Над Арктикой и Антарктикой - Мазурук Илья Павлович - Страница 33

— Ты чего это раньше времени’ — поинтересовался Виталий Иванович.

— Да все равно не спится.

— Ну, как хочешь. Бери винтовку, рекомендую держать в руках. Видишь, при полной облачности, как сейчас, все бело, сливается в один фон. Учти, медведь среди этой белизны будет выделяться желтизной. Да и нос у него черный… Рекомендую не стоять на одном месте, ходи между самолетом и палаткой. Был случай на одной зимовке: пока метеоролог снимал показания с приборов, медведь у него за спиной стоял. Сытый, наверное, был, не тронул. А здесь могут быть и голодные. Понял?

— Как не понять!

— Вопросы есть?

— Как будто нет.

— Ну, счастливого дежурства!

— Хорошего отдыха!

Виталий Иванович направился к палатке, но, преж де чем войти, стоймя пристроил сани перед входом.

— А это зачем? — поинтересовался я.

— Чтобы медведь постучаться мог, если придет. Санки-то металлические, слышно будет.

Судя по всему, на мое дежурство Виталий Иванович не очень-то рассчитывал. Да и я, честно говоря, опасался первой в жизни встречи с медведем. Помня предупреждения командира, я то и дело оглядывался на ходу вдруг медведь сзади, да еще голодный!

За час между палаткой и самолетом была протоптана хорошая тропа. Льдина не треснула, медведь не пришел, и я благополучно сдал дежурство. Разделся, нырнул в мешок и сразу же заснул сном праведника…

Проснулся от тарахтения аварийного движка^ питавшего у нас энергией самолетную рацию. В палатке было тепло: горели обе конфорки. На одной из них уже стояла кастрюля со снегом — видно, Зорин побеспокоился.

— Подъем! — скомандовал командир. — Сделай, Саша, дежурных пельменей и чайку. К завтраку подоспел Зорин:

— Работал по радио с Титловым, Виталий Иванович. Через полтора часа они будут проходить нас, надо быть готовыми к этому времени. Облачность низкая, но по прогнозу должна расходиться…

— Ничего, солнышко просвечивает, к тому времени’ разойдется…

Через час после завтрака палатка была разобрана и вместе со всем скарбом уложена в самолет. Моторы уже опробованы, по полосе собрали все флажки, оставив только два в конце как ориентиры при взлете. Погода пока пасмурная, только изредка просвечивает солнышко. И настроение по погоде — пасмурное. Ждем пролета Титлова.

Иван Крючков “смолит” уже третью сигарету, прикуривая одну от другой.

— Ваня, бывают моменты, когда ты не куришь? — начинает балагурить Зорин.

— В двух случаях, — ухмыляется Иван. — Когда принимаю пищу и когда работаю в тех местах, где “огнеопасно” написано.

И, переждав смех, добавляет:

— Во втором случае, если вдобавок начальник под надписью стоит…

— А ночью? — не унимается Зорин.

— Ночью курю… С перерывами на сон, правда, — уточняет Крючков.

В разговор вступает Валентин Иванович Аккуратов:

— Да ему же Черевичный разрешил курить без ограничения…

Летчик Иван Иванович Черевичный по прозвищу Казак — большой авторитет в полярной авиации. Неожиданная реплика Аккуратова всех заинтересовала.

— А почему, Валентин Иванович?

— Был такой случай… Если Крючков разрешит, расскажу… А может, и сам расскажешь?

— Нет, Валентин Иванович, рассказывайте вы, — улыбается Иван, делая очередную затяжку.

— Ну. раз так — слушайте… Было это пару лет назад. Мы с Черевпчным на “Каталине” провели к острову Врангеля ледокол “Микоян”, которым командовал капитан Готский. С ледоколом еще один транспорт был, не помню сейчас его название. Ну, не важно. Важно, что мы сели в бухте Роджерс, и Готский весь экипаж пригласил к себе на ледокол пообедать… Хорошо, поднимаемся по очереди по шторм-трапу — висит такая хиловатая веревочная лестница по борту судна. Иван до половины трапа добрался — и во всем своем кожаном обмундировании нырь в ледяную воду. С головой скрылся, только фуражка плавает. Потом сам выныривает. Моряки, которые привезли нас на шлюпке, сразу выхватили его из воды и скорей опять на шторм-трап. Поднимается Иван, влез. Вид испуганный, глаза от страха немного выпучены, рот плотно закрыт. Головой крутит, рот не открывает. Ни слова. Мы подумали, что нахлебался воды и никак ее не выплюнет Нагнули Ваню, бьем по спине. Открывает Ваня рот — никакая там не вода, а сухая… недокуренная сигарета.

— Какая сигарета, Ваня, “Прима”? — шутливо пытается уточнить Аккуратов.

— Что вы, я тогда “Дружок” курил.

— Ну вот, появляется недокуренная сиарета “Друг”. Ваня начинает ее сосать усиленно — пытается раскурить.. Вокруг, конечно, толпа моряков собралась, не знают, чем помочь “спасенному”. А тут такое дело. Ну, сразу несколько спичек зажженных со всех сторон. Запыхтел Иван, задымил, улыбается… А вокруг уже все от хохота попадали… Тут-то Черевнчный и говорит ему “Ты, Ваня, не жизнь свою, видно, спасал, а сигарету, чтоб не намокла; если уж ты такой фанатик, кури себе на здоровье, без всяких ограннчений…”

Валентин Иванович обернулся к Ивану

— Было дело, Ваня?

— Было, только у вас обработка сильно “художественная”

— Ну, без этого нельзя, не интересно будет, — развел рукамн Аккуратов.

Под общий хохот Крючков демонстративно прикурил очередную сигарету.

— Кончай банковать! По какому поводу веселье? — услышали мы голос Масленникова. За разговором и не заметили, когда они с Водопьяновым подошли.

— Да вот, Иван курит…

— Все курят, пусть и он курит, на здоровье, — скороговоркой буркнул Виталий Иванович. Общее веселье достигло апогея:

— Видишь, Ваня, все командиры тебе разрешают…

— Ну, хватит братцы! — в голосе Масленникова зазвучал металл… — Товарищи летчики, прошу занять места! Титлов дал команду вылетать!

На взлете пришлось ориентироваться только на черные флажки, указывавшие конец полосы и направление взлета. Вчера, при солнце, на посадке хорошо просматривался каждый торос, каждая неровность. А сегодня, при облачности, все сливалось в белом единообразии.

Нижнюю кромку облачности мы стали цеплять на высоте пятисот метров, по команде Масленникова я снизился до четырехсот. Далее к северу стали появляться большие разрывы в облаках, а когда мы пришли в заданный район, облачность не превышала четырех баллов.

Титлов сообщил, что он кружит над льдиной, дает “нажатие” — беспрерывный радиосигнал — для нашего радиокомпаса.

— Саша, подворачивай по стрелке! Всем смотреть в оба! — распорядился Масленников.

Серебристый Ил-12, круживший в левом вираже, мы заметили километрах в пяти Титлов держал небольшую скорость — около двухсот двадцати. Я свободно пристроился сзади километрах в двух от него. Михаил Алексеевич по радиотелефону разъяснял обстановку.

— Видишь, Виталий Иванович, слева от меня большое округлое паковое поле, севернее, километрах в двух, как два глаза, белеют два “аэродрома”.

— Смотрю, смотрю, — отвечает Масленников, приникнув к ветровому стеклу.

— Смотри! Сейчас правее пакового поля большое солнечное пятно..

— Вижу, хорошо вижу. Поле старое, обтертое.

Теперь и “аэродромы” вижу — один побольше, другой поменьше.

— Точно, Виталий Иванович.

— Все-таки, может, еще поищем?

— Да я вчера ходил, лучше этого нет. Давай так: ты садись, я за тобой, а на месте договоримся. Я посижу, а ты можешь поискать.

— Ладно, буду садиться на большой “аэродром”.

— Согласен. Давай.

Виталий Иванович взял управление. Солнечного света было достаточно, и все неровности на льду хорошо просматривались. Длина маленького “аэродрома”, по нашему промеру, равнялась восьмистам метрам, большого — тысяче двумстам.

— Как, по-твоему, Саша, какая будет толщина?

— Если я хорошо усвоил вашу лекцию, то будет, как и на вчерашней льдине, не менее метра.

— Ну что ж, посмотрим после посадки…

Приледнившись, Виталий Иванович зарулил к самому краю льдины, чтобы не мешать посадке Титлова. Мы с Иваном выскочили с буром быстро проверить толщину льда. Но Титлов сел, не дожидаясь: видно, он тоже был уверен, что лед не меньше метра. И действительно, бурение показало сто двадцать пять сантиметров. Внутренне я был доволен (не ошибся в своем определении!). Однако похвалы не последовало—видимо, командир считал, что так и должно быть.