Приключения моряка Паганеля часть I - «Боцман и Паганель или Тайна полярного острова.» (СИ - Гораль Владимир Владимирович - Страница 28

Напрасно списанный с судна и доставленный для беседы в Контору стармех доказывал, что на плёнке нет ничего кроме пьяной шведской физиономии, ну разве что при ней непотребная картинка с голой девкой. Молодой симпатичный следователь заявил, что Ипполит давно замечен бдительными товарищами и что фотографирование при странных обстоятельствах вызывает у них смутные сомнения. Он принялся мягко, но настойчиво уговаривать Ипполита признаться, что на одном из заходов в загранпорт у него якобы были некие контакты с некими людьми, которые и попросили незадачливого советского моряка стать внештатным фотокорреспондентом для малоизвестного западноевропейского издательства и потихоньку, без шума и пыли собирать различную интересную фото-информацию (в том числе о военных объектах). Как бы невинная работа свободного художника для иллюстрированных журналов.

Ипполит понял куда клонит ласковый следователь и похолодел. Его мягко и непринуждённо выводили на расстрельную статью 58- измена Родине, шпионаж. К счастью стармех вспомнил о своем добром приятеле, так же страстном фотографе и товарище по рыбалке и выпивке Саше-майоре. Ходили упорные слухи, что Саша служит в Конторе. Ипполит Геннадьевич назвал следователю фамилию Саши. Следователь переменился в лице, резко сменил тон с мягко-приятельского на официальный и позвонил куда-то по внутреннему телефону. Через десять минут явился Саша-майор, почему-то при погонах полковника.

Ипполита попросили подождать в коридоре. Вскоре вышел Саша и сказал, что вопрос исперчен и можно идти домой. Позже за рюмкой чая Саша ворчал:«Комсомольский призыв, из райкомов, мать их. В 25 лет уже конченая сволочь. Наследнички Ежова. Ради карьеры готовы по трупам идти. Вот такие Союз и погубят».

Вот эту то превосходную немецкую фотокамеру с трудной судьбой (едва не погубившую своего обладателя) и собрался использовать Владлен для фотографирования при странных обстоятельствах странного агрегата, найденного в странном месте, оборудованного неизвестными для непонятных целей.

Семён по распоряжению капитана фотографировал, сверкая вспышкой, словно опытный криминалист на месте преступления. Фиксировали по системе – «Всё включено» или от печки, то есть от найденного «электроящика» «Siemens» и старогерманских трансформаторов по соседству, до узкоколейки и причальных скоб у воды грота. Трофейная чудо-грелка была сфотографирована ещё будучи допёртой до судна вконец измотанными за день Борей и Ромой. Они были отправлены отдыхать по приказу капитана, с тем, чтобы сменить нас с Устинычем на подскальной вахте в полночь. Новых людей из экипажа Владлен решил в грот не допускать, чтобы не устраивать, как он тонко выразился:«В сакральном, тайном месте проходной двор и этим спугнуть удачу».

За хлопотами вокруг приливной подстанции, как-то забылось о немалой пропаже – угнанной кем-то дрезине. Решено было направиться по следам угонщиков (или угонщика) в глубь тоннеля. Заодно имелась перспектива набрести на что-то не менее, а может быть более интересное чем то, что было уже найдено, запротоколировано и приобщено к «Cледствию по делу» грот «Медвежий и партнёры».

Покидая электроподстанцию мы по запарке и второпях забыли, что называется: «Уходя погасить свет» Наша забывчивость обернулась приятным сюрпризом. Выйдя в большой тоннель мы с радостью обнаружили, что он неплохо освещен такими же грушевидными лампами накаливания под алюминиевыми конусами, что и в покинутой подстанции. Хватало и перегоревших ламп, однако и оставшихся было достаточно для нормальной ориентации.

Вскоре мы вышли на то место где Владлен несколько часов назад нашёл мотодрезину. Здесь же валялись обрывки англоязычной ленты, которые прежде, по словам капитана, огораживали подход к дрезине и дальнейший проход по туннелю. Наша четвёрка во главе с капитаном двинулась вперёд по рельсам узкоколейки.

Этот чёртов туннель всё никак не хотел заканчиваться. Скажу больше – он над нами издевался. Чем дальше мы продвигались тем всё круче и заметнее дорога в туннеле поднималась вверх. В конце-концов мы уже с трудом плелись в гору и наш неспортивный кэп тяжело отдуваясь, заявил:«Хорош парни! Умный в гору не пойдёт, а поскольку самый умный здесь я, то я возвращаюсь на судно. Семён со мной, он мне там нужен. А вы, двое кадров, Владлен кивнул в нашу с Устинычем сторону, пара гнедых, по чьей милости мы здесь пешком стоим, останетесь здесь ждать сменщиков. Мы километра три прошли от входа, значит по любому до выхода на поверхность еще столько же, может чуть больше».

Последняя фраза капитана меня в очередной раз озадачила. Я видимо плохо скрываю эмоции и он это заметил. «Раз говорю, значит знаю». – резюмировал командир. – «Есть вопросы?» Мне вдруг вспомнился недавний наш визит в каюту майора Бьернсона и как Владлен почти полчаса колдовал с ним над картами и схемами. Вопросов у меня пока больше не было.

Освещение туннеля в этом месте оставляло желать лучшего. В отрезке метров на пятьдесят горела всего одна лампа, да и то с каким то старческим близоруким прищуром, в полсилы. Когда капитан с Семёном скрылись за дальним поворотом мы с боцманом присели у стены, не стоять же столбами. Устиныч приятно удивил меня, достав из противогазной сумки на поясе, где обычно держал мелкий такелажный инструмент, большую консервную банку со скумбрией в собственном соку, а так же завернутую в газету гарбуху посоленного серого хлеба.

Скумбрия была родная, из нашего судового автоклава – агрегата для варки свежезакатаных рыбных консервов, а так же дефицитной, а потому часто неучтённой тресковой печени. По этому случаю в каптёрке у боцмана хранились так же нелегальные соль, специи и десяток другой ящиков с пустыми консервными банками и крышками для них. Это был не совсем, а точнее совсем незаконный маленький бизнес экипажа. Чаще всего произведенная таким образом неучтенная продукция просто съедалась самими производителями или членами их семей с друзьями. Однако, скажу я вам, рыбные консервы купленные в магазине и рыбные консервы сваренные для себя это две большие разницы. Первое – вкуснейший деликатес(фактор первой и последней свежести) Второе – (свежесть, увы, тоже вторая) просто еда бедняков.

Позже ни в каких изысканных рыбных ресторанах не пробовал я ничего вкуснее той консервированной скумбрии. Я со слезой в голосе признаюсь, что даже видел эту красавицу живой. Её двух килограммовую полосатую и трепыхающуюся я лично выудил за хвост среди прыгающей трески и отправил в ящик для прилова.

Покончив с трапезой мы совершенно расслабились и даже задремали. Но молодому всегда неймётся и минут через двадцать я принялся теребить боцмана мирно посапывающего в усы(он таки принял колпачок-другой из заветной титановой фляжки) – «Устинычь, спишь?» задал я шёпотом полутёмному пространству туннеля почти риторический вопрос. Старый приоткрыл левый глаз под сивой мохнатой бровью и недовольно пробурчал:«Нет, придуриваюсь».В его ответе было столько же логики сколько и в моём вопросе, что не помешало мне продолжить наш светский диалог.

Я решил напомнить автору содержание предыдущей серии:«Ты про Гренландию рассказывал, когда на охоту собрался, да тебя тогда прервали – Бьернсон помешал. На самом интересном месте, когда брат Миника за вами на собачьей упряжке приехал». – «Ну, предположим это не самое интересное, а только начало интересного». – заметно оживился боцман. Я без труда попал в точку – любил Бронислав Устиныч порассказать. Как выражались некоторые не слишком благодарные слушатели из экипажа – «мемуары потравить».

Могли бы быть и учтивее, в конце концов делал это наш баян с завидным для многих мастерством. Выдержав короткую театральную паузу, он продолжил: «Тогда, прежде чем отправиться в дорогу на собачьей упряжке, предложили мне братья-инуки перекусить чем духи Гренландии послали. Разложил этот толстенький Нанок закуски и рукой мне жест делает: „Угощайся, мол“ .Я бы рад угостится, да снедь больно непривычная – рыба вяленая на ветру и солнце – юкола, хотя и без пива, но пожевать можно. Но откровенно протухшие куски мяса с зелёной плесенью, что твой Камамбер и куски посвежее, но совершенно сырые – это было слишком».