Ковер-самолет (журн. версия) Иллюстрации Е.Медведева - Крапивин Владислав Петрович - Страница 26

Лунный свет, шорох темных деревьев, теплый воздух—такие были вечера в сентябре.

Мы летали в зеленых от луны воздушных слоях, и летучие семена, похожие на пушистых насекомых, щекотали нам лица.

Мама знала про ковер-самолет. Не знаю, как она проведала о наших приключениях, но однажды спросила:

— На чем это вы летаете?

Пришлось признаться н показать ковер-самолет. Мама вздохнула и покачала головой. Я стал ее успокаивать и говорить, что это ни капельки не опасно. А мама сказала:

— Меня не опасности огорчают, а то, что ты стал такой... неоткровенный. Не мог мне обо всем рассказать... Не хотел, да?

— Ну... я думал, что тетя Валя тебе говорила, — попробовал я выкрутиться.

— Тетя Валя... — усмехнулась мама. — Вот и грустно, что про своего сына я все от других узнаю.

— Мам, я больше не буду, — сказал я уже не для выкручивания, а искренне.

— Ладно уж... Только шеи себе не сломайте, летуны.

Подошел дядя Сева и заметил, что в детстве летают многие, а шеи никто не ломает. Пусть мама не тревожится...

Теперь мы не очень прятали ковер-самолет. Многие про него уже знали. По крайней мере мальчишки. Они приходили к нам, даже незнакомые, оглядывались н шепотом просили покатать. Мы для порядка предупреждали, что это тайна. Они клялись молчать всю жизнь. И правда, ни один не нарушил клятву.

А через несколько дней случилась беда. Виталька сломал ногу. Не из-за ковра-самолета, совсем по-дурацки. Ступня у него попала в широкую щель деревянного тротуара.

Виталькину ступню заделали в гипс на три недели. Это не мешало летать, но в школу он ходить не мог. Два дня Виталька не горевал, но потом сообразил, что в субботу урок рисования, и очень расстроился. Он вспомнил, что обещал показать учительнице свои картины.

Он так ворчал и капризничал, что я не выдержал.

— Ты как маленький! Не можешь потерпеть?

— Да, не могу! Я по ней соскучился! —дерзко сказал Виталька.

Я проникся уважением к его чувствам и пошел к своему соседу девятикласснику Климу. Клим был лихой наездник-велосипедист и целыми днями не слезал с седла. Я объяснил ему, что Веткин велосипед после очередного летательного испытания чинится, а Витальку надо увезти в школу и после уроков привезти обратно. Клим отговорился тем, что у его велосипеда слабые шины и не вынесут перегрузки. Я напомнил, что свою одноклассницу Галку он возит на раме, не боясь перегрузок. Клим без всякого смущения объяснил, что Галку он не возит, а носит на крыльях любви. Он разговаривал со мной, как с маленьким, и я разозлился. Я заметил, что такую тетю, как Галка, не выдержат никакие крылья. Это слегка обострило наши с Климом отношения, и я торопливо вернулся к Витальке.

Мы думали-думали и решили рискнуть.

Рано утром я отвез Витальку к школе и высадил прямо в окно его класса на втором этаже. А после уроков забрал его и умчал домой.

Утром нас никто не видел, но днем мы улетали под радостные и завистливые крики множества зрителей.

А в понедельник на первом уроке Мария Васильевна спросила:

— Олег, давно уже про тебя всякие сказки рассказывают. Это правда? Ты в самом деле на чем-то летаешь? Как это?

— Обыкновенный ковер-самолет, — сказал я. — Ничего особенного. Мы с Городецким сперва тоже удивлялись, а потом привыкли.

— Кто бы мог подумать! — сказала Мария Васильевна.

Она удивилась, но не очень. За три года мы удивляли ее разными штуками столько раз, что она ко всему привыкла.

— Вы мне покажете ваш ковер-самолет? — спросила она.

— Пожалуйста! Даже покатать можем.

Класс развеселился.

— Тихо, дети, тихо. — сказала Мария Васильевна, — чудеса чудесами, а дисциплина прежде всего.

После этого разговора я стал думать, что все обошлось. И ошибся.

Был уже почти вечер. Я у себя во дворе ждал, когда прибегут Ветерок и Ветка, чтобы идти к Витальке. А пока их не было, я воевал с крапивой. Это были гвардейцы кардинала Ришелье. Мы дрались честно, на равных: у меня была новенькая деревянная шпага, у «гвардейцев»— ядовитые жала и кусачие листья, похожие на зеленые ладони. Руки и ноги у меня были красными от жгучих укусов, а клинок зеленел от вражеской «крови».

