Дом стрелы - Мейсон Альфред - Страница 3

– Разумеется, сэр, это явный шантаж! – воскликнул Джим.

Мистер Хэзлитт, вздрогнув, пробудился от размышлений:

– Шантаж? Ну конечно, Джим. – Поднявшись, он отпер сейф, достал оттуда два письма Ваберского и протянул их Джиму. – Здесь все доказательства, какие только можно пожелать.

Прочитав оба письма, Джим издал радостный возглас:

– Мошенник сам отдал себя в наши руки.

– Да, – промолвил мистер Хэзлитт.

Но для него этого было недостаточно. Он все еще пытался увидеть между строк то, что ему пока не удалось обнаружить.

– Тогда что же вас беспокоит? – спросил Фробишер.

Хэзлитт занял место на потертом коврике спиной к камину.

– Вот что, Джим, – сказал он. – В девяносто пяти из ста подобных случаев, помимо предъявленных обвинений, существует кое-что еще, о чем шантажист не упоминает, но на что рассчитывает. Как правило, это какая-то маленькая, но постыдная тайна, пятно на чести семьи, которое неминуемо всплывет на суде. Здесь тоже должно быть нечто в таком роде. Чем более нелепы обвинения Ваберского, тем более ясно, что ему известен какой-то факт, который позорит имя Харлоу и который любой представитель этой семьи хотел бы сохранить в тайне. Только я не имею ни малейшего понятия, что это за факт!

– Возможно, это какая-то мелочь, – предположил Джим, – значение которой преувеличивает безумец вроде Ваберского.

– Да, – согласился мистер Хэзлитт. – Такое бывает. Когда такой легковозбудимый субъект поглощен воображаемыми обидами… Да, это вполне возможно. – Голос старика звучал бодрее. – Давай посмотрим, что нам известно об этой семье, – сказал он, придвигая стул лицом к окну и Джиму Фробишеру. Но тут в дверь негромко постучали, и вошел клерк доложить о посетителе. – Пусть подождет, – прервал мистер Хэзлитт, прежде чем было упомянуто имя визитера.

– Хорошо, сэр. – Клерк удалился.

Клиенты, которым не нравились методы фирмы «Фробишер и Хэзлитт», могли обратиться к адвокату за углом. Люди, которым нужны услуги настоящего портного, должны мириться со стилем, по которому он кроит одежду.

Мистер Хэзлитт снова повернулся к Джиму.

– Посмотрим, что нам известно, – повторил он, садясь на стул.

Глава 2

Крик о помощи

– Саймон Харлоу, – начал пожилой адвокат, – был владельцем знаменитых виноградников Кло-дю-Пренс на Кот – д'Ор,[4] к востоку от Дижона. Ему также принадлежали поместье в Норфолке,[5] тот большой дом, Мезон-Гренель, в Дижоне и вилла в Монте-Карло.[6] Но большую часть времени он проводил в Дижоне, где в возрасте сорока пяти лет женился на француженке Жанне-Мари Равьяр. Кажется, история была весьма романтической. Жанна-Мари была замужем и рассталась с мужем, а Саймон Харлоу лет десять ждал его кончины.

Джим Фробишер резко шевельнулся, и мистер Хэзлитт, казалось читавший это повествование по рисунку на ковре, поднял взгляд.

– Да, я понимаю, что ты имеешь в виду, – отозвался он на движение Джима. – Конечно, между этой парой могла существовать связь и до брака. Но в наши дни, мой дорогой Джим, на такие вещи смотрят куда более снисходительно, чем во время моей молодости. Кроме того, маленький секрет, известный Ваберскому, должен касаться непосредственно Бетти Харлоу. Я не хочу сказать, что разглашение этой тайны как-то на ней отразиться, но Ваберский, безусловно, думает, что она опасается огласки. К тому же Бетти Харлоу появилась на сцене только спустя два года после свадьбы Саймона и Жанны-Мари, когда стало очевидным, что они едва ли смогут иметь детей. Нет, любовные связи Саймона Харлоу слишком далеки от нас, чтобы придавать им значение.

Джим Фробишер отреагировал на опровержение своей версии краской стыда.

– С моей стороны было глупо об этом думать, – сказал он.

– Вовсе нет, – бодро возразил мистер Хэзлитт. – Лучше учитывать каждую возможность – только так мы сможем добраться до истины. Насколько я знаю, Саймон Харлоу был коллекционером и его страсть к собирательству носила всеобъемлющий характер. Гостиная в Мезон-Гренель была подлинной сокровищницей, причем не только красивых, но и редких вещей. Ему нравилось жить и работать среди них. Но его супружеская жизнь оказалась недолгой. Пять лет назад он скончался в возрасте пятидесяти одного года. – Взгляд мистера Хэзлитта вновь начал поиски воспоминаний среди узоров ковра. – Это все, что я о нем знаю. Он был приятным, но не слишком общительным человеком. Боюсь, здесь нам ничто не осветит путь к истине. – Его мысли обратились к вдове. – Странно, как мало мне известно о Жанне-Мари Харлоу. Впрочем, это естественно. Она продала поместье в Норфолке и делила свое время между Монте-Карло и Дижоном… ах да, и летним домиком на Кот-д'Ор, среди виноградников.

– Полагаю, муж оставил ей крупное состояние? – спросил Фробишер.

– Достаточно крупное, – ответил мистер Хэзлитт. – У бургундского «Кло-дю-Пренс» превосходная репутация, правда, урожаи там не слишком обильные.

– Она приезжала в Англию после смерти мужа?

– Никогда. Похоже, ей хватало Дижона, хотя для меня ничего не может быть тоскливее провинциального французского городка. Как бы то ни было, миссис Харлоу к нему привыкла, но потом ее начало беспокоить сердце, и последние два года она была практически инвалидом. Тут нам тоже ничего не поможет. – Старик посмотрел на собеседника.

– Ничего, – подтвердил Джим.

– Остается только малютка Бетти и… ах да, ваш многословный корреспондент, Энн Апкотт. Кто она такая, Джим? Откуда взялась? Как оказалась в Мезон-Гренель? Признавайтесь, молодой человек. – Мистер Хэзлитт устремил лукавый взгляд на младшего партнера. – Почему Борис Ваберский ожидал ее поддержки?

Джим Фробишер развел руками.

– Понятия не имею. Я никогда ее не видел, не слышал о ней и не знал о ее существовании, пока утром не пришло это письмо с ее подписью.

Поднявшись, мистер Хэзлитт подошел к своему столу, надел пенсне и склонился над письмом.

– Но ведь она написала тебе, Джим, – возразил он. – «Дорогой мистер Фробишер». Ни одного обращения к фирме.

Старик умолк, выжидающе глядя на Джима, но тот только покачал головой.

– Меня самого это озадачивает, – ответил он. – Чего ради Энн Апкотт писать мне? Я ломаю над этим голову последние полчаса. И почему Бетти Харлоу не написала вам, если вы ведете ее дела?

– Ага!

Последний вопрос помог мистеру Хэзлитту найти объяснение. Его лицо оживилось.

– Ответ на это содержится во втором письме Ваберского. Бетти, по его словам, отмахнулась от него. Она не приняла всерьез обвинение и предоставила своему французскому поверенному разбираться с ним. Думаю, это делает понятным и письмо Энн Апкотт к тебе. Иностранное правосудие пугало ее сильнее, чем Бетти Харлоу, которая прожила во Франции четыре года. Поэтому она выбрала в качестве адресата первое имя в названии фирмы. Вот так, Джим. – Старик удовлетворенно потирал руки. – Напуганная девушка хотела контактировать не с безликим наименованием, а с конкретным человеком. Поэтому она написала: «Дорогой мистер Фробишер!» Можешь не сомневаться, что так оно и было.

Мистер Хэзлитт вернулся к своему стулу, но остался стоять, держа руки в карманах и глядя в окно поверх головы Фробишера.

– Но это ничуть не приближает нас к выяснению козырной карты Бориса Ваберского. У нас нет ключа к ней, – печально произнес он.

Обоим мужчинам бесстрастное повествование мистера Хэзлитта, затрагивающее только факты, а не характеры участников этой маленькой драмы, казалось абсолютно бесполезным. Тем не менее в нем содержалась вся правда не только о поступке Ваберского, но и о тех тайнах и ужасах, в которые младшему из двух собеседников предстояло вскоре погрузиться. Джим Фробишер признал это, когда, потрясенный до глубины души, возобновил свою работу в офисе, прерванную на значительное время.