Над Арктикой и Антарктикой - Мазурук Илья Павлович - Страница 46

— Товарищи, а на моем самолете радиовысотомер что-то непонятное показывает.

Это Миша Стекольщиков решил наконец поделиться своими бедами

— В каком смысле непонятное? — заинтересовался Мальков.

— Да в том смысле, что в Мирном он одно показывает, а на Пионерской — другое Вот вчера зарулил там на стоянку. А радиовысотомер вместо ноля показывает около шестидесяти метров. Как понимать? Ладно, думаю, погода пока хорошая, да и полеты интенсивные, поработаю пока так. Но все же сказал бортмеханику, чтобы в Мирном специалисты проверили. А в Мирном и проверять нечего — прибор на стоянке показывает ноль высоты. Что за чудеса? Думал, мне показалось. Загрузился бочками с соляркой, и опять на Пионерскую После посадки, еще на рулении, слежу за показаниями радиовысотомера. Он уверенно, без всяких колебаний показывает, что мы находимся.. на высоте шестьдесят метров! Потом опять проверил в Мирном: по прибору высота — ноль. Так что дело не в приборе, он исправен.

— Это точно, и у меня такая же картина, — подтвердил Мальков. — На Пионерской и Комсомольской радиовысотомер показывает пятьдесят — семьдесят метров Чертовщина какая-то!

— И у нас тоже, и у меня, — раздались голоса других летчиков.

— А чего ж вы молчали раньше? — возмутился Миша

— А того же, чего и ты! Погода хорошая, да и барометрические высотомеры работают хорошо.

— Ну а в чем же дело все же?

— Наверное, так, — пытается объяснить Долматов. — В Мирном наши самолеты стоят на плотном чистом льду, а на Пионерской и Комсомольской плотность снежного покрова недостаточная, видно. Сигналы радиовысотомеров отражаются от глубинных, более плотных слоев ледникового купола Конечно, это только соображения, ну а точнее объяснят, надеюсь, специалисты-гляциологи.

— А для нас — мораль! — сделал выводы Минь-ков. — При дальнейших полетах эти ошибки радиовысотомеров необходимо учитывать, пригодится в плохую погоду. Вовремя Стекольщиков обратил внимание на это! Мелочь вроде бы, а может стать причиной катастрофы Так что и я хочу поделиться своими наблюдениями. Тоже мелочь, но все-таки… Летал я, как вы знаете, на самолете первой экспедиции, который еще в прошлом году привезли. Так вот, чувствую — не то что-то. И бежит на взлете долго, и какой-то тяжелый в управлении. Думал вначале, что мне все это кажется, но потом секрет раскрылся. В Мирном, как вы знаете, было несколько дней теплой погоды. И вот тогда-то из самолета неожиданно… потекла вода. Оказывается, пока он зимовал, в крылья набилось предостаточно снега, и теперь она потекла изо всех щелей. Значит, не зря мне казалось. Весь этот снег, скопившийся за долгую антарктическую зиму, я возил в крыльях как конт рабандный груз!

— После предстоящей зимы придется делать “парную баню” всем самолетам, — заключил главный инженер летного отряда Федор Васильевич Пименов.

Тут же в беседу вступили вспомогательные технические силы летного отряда.

— Между прочим, Арсентьич, забыл тебе сказать:

Федор Васильевич пристыдил меня, а это и тебя касается, — обратился ко мне бортмеханик Сергей Фрутец-кий.

— За что же он тебя пристыдил?

— За то, что ты заставил меня регулировать тросы управления.

— Разве я ошибся? В чем я не прав, Федор Васильевич?

— Ты прав, Саша, в том, что вы с Фрутецким констатировали факт ослабления тросов на высоте. А не прав потому, что не проанализировали причину этого явления.

— Анализировать и в голову не приходило — все ясно, казалось. Я дал попробовать рули Фрутецкому, они болтались. Почему, спрашивается? Мы пришли к одному выводу: самолет только что собрали после выгрузки с корабля и, вероятно, неправильно отрегулировали натяжение тросов Поэтому я и попросил Сергея по прилете в Мирный проверить регулировку.

— Только ты не обратил внимания, что в Мирном при заходе на посадку рули уже не болтались.

— Да-а, пожалуй Сейчас вспоминаю — пожалуй, вы правы

— Так вот, товарищи летчики, ларчик открывается просто, — поясняет Пименов. — Дело в том, что в Антарктиде резкий перепад температуры воздуха по высотам. Вот сейчас в Мирном минус десять Л на Комсомольской?