— Эй, вояка! Шагай сюда! — услышал я.

В калитке стояли Клим и Галка.

— Чего надо?

— Нам ничего, — ехидно сказал Клим. — А вот завучу надо чего-то. Велела тебя доставить живого или мертвого. И сию минуту.

Видно было, что он не врет. Галка смотрела на меня сочувственно.

Клим посадил Галку на раму, мне велел сесть на багажник, и мы покатили к школе.

Чем ближе мы подъезжали, тем сильнее я нервничал.

— Сиди, не брыкайся, — сказал Клим. — Что она, съест тебя, что ли?

Съест не съест, а хорошего я тоже не ждал. Но не убегать же, в самом деле.

Клим и Галка доставили меня в школьный вестибюль. Клим сказал:

— Ну, шагай. Знаешь, небось, где ее кабинет.

Разумеется, я знал. У завуча Веры Северья-новны приходилось бывать. Не по своей воле, конечно.

На лестнице я почувствовал себя неуютно. И не только потому, что боялся неприятностей. Раньше я в школу всегда приходил в форме — упакованный в серое сукно от шеи до ботинок, а сейчас меня «взяли» прямо на улице, будто перенесли сюда на машине времени из каникул. Растрепанный, исцарапанный, в шелушащихся пятнах загара, я совершенно не подходил школе— ее строгим стенам, плакатам, портретам Гоголя и Пушкина и большим «Правилам для учащихся» в такой же, как у портретов, раме. О ненавистной жесткой гимнастерке и кусачих штанах до пят я сейчас вспоминал, как о надежной броне. Будто эта броня могла защитить меня от колючих глаз Веры Северьяновны, от ее гнева и вообще от всяких несчастий.

Увы, от всей формы на мне был только черный лаковый ремень с латунной пряжкой, а за ремнем легкомысленно торчал деревянный кинжал. Разве такой кинжал — защита от бед? И я чувствовал себя так, будто меня в летней моей одежонке выставили в нетопленные зимние сени.

С нехорошим холодком в животе я постучал в дверь кабинета. Голос Веры Северьяновны сказал «войдите», и я — что делать! — вошел. Пробормотал:

— Здрасте...

Вера Северьяновна сидела за громадным своим столом. Она отражалась в настольном стекле, как скала в квадратном озере. Сбоку у стола сидел незнакомый мужчина — в очках и с бородкой. Он смотрел на меня нормально, по-доброму. А Вера Северьяновна — как на виноватого.

— Подойди, — сказала Вера Северьяновна.

Я дошел до середины комнаты, а дальше как-то не получилось.

— Ну вот. Этот самый, — сказала Вера Северьяновна мужчине и снова стала смотреть на меня. Словно хотела сказать: «Полюбуйтесь, что за красавец».

Я почувствовал себя совсем незащищенным. Незаметно передвинул на животе рукоятку кинжала, чтобы закрыть дырку на футболке, спрятал под мышки перемазанные землей ладони, но спрятать ободранные и зеленые от травяного сока локти было некуда. Еще мне хотелось втянуть в себя, как шасси, пыльные изжаленные ноги, но это тоже было невозможно. Я только беспомощно переступил кедами.

— Встань как следует. Перестань танцевать и опусти руки, — потребовала Вера Северьяновна.

Я вздохнул и встал как следует,

— Вот что, Лапников, — сказала Вера Северьяновна. — О твоем поведении мы побеседуем позже. А пока расскажи, как вы это устраиваете? Все эти ваши полеты. Василий Матвеевич специально пришел из института, чтобы разобраться в ваших фокусах. И будь уверен, разберется. Василий Матвеевич — кандидат физических наук.

«Физик, —подумал я. —Теперь будет допытываться, как мы убираем силу тяготения и все такое... »

— Ты долго будешь молчать? — сурово спросила Вера Северьяновна.

Физик посмотрел на меня, на нее и вдруг сказал:

— Можно, мы побеседуем с глазу на глаз?

— Хотите поговорить по-мужски? Ну что ж...

И она вышла из кабинета.

— Иди-ка сюда, Олежка, — тихо сказал Василий Матвеевич. И я вдруг увидел, что он очень похож на дядю Севу.

Он поставил меня между колен, потрогал кончиками пальцев рукоятку кинжала, увидел дырку на майке, чуть чуть усмехнулся и поднял глаза.