Ковер-самолет (журн. версия) Иллюстрации Е.Медведева - Крапивин Владислав Петрович - Страница 2

Он привел меня в старый дом. Из прихожей по скрипучей лесенке мы поднялись в невысокую комнатку, похожую на чердак.

Виталька стащил с меня ранец и сказал:

— Гляди-ка, ты весь мокрый. Вылезай из своей шкуры и айда умываться.

Я с облегчением выбрался из походных доспехов. Виталька дал мне вместо сапог свои ста-рые тапочки и повел вниз, к умывальнику. Умывальник оказался в точности такой же, как у нас: голубой, эмалированный, с длинным болтиком внизу вместо крана. Надавишь болтик снизу—и в руки бьет струйка. Такой знакомый, просто родной был умывальник, что я поспешил уткнуть лицо в ладошки с водой.

Когда умылся, стало легче. «Может, все еще наладится в жизни? » —подумал я. Виталька, видно, почуял, что я ожил. Он припечатал свою мокрую ладонь к моей спине в круглом вырезе майки и бодро сказал:

— Топаем!

Мы «протопали» в комнату с хрустальной люстрой. Люстра горела, хотя вечер за окнами был совсем светлый, Только это стеклянное сверкание я и заметил в первый момент.

— Тетя Валя, это Олег. Ты нас покорми. Ладно? — сказал Виталька.

И я увидел тетю Валю.

— Здрасте... — перепуганно пискнул я.

Тетя Валя смотрела на нас поверх очков. Она была высокая, горбоносая, в синем платье с воротничком, стоячим, как у офицерского кителя. Волосы у нее были местами темные, а местами седые. Гладкие, собранные сзади в тугой валик.

Таких дам, худых и строгих, я видел в английском фильме про мальчишку по имени Давид Копперфильд, когда мы ходили с мамой в клуб речников.

В ответ на мое «здрасте» она кивнула, а Витальке сказала:

— Покормить? Гм... А руки мыли?

Виталька вытянул вперед растопыренные ладошки и повертел ими, А я не решился. Тогда он взял мои руки и тоже протянул тете Вале.

— Ничего не поделаешь, — сказала она. — Ступайте на кухню.

Потом мы ели сосиски с горячей картошкой и пили холодное молоко. Я помнил мамины уроки, как держать себя в гостях, и сидел прямо, локти на стол не ставил, старался аккуратно орудовать ножом и вилкой.

А Виталька болтал ногами и шумно втягивал в себя молоко.

— Ты поучился бы у мальчика вести себя за столом, — заметила тетя Валя.

— Он просто стесняется, потому что первый раз, — бесстрашно возразил Виталька. (Увы, будущее показало, что он был прав. )

— Ты издалека? — обратилась ко мне тетя Валя.

— Да что ты! — торопливо вмешался Виталька. — Он с нашей улицы, из дома номер четырнадцать, где собака Джулька, Знаешь?

Я ожидал, что тетя Валя возмутится: с чего это она должна помнить всяких Джулек? Но она кивнула.

— Он у нас переночует, — как-то очень уж обыкновенно сказал Виталька.

Тетя Валя слегка подняла брови. «Сейчас начнется», — с замиранием подумал я и приготовился к расспросам. Тетя Валя глянула на Витальку, опустила брови и сказала:

— Унеси наверх вторую подушку.

... Мы улеглись на Виталькином топчане. Было тесновато, но ничего...

— Рассказывай, — велел Виталька.

Я не стал притворяться и спрашивать: «А чего рассказывать? » От разговора все равно не уйдешь.

Сперва я рассказывал просто так, а потом, конечно, разревелся. Виталька не успокаивал, только переспрашивал иногда, если я замолкал. Выслушал все и мудро сказал:

— Ну, ладно. Это бывает...

«Да, бывает! — подумал я. — А как же там дома? » —И отбросил одеяло.

— Ты куда?

— Мама ищет, наверно...

Виталька натянул на меня одеяло.

— Мама знает. Тетя Валя сходила и сказала. Завтра пойдешь.

Я почувствовал, что измучился до полусмерти. Благодарно уткнулся носом в острое Виталь-кино плечо и тут же уснул.

Рано-рано я проснулся, оставил спящего Витальку, осторожно спустился в прихожую и отодвинул на двери щеколду.

Ух как мчался я домой!

Мама не спала. Ждала меня у калитки. Она взяла меня за плечи, и ладошки у нее были сухие и горячие.

Я глупо улыбнулся и стал смотреть на свои ноги в Виталькиных тапочках,

— Олежка, — сказала мама. — Давай договоримся, Не отправляйся больше в дальние экспедиции без предупреждения. Ладно?

— Угу... — сипло сказал я и ткнулся лицом в мамину кофточку.

В тот же день я побежал к Витальке. Наверно, он ждал меня. Сидел на крыльце под узорным навесом и нетерпеливо смотрел, как я подхожу.

— За вещами пришел? —спросил он,

— Да нет. Я так... Можно?

Он заулыбался и сразу стал не старшим, а таким же, как я.

— Полезли ко мне на вышку!

... Вечером мы уговорили маму, чтобы я опять ночевал у Витальки.

— У него подзорная труба есть, мы будем на луну смотреть, — умоляюще говