Над Арктикой и Антарктикой - Мазурук Илья Павлович - Страница 30

Наша задача — подыскать льдину для высадки дрейфующей станции СП-4, причем как раз в том районе, где четыре года назад начинала свой дрейф станция СП-2. Полярники во главе с Михаилом Михайловичем Сомовым прожили на ней больше года, “проплыв” к северу около семисот километров…

— Вижу хорошую льдину, да и район почти расчетный, — прервал мои раздумья Масленников.

— Вы правы, — согласился штурман, — сейчас уточним. Николай, пока летчики будут прицеливаться, возьми-ка пеленг Шмидта — обратился он к радисту.

Сомнерова линия, полученная определением по солнцу, и пеленг легли на карте хорошо, место расчетное.

Виталий Иванович взял управление и с левым разворотом зашел на выбранную льдину, чтобы измерить длину ровного участка. Среди торосов льдина выделялась своей причудливой формой, почти точно повторяющей очертания Каспийского моря.

— Двадцать секунд, при нашей скорости — одна тысяча сто метров, — доложил штурман. — Здесь и Титлову на его Ил-12 места хватит.

— Отлично, теперь посмотрим толщину, — объявил командир.

Я подозрительно посмотрел на него, на Водопьянова, на Аккуратова. Не шутят ли они? Разве можно определить толщину льдины с воздуха?

Вопросы свои я отложил на потом, а пока продолжал внимательно следить за методикой определения пригодности “аэропорта”.

— Да, льдинка не меньше метра, — произнес Водопьянов.

— Если не толще, — уточнил Виталий Иванович.

— А вон в том загибе, в районе города Гурьева, будет хорошая стоянка, — добавил Аккуратов. Ему, как видно, по душе пришлось сравнение льдины с Каспийским морем. В юношеские годы, по его рассказам, он переплыл Каспийское море на байдарке.

Под ярким солнцем хорошо просматривались по теням неровности на поверхности льдины. Разглядеть их в пасмурную погоду было бы невозможно. Мне стала понятной рекомендация воздержаться от выбора площадки в отсутствие солнца.

— Крючкову приготовить дымовую шашку, — командует тем временем Виталий Иванович.

Второй бортмеханик Иван Крючков, привязавшись страховочным фалом, открывает дверь, становится на колени и ждет команду. Виталий Иванович заходит как можно ниже.

— Приготовиться! Крючков зажигает шашку.

— Бросай!

Дымовая шашка упала хорошо, метрах в ста от Начала ровного участка. Дым стелется под углом сорок пять градусов к выбранному направлению посадки.

— Отлично! — резюмировал Виталий Иванович. — Да и ветер несильный — метров пять-шесть в секунду, не больше.

— Точно! — подтвердил Водопьянов. — Метров пять.

Аккуратов в знак согласия кивнул.

— Ну, что, садимся?! — скорее утвердительно, чем вопросительно, проговорил Масленников. И, не получив возражений, скомандовал:

— Экипаж! Следующий заход с посадкой! выслушав доклады о готовности, командир отдал последнее распоряжение:

— Крючкову смотреть за цветом следа после ка-сания лыж. Если будет темный, маши рукой, будем взлетать не останавливаясь. Ты, Борис Иванович, следи за сигналами Крючкова. Поняли все?

— Ясно, поняли…

— Выпустить шасси!

Первый бортмеханик Глеб Косухин выпускает шасси и докладывает командиру. Вышли на прямую, дымовая шашка продолжает дымить, помогая определить место касания.

— Выпустить закрылки полностью!

— Выпускаю.

Для меня это первая посадка на дрейфующие льды. В голове невольно мелькают сомнения: если ошиблись в толщине — провалимся, ошиблись в длине — врежемся в торосы. Но за штурвалом Масленников, садимся. Скорость минимальная, Виталий Иванович убирает газ. Метрах в двадцати за последней грядой торосов машина мягко касается ровной, как бильярдный стол, поверхности льдины. Сигнала на немедленный взлет не поступило, лыжный след оставался белым.

Виталий Иванович дорулил до конца ровного участка и завернул в замеченный с воздуха “карман”. Еще раз окинул взглядом весь след от лыж и остался, как видно, доволен:

— Выключай моторы, Глеб. Сидим! А ты, Саша, бери теперь бур и сверли с Крючковым дырку во льду. Проверим наши расчеты, узнаем толщину “аэропорта”.

Я быстро накинул полушубок и вслед за Иваном выскочил из самолета. Мне и самому не терпелось узнать толщину льдины. Снежный покров оказался небольшим — около пятнадцати сантиметров.

Для самолета Ли-2 на лыжном шасси минимально безопасной считается толщина льда тридцать пять-сорок сантиметров. Вначале мы торопились, но, пройдя эту отметку, стали сверлить более спокойно. Пятьдесят сантиметров, семьдесят, метр… Стало уже тепло, пришлось распахнуться. Бур провалился на отметке “один метр двадцать сантиметров”.

— При такой толщине можно жить спокойно. — резюмировал командир. — И для титловского Ил-12 тоже отлично

Штурман тем временем, лежа на животе, определял секстаном высоту солнца для уточнения координат посадки. Бортмеханикам Виталий Иванович дал команду ставить палатку и заниматься самолетом.

— А мы, Саша, пойдем посмотрим нашу взлетно-посадочную полосу, обозначим ее. Бери бур, флажки, маленькие полотнища. Аккуратов нам поможет Проверим толщину льда по всей длине полосы — в начале, середине и конце.

Валентин Иванович прихватил с собой и винтовку на всякий случай:

— Тюлени и моржи не страшны — убежим. А вот медведи ходят, и быстро ходят. Это вам не в зоопарке за забором…

Беседуя, мы неторопливо прошли по лыжному следу. Принимая шаг за семьдесят сантиметров, насчитали от тороса до тороса тысячу двести метров. Границы взлетно-посадочной полосы обозначили черными флажками, ширина ее получилась в среднем около тридцати метров. Промеры толщины показали с обоих концов полосы по сто двадцать сантиметров, а в середине — девяносто сантиметров.

— Теперь для приема Титлова настоящий аэропорт готов, — заключил Аккуратов. — Можно сказать, добро пожаловать! Не то что нам…

— У нас, “лыжников”, такая служба, — возразил Виталий Иванович. — Найти, сесть, проверить, подготовить… Каждому свое…

На обратном пути к самолету я закидал командира вопросами:

— Виталии Иванович! В Москве мне было все ясно, а теперь непонятно. Как определить толщину, ровность льдины? При чем тут цвет лыжни? Почему надо заруливать в “карман”?

— Стоп, стоп, стоп. Не все сразу, давай по порядку, — притормозил меня командир. — Отвечаю на первый вопрос. Выбирая льдину, учитывай, прежде всего район океана. Старый паковый лед имеет постоянную толщину, не менее трех-четырех метров. Но мы садимся на замерзшие разводья среди пака, здесь толщина льда непостоянна — от двадцати сантиметров до двух метров, она зависит от времени начала замерзания.

— А при чем здесь район? Ведь время года то же самое и океан один, — усомнился я.

— Один-то один, но лед в нем разный. Ветви Гольфстрима, например, доходят до Новой Земли, до Земли Франца-Иосифа. Гольфстрим — течение теплое, лед за то же зимнее время нарастает медленнее, толщина бывает всего двадцать-сорок сантиметров. Сам понимаешь, для посадки тяжелых самолетов явно недостаточно. Тем более что лед соленый…

— А чего тогда выдумывать: садиться на пак, да и все-тут. Как Водопьянов в тридцать седьмом.

— Всё, да не всё, — вмешался в разговор Аккуратов. — Когда мы садились на пак в тридцать седьмом, наши тяжелые самолеты были на лыжах. Но пробег и разбег у них был не больше, чем у Ли-2. А сейчас-нам нужны полосы длиной не менее километра, что бы посадить тяжелые колесные самолеты. Даже в километра мало — до двух нужно. На паковом, льду такую длинную полосу трудно найти, легче на замерзших полыньях. Вот и приходится посылать вперед разведчиков — лыжные Ли-2.

— Спасибо, Валентин Иванович, понял. Только теперь вы, Виталий Иванович, объясните насчет солености льда. Вы упомянули…

— С соленостью очень просто, — улыбнулся командир. — Если будешь садиться в Игарке, на протоку Енисея, то есть на пресный лед, тебе хватит и тридцатисантиметрового льда. Даже двадцать пять сантиметров. А если в бухте Тикси, где лед соленый, то тебе и сорока сантиметров не хватит Соленый лед менее прочный. Кстати, учти — морская вода замерзает не при нуле градусов, как пресная, а при минус двух градусах. Молодой лед из морской воды всегда соленый, но со временем опресняется. Если льдина старая, годовалая например, можешь отколоть кусок и варить борщ. Старый лед, даже из соленой морской воды образовавшийся, всегда пресный.