самолете остались двое авиаспециалистов, сопровождавших нас из Гаваны, — инженер Михайлов и техник Фролов. В их обязанности входи. ло обслуживание и охрана нашего Ил-62 в аэропортах Лимы и Сантьяго — наземная техническая служба здесь только еще организовывалась.

Пожелав товарищам спокойной ночи, мы поехали отдыхать в гостиницу “Конкистадор” — тоже как обычно…

Проснулся я от выстрелов, от рева и грохота моторов. Подбежал к окну — улицу запрудили танки. На противоположной стороне к подъездам жались группки людей, на мостовой лежали тела убитых.

Быстро одевшись, я поднялся на восьмой этаж, где находилось представительство Аэрофлота. Здесь уже собрались Рыбаков, Вощенко и Хохлов — заместитель Шилова. Слушали радио, пытаясь разобраться в обстановке. По радио передавали указания и предупреждения — из домов не выходить, из окон не высовываться.

Вскоре в воздухе появились вертолеты, которые вели огонь по окнам домов. Несколько очередей попало и в гостиницу, но, к счастью, обошлось без жертв — мимо наших окон пролетали лишь осколки кирпичей.

В двенадцатом часу над президентским дворцом Ла Мопеда появились военные самолеты. Они начали бомбить дворец, мы видели из окон, как он загорелся. (Гостиница находилась всего в трехстах метрах от дворца.) А вскоре радио сообщило об антиправительственном перевороте — власть в руках военной хунты, введен круглосуточный комендантский чае” закрыты все аэродромы…

Наступила ночь, но в городе продолжалась стрельба. Уснуть никто из нас не мог. На следующее утро все опять собрались у Хохло-ва. Только начали пить чай, как послышался сильный взрыв, отель вздрогнул, словно от землетрясения. Через полчаса, когда взрыв повторился, Хохлов решил позвонить администрации отеля. Оказалось, что карабинеры подрывают соседнее здание банка, в котором еще оборонялись сторонники Альенде.

Радио тем временем продолжало передавать очередные сообщения — о том, что хунта порвала дипломатические отношения с Республикой Куба и “некоторыми другими странами” (какими, сказано не было), что иностранцы, проживающие в Чили легально или нелегально, должны явиться к властям…

Что же делать нам? Положение совершенно непонятное.

— Позвоним в посольство, — решил Хохлов. После короткого разговора выяснилось, что требование хунты к нам пока не относится. Уже легче!

К вечеру позвонил Шилов. Он жил на окраине и в разгар событий не мог пробраться к нам, в центр города. Шилов запросил у меня список членов экипажа, но на мой вопрос — для чего это нужно? — никакого ответа не последовало. Опять какая-то неопределенность, опять тревожное ожидание. Через час вновь звонок Шилова, распоряжение быть в готовности. К чему? Вновь никакого ответа…

Так прошел еще день томительного ожидания. Примерно в десять часов вечера снова позвонил Шилов — всем членам экипажа с вещами выйти в вестибюль, скоро подойдет автобус и доставит нас на аэродром. Настроение сразу поднялось, кто-то даже шутит невесело: “Аэродром не стадион!” (Мы уже знаем, что стадион превращен хунтой в концентрационный лагерь.)

Спускаемся в вестибюль отеля, скрывая волнение. Ждем. Подъезжает автобус, входит Шилов. Внутри автобуса солдаты хунты дулами автоматов показывают, где нам сесть. Всех нас собирают в центре, а сами расположились на задних сиденьях с автоматами наготове. Да, это не охрана, это настоящий конвой.

Едем медленно и долго — множество контрольных пунктов. То и дело слышны выстрелы, короткие автоматные очереди. Наконец объезд по шоссе, еще одна проверка, и мы в аэропорту.

Только здесь Шилов сообщает, что Советское правительство поручило нашему экипажу вывезти в Гавану членов посольства Республики Куба

Мы не скрываем радости, нужно помочь друзьям. Прекрасно понимаем, что над ними нависла угроза — ведь хунта в первый же день порвала дипломатические отношения с Кубой.

Шилов осторожно показывает мне: с перевязанной рукой — посол Марио Гарсиа Инчаустеги, забинтованный — сотрудник посольства Луис Фариас… Им пришлось обороняться в здании посольства от солдат хунты.

Сейчас солдаты с автоматами наготове стоят полукругом перед трапом. Вход в самолет освещен фарами четырех автомашин. Измученных кубинцев по-одиночке пропускают через строй.

Шилов предлагает “дипломатический ход” — пока идет посадка, угостить начальников аэропорта и жандармерии, ведь сейчас в их руках сосредоточена вся власть в аэропорту. Что ж, придется быть “дипломатом”. Бортпроводник Володя Якушкин накрывает стол в салоне первого класса, и наши “гости” приступают к трапезе.

Результат действительно не замедлил сказаться-отданы распоряжения, связанные с организацией вылета, обеспечено необходимое количество топлива. Но кому-то, видно, все же очень не хочется выпускать нас. Какой-то начальник заявляет, что все наземные средства запуска двигателей находятся “в неисправном состоянии”. Придется, значит, рассчитывать только на самих себя…

Отдаю распоряжение бортинженеру — запустить вспомогательный двигатель. Он уходит в кабину, запускает. Я продолжаю следить за подготовкой самолета к вылету, оснований для беспокойства пока что нет. Пока что!

— Командир! Из вспомогательного двигателя сильно течет топливо, — встревоженно докладывает Михайлов. — Необходимо отключить! Запустить хотя бы один из маршевых!

Мы быстро поднимаемся в самолет, но двигатель уже перестал работать. Войдя в пилотскую кабину, спрашиваю у сидящего за пультом Гафурова:

— Ты выключил?

— Нет. Сам выключился! Отчего — разбираюсь.

— Значит, так, слушай меня. Из вспомогательного сильно течет топливо, а наземных источников, сам знаешь, нет! Любыми средствами, пусть с нарушениями всех руководств, вспомогательный необходимо запустить! А после этого — один из маршевых двигателей!

— Напряжение в аккумуляторах менее двадцати трех вольт, — предупреждает Ларин.

— Другого выхода нет, — отвечаю я. — Второй попытки запуска может уже не быть. Сами понимаете, какая ответственность ложится на нас.

— Проверь, Николай. Все лишние потребители выключить! — командует Гафуров. — Оставь только дежурное освещение!

После короткого инженерного совещания техник Фролов уже с земли докладывает по самолетно-переговорному устройству, что он следит за запуском двигателя.

Ну что ж, начинаем. Осталась одна попытка’