Над Арктикой и Антарктикой - Мазурук Илья Павлович - Страница 42

Двигатели уже на взлетном режиме, Мазурук отпускает тормоза — самолет тронулся. За счет сильного встречного ветра на приборе скорость уже восемьдесят километров в час. Мазурук энергично берет штурвал на себя — нос самолета послушно поднимается…

— Форсаж! — командует Мазурук. Моторы ревут на ‘полной мощности, скорость около ста двадцати километров в час

— Закрылки — пятнадцать градусов!

Уже кончился кусок твердого участка, самолет бежит по раскисшему снегу, точнее, не “бежит”, а только касается колесами. Торможения нет, самолет на отрыве, мы в воздухе. Ура!

Мазурук кивает мне, я машу рукой товарищам, стоящим в хвосте фюзеляжа Теперь все на местах, все весело переглядываются Сомнения и волнения позади, вырвались!

Я с уважением поглядываю на Мазурука, он спокойно рассматривает полетную карту Нам нужно выйти на дрейфующую станцию СП-5. Она еще только создается, и связи по какой-то причине пока нет. Недавние их координаты известны, “зайчик” в солнечном компасе вселяет уверенность, что мы идем по заданному штурманом курсу Аккуратов часто подходит к астролюку и секстаном берет высоту солнца. Определяется “До цели около сорока минут”, — объявляет он Связи со станцией пока нет.

Радист Алексей Иванович Челышев беспрерывно стучит на ключе, зовет. Береговые станции отвечают, но СП-5 молчит. Илья Павлович то и дело поглядывает в сторону радиста, но тот, понимая его немой вопрос, отрицательно качает головой.

В пилотскую кабину входит первый бортмеханик Владимир Афанасьевич Громов.

— Илья Павлович! Вам, может, кофейку принести?

— А что я — турок?

Мазурук, даже нервничая, любит поёрничать. Сейчас нужно разрядить обстановку, ведь все волнуются — где будем садиться, если не найдем станцию?

— Тогда, может, чайку? — предлагает Громов.

— Что я — китаец?

— Так какого дьявола вам нужно? — Громов уже рассердился, человек он горячий.

— Вот так бы сразу и сказал, — умиротворенно улыбается Мазурук. — Ладно, давай чайку. С тобой уж и пошутить нельзя…

Наконец штурман доложил, что мы находимся в районе СП-5. Но связи по-прежнему нет, обнаружить станцию без радиопривода мы не можем.

— Тогда сделаем так, — мирно, допивая чай, говорит Мазурук Аккуратову, — рассчитай “коробочку” вокруг расчетной точки — минут по пять каждая “сторона”. Пока мы будем искать, пусть Челышев попробует связаться с Масленниковым, он ведь где-то недалеко здесь сидит Можем и у него погостить.

— Ясно! Тогда с этим курсом еще две минуты, — распорядился Аккуратов.

— Всем смотреть внимательней! — добавляет Мазурук. — Кто первым увидит, тому премия.

— Какая? — интересуюсь я.

— Лишняя чашка кофе! — объявляет Мазурук.

— Ну, за такую премию вряд ли найдем, — выражает сомнение бортмеханик.

— Вы ищите, а там видно будет! — Мазурук уже начинает сердиться, в голосе его появляются командирские нотки — И вообще — прекратить разговорчики!

Лед просматривался хорошо, лишь кое-где мешали пятна тумана. Мы всматривались до рези в глазах, но обнаружить лагерь так и не удалось. Самолет Масленникова тоже не отвечал, как ни старался Алексей Иванович.

Вдруг Мазурук оживился, прильнул к стеклу фонаря кабины. Я со своей стороны не видел ничего, кроме ледяных полей и цепочек торосов. Мазурук повернулся, подозвал Аккуратова:

— Будь добр! Попроси Голованова сюда, появилась одна идейка.

В годы войны Александр Евгеньевич Голованов в звании маршала командовал авиацией дальнего действия. Был он человеком весьма решительным, но — как бы это сказать? — по-интеллигентски стеснительным. После отбытия Бурханова в Москву он фактически возглавлял высокоширотную воздушную экспедицию. Но необходимость руководить прославленным Мазуруком его, по-моему, постоянно смущала. Командовать Александр Евгеньевич не стремился, прекрасно понимая, что на стороне Мазурука огромный полярный опыт. Даже в пилотскую кабину он заходил крайне редко, а в разговоре — словно бы от смущения — то и дело деликатно откашливался, была у него такая привычка.

— Гм-м, слушаю, Илья Павлович!

Мазурук, оживленно жестикулируя, начал что-то говорить ему, показывая на проплывающие ‘под нами ледяные поля. Что говорил, мне не слышно было, я расслышал только ответ Голованова, стоявшего ближе ко мне:

— Илья Павлович! Ведь у нас колеса! Тяжелая машина! Без разведки на лыжном Ли-2 никто еще на дрейфующий лед на Ил-12 не садился!

— Это точно! — теперь Мазурук говорил уже громко, напористо. — Но ведь опыт-то есть! Площадки заранее выбирали, но снежный покров никогда не превышал пятнадцати — двадцати сантиметров. Это и нас устраивает. Безопасность гарантирую!

Голованов задумался на мгновение, а потом решительно рубанул рукой:

— Ну что ж, согласен! Выполняйте!

Решение Мазурука произвести посадку было несомненно целесообразным. Вообще-то горючего хватало, чтобы дойти на один из береговых аэродромов. Но мы находились совсем неподалеку от станции, а до ближайшего аэродрома три часа лета. Мазурук хотел дождаться связи, отдохнуть и перелететь на СП-5. Решение смелое, но обоснованное. У Мазурука опыт! Но я волновался, как в прошлом году, когда в первый раз садился с Масленниковым на дрейфующий лед. Тогда на лыжах, а теперь на колесах! Да и машина тяжелая!

Льдину Илья Павлович выбрал отличную — больше километра длиной. Только бы не ошибиться с толщиной льда, ведь для колес и веса Ил-12 толщина должна быть не менее девяноста сантиметров. Ладно, Мазурук гарантирует! Зашли на посадку, дым от сброшенной шашки поднимался вертикально вверх — штиль. Льдины коснулись мягко, пробег — как по бетону. Стоим. Я сразу же выскочил на лед с ‘буром — снега не более пяти сантиметров. Вот это да! Специально для колесного шасси, как по заказу. Пробурили на глубину до .полутора метров и дальше не стали — хватит с избытком. “Да, — думаю про себя, — молодец командир, выбрал льдину по всем параметрам отличную. Учись, Лебедев!”

Нужно, пожалуй, еще раз подчеркнуть, что это была первая в истории неподготовленная посадка на дрейфующий лед тяжелого самолета на колесном шасси. Слово “неподготовленная” означает в данном случае — без предварительной посадки лыжного разведчика, как говорится, на свой страх и риск…

Сколько мы отдыхали, не знаю. Разбудил нас голос Челышева: “Подъем! СП-5 на связи! Погода хорошая, нас принимают!”

Через десять минут после взлета впереди показались черные точки палаток лагеря. Мы сидели рядом, всего в трех десятках километров. Как выяснилось, на станции слышали звук наших моторов. Слышали, как мы их звали. Но лагерь был закрыт туманом, а ответить они не могли, поскольку радиопередатчик вышел из строя.

…Полтора месяца провел я “оправа от Мазурука” — в кресле второго пилота. Помню, как садились мы в сильнейшую пургу в бухте Темпа на острове Котельном. Помню, как взлетали с аэродрома Тикси при боковом ветре двадцать метров в секунду. Помню, как бесконечно долго стояли на старте, выжидая, когда видимость на мгновение улучшится, хотя бы до ста метров…

Мазурук летал расчетливо, хладнокровно. Но тогда, когда садились мы на колесном Ил-12 на дрейфующий лед, говорил в нем, по-моему, и спортивный азарт — должен же кто-то попробовать первым! Он же очень азартный человек, Илья Павлович Мазурук…

В НЕБЕ АНТАРКТИКИ

Встреча с Ледяным континентом, о которой я так мечтал, в реальности оказалась прозаической. “Обь” уткнулась в ледяной припай километрах в десяти от берега и застыла на ледовых якорях. Через полчаса на вертолете пожаловали гости — начальник первой советской антарктической экспедиции Михаил Михайлович Сомов и командир авиаотряда Иван Иванович Черевичный. Год назад — в январе 1956 года — была создана первая советская антарктическая станция. Теперь здесь построили уже целый поселок, получивший название Мирный. Вторую антарктическую экспедицию, прибывшую на смену, возглавлял Алексей Федорович Трешникор. Вместе с ним и капитаном “Оби” Иваном Александровичем Маном гости уединились для обсуждения всех предстоящих дел.