Нежная ярость - Мейсон Конни - Страница 41

Слезы наполнили глаза Габби. Что бы ни говорил Филип о Марселе, для нее он – настоящий друг. Марсель вынул носовой платок и нежно промокнул ее слезы, а потом терпеливо ждал, пока она сможет заговорить.

– Я ехала в Ле Шато, к вам, Марсель, ведь вы мой единственный друг здесь, не считая ваших сестер, и в этот момент конь взбрыкнул и сбросил меня.

Марсель был поражен.

– Но что же произошло после того, как мы расстались, из-за чего вы вскочили на коня в вашем положении и поскакали в джунгли?

Он чувствовал, что за этим безрассудным поступком скрывается Филип.

– Амали! – воскликнула Габби, борясь с рыданиями. Марсель пытливо смотрел на нее, ожидая продолжения рассказа. – Когда я вернулась в Бельфонтен, то застала Филиппа с Амали... в нашей постели. Они занимались любовью! – Горечь была в ее словах. – Я как будто ослепла и ничего не видела, кроме ее обнаженного тела в объятиях Филиппа, и ничего не слышала, кроме их стонов удовольствия. Единственное мое желание было бежать от увиденного кошмара. Я... Мне некуда было идти, кроме Ле Шато, а быстрее всего было ехать верхом. Филип сказал правду: я совершенно не подумала об опасности для моего нерожденного ребенка. Моя безрассудность стоила мне не только ребенка, но и мужа.

– Ах, моя милая, какой удар для такой чувствительной женщины, как вы! Вы слишком строги к себе.

– Конечно, Филип виноват в том, что его влечение к Амали встало между нами, но ведь на коня взобралась я сама.

– А что думает Филип? – тихо спросил Марсель.

– Он считает, что я виновата в смерти нашего ребенка! – – С огромным усилием она сдерживалась, чтобы не зарыдать. – По его мнению, ребенок погиб из-за моего безрассудства, а не из-за его измены с Амали. Сейчас в его душе нет места прощению, и в моей тоже.

– Дорогая, – сказал Марсель, – вы испытали огромные страдания по вине Филиппа. И что теперь, он расстался с вами? – Габби показалось, что в его словах прозвучала нотка надежды.

– О, я уверена, что он вернется, когда я полностью поправлюсь и смогу выдерживать его гнев и упреки! – сказала Габби презрительно. – Но я уверена, что в настоящее время он наслаждается своей свободой, и также уверена, что Амали при нем.

– Вы хотите сказать, что он взял ее с собой на «Стремительный»? – нахмурился Марсель. – Это не похоже на него.

– Конечно, я не могу быть уверена, что Амалии с ним, но я знаю своего мужа и знаю, что долгие ночи на море в одинокой постели ему не по нраву. Тем не менее в одном можно не сомневаться – однажды он вернется. А его жена все-таки я, единственная, кто может дать ему наследника. О да, он вернется, хотя бы для того, чтобы заронить свое семя! – В ее голосе дрожала еле сдерживаемая ярость.

– А я могу вам помочь, моя милая? – спросил Марсель серьезно.

– Вы уже помогли тем, что выслушали меня, – улыбнулась Габби сквозь слезы.

– Я всегда готов быть рядом с вами, Габби, – ответил Марсель. Ее доверие трогало его больше, чем он сам себе признавался.

В этот момент в дверях возникла внушительная фигура тетушки Луизы.

– А теперь мадам Габби должна отдыхать, – объявила она повелительным тоном. – Уходите!

Если бы даже Марселю пришло в голову проигнорировать это повеление, достаточно было взглянуть на Жерара, грозно возвышавшегося за плечом жены, готового выпроводить гостя, если слов окажется недостаточно. Он встал, взял маленькую ручку Габби, поднес ее к губам, сказав многозначительно:

– Я буду недалеко. Отдыхайте и выздоравливайте, потому что вы обязательно должны поправиться ко дню свадьбы Линетт. Она очень надеется на ваше присутствие.

Когда Марсель выходил, Габби с сожалением проводила его взглядом.

Время для Габби тянулось медленно, от Филиппа по-прежнему не было никаких известий. Впрочем, она их и не ждала. Габби уже полностью поправилась и могла ходить куда вздумается, хотя и под бдительным присмотром Жерара. Однако настроения покидать плантацию у нее не было. Ей даже не хотелось ехать на свадьбу Линетт. Неприятно было думать, что она появится там одна, без мужа, а с другой стороны, Элен и Линетт огорчатся, если Габби не будет. Она знала, что времени до свадьбы осталось мало, так что надо принять какое-то решение и сообщить об этом сестрам.