— Минус пятьдесят по Цельсию,- — проинформировал Дмитриев.

— Вот видите, а по законам метеорологии такая Низкая температура наблюдается только на высотах более десяти километров. В Антарктиде за счет влияния огромного ледника мы имеем такую температуру на высоте три с половиной километра. Сейчас, если вы полетите на Комсомольскую, перепад температур составит сорок градусов, а может быть и еще больше. Дюраль фюзеляжа и сталь тросов имеют разный коэффициент температурного расширения, это вам не надо Объяснять. При полете с Комсомольской фюзеляж “укоротится” и тросы окажутся слишком длинными. Летая в Арктике на Ли-2 на высотах полтора — два километра, вы не могли наблюдать этого явления. Ведь по законам метеорологии температура понижается всего На шесть с половиной градусов на каждую тысячу метров высоты. В тех условиях эффект “удлинения тросов” был незаметен.

Федор Васильевич объяснил очередную “загадку” вполне понятно; все даже примолкли пристыженно — ведь так просто. Затянувшееся молчание прервал Миньков, обратившись к нашему вертолетчику Колошенко:

— Скажи слово, Василий Петрович! У тебя-то все как в Арктике?

— Да нет,- — смутился Василий — Я помалкиваю, потому что, боюсь, смеяться будете.

— Давай смелей, где нужно, там и посмеемся, — заверил Миньков.

И Колошенко начал свой рассказ:

— Работал с геологами в районе Оазиса. Все как всегда, все нормально. Летели над ровным ледяным плато километрах в пятидесяти от Оазиса И вдруг какие-то резкие вздрагивания, словно бы зуд в ручке управления. На правом сиденье у меня бортмеханик Ле-щенко. Смотрю на него — сидит спокойно, хотя и побледнел почему-то. В это время машину стало как-то странно подбрасывать. Глянул я на прибор скорости и обомлел: двести тридцать километров в час. А у нашего Ми-4 ограничение по скорости — сто восемьдесят. Смотрю вперед и ничего вообще понять не могу, куда мы летим? Открываю осторожно свою дверь и не верю глазам… С большой скоростью летим задним ходом! Вот тут-то я начал соображать, что у меня, наверное, не все дома. Смотрю на Лещенко — сидит бледный, но не проявляет никакого беспокойства. Ну, думаю, галлюцинации у меня. Что делать? Решил все же верить прибору, тяну осторожно ручку управления на себя, чтобы уменьшить скорость. А куда ее, спрашивается, уменьшать, если и так летим назад? Ладно, стрелка пошла влево, теперь законные сто восемьдесят показывает. А летим, если верить главам, по-прежнему назад. Бред какой-то, действительно галлюцинации. Я продолжаю тянуть ручку, скорость уменьшается: сто пятьдесят, сто, сорок . Смотрю в дверь — движение назад Прекратилось. Ничего не понимаю! Завис на месте! Смотрю на Лещенко — бледный и спокойный. Давай, говорю, сядем. Он только кивнул молча в знак согласия. Сели. Выключили двигатель Молчим Лопасти винта прекратили вращаться. Выходим. К моему удивлению, вокруг тишина, полный штиль Ничего не понимаю! Отошли в сторонку, чтобы геологи не слышали нашей беседы — они тоже из вертолета вылезают. “Чего сели?” — спрашивает кто-то “Так, отдохнем малость Перекурим”, — отвечаю “Вам виднее. Перекур так перекур”

Спросил я у Лещенко, что он заметил, что почувствовал во время полета. Он свои ощущения коротко выразил — думал, сейчас разобьемся или вертолет на составные части развалится.

Осмотрели мы нашу “стрекозу” — все в порядке. Набрались храбрости и перелетели в Оазис ..

А за обедом ученые у нас выпытали все подробности, даже свое объяснение дали — горизонтальный смерч. Я такого никогда не слыхал, но может и бывает. Ведь Оазис — это скальный выход среди льдов. От солнца они нагреваются, температура в районе Оазиса положительная, а в горах на юге — минусовая. Вот за счет резкого перепада температуры и возник, но словам метеорологов, некий горизонтальный смерч. Кратковременный, на несколько минут, но скорость его, если учесть, что нас задом волокло, достигала шестидесяти метров в секунду…