А барабаны продолжали выводить свою мрачную мелодию почти каждую ночь. Габби невольно вспоминала рассказы Филиппа о колдовских обрядах Вуду на Мартинике. Как Габби ни старалась, она не могла избавиться от мысли, что вот-вот произойдет что-то ужасное. Что-то, что имеет к ней отношение. Каждое утро она просыпалась с мыслью о надвигающемся бедствии.

В одну из ночей Габби, как всегда, лежала и мучилась от невозможности уснуть, слушая барабанный бой, доносившийся в раскрытые окна. Внезапно ее охватило непреодолимое чувство страха, было полное впечатление, что звуки причиняют ей боль. Габби отчаянно хотелось встать и закрыть окна, чтобы заглушить этот всепроникающий звук, но ноги не слушались ее. Вдруг послышался шорох, и в открытом окне появились чьи-то темные фигуры. Страх сковал ей горло. Когда же Габби наконец попыталась позвать на помощь, кто-то запихнул ей в рот тряпку. Две темные фигуры склонились над ней, сильные руки подняли ее с постели; она уловила мускусный запах и дальше ничего не видела, потому что ей на голову натянули грубый мешок. Попытки сопротивляться не помогли, и она чувствовала, как ее вынесли через окно в ночь, пахнущую цветами. Постепенно звуки барабанного боя усилились.

Габби догадалась, что ее похитители направляются к тому месту, где рабы совершают колдовские обряды. Она слышала рассказы о восстаниях рабов, когда те убивали белых хозяев, но ей казалось, что рабы в Бельфонтене не испытывают недовольства. Какое-то чувство подсказывало Габби, что то, что должно произойти, предназначено ей одной.

Они прибыли на место. Барабаны смолкли. Габби не увидела, но почувствовала, как толпа разгоряченных тел придвинулась к ней. Едкий запах пота ударил ей в ноздри, несмотря на плотный мешок на голове. Она затихла, ощутив, как ее куда-то опускают, и вдруг спина коснулась холодной твердой поверхности. С нее сняли мешок, и в этот момент она наконец осознала, что происходит – ее хотят принести в жертву богине Дамбалле! Она лежала на возвышении каменного алтаря, и на нее смотрели сотни остекленевших глаз. Эта сцена была настолько невероятной, настолько фантастической, что Габби казалось, что она вот-вот проснется от этого ужасного кошмара.

Вдруг Габби в ужасе увидела, как гибкая фигура Амали выступила вперед из толпы. Ее вытянутые руки обвивала страшная змея «фер-де-ланс» – «острая пика». Габби съежилась. Ей неоткуда было ждать помощи. Было очевидно, что толпа рабов находится под влиянием какого-то странного транса, вдохновленного ненавистью Амали, которая жаждала крови Габби. Как завороженная Габби не отрывала взгляда от змеи, и тут опять забили барабаны с удвоенной силой, и черные тела, извиваясь, стали приплясывать вокруг жертвенного алтаря, их тела блестели от пота, лица выражали вожделение, и они распевали: «Дамбалла! Дамбалла!»

По знаку Амали двое мужчин стали по обе стороны от Габби, схватили ее за руки и за ноги и прикрепили их кожаными ремнями к кольцам в каменной плите. Все еще с кляпом во рту, Габби в ужасе смотрела, как Амали приблизилась к ней, протянула руку к вороту ночной рубашки и рванула, разрывая ее. При виде обнаженного белого тела общий крик вырвался из обезумевшей толпы. Одна пара за другой падали на землю со сладострастными воплями и совокуплялись в порыве похоти, а барабаны продолжали отбивать ритм их извивающимся телам.

Габби закрыла глаза, чтобы не видеть того, что происходило вокруг, и лишь молилась, чтобы этот ужасный кошмар закончился как можно скорее. Внезапно толпа затихла, и раздался голос Амали. Рабы ответили на ее слова криками и взмахами рук, не отрывая глаз от обнаженного тела Габби, которое в лунном свете казалось алебастровым. Их пение в ушах Габби звучало как приговор: «Дамбалла! Дамбалла!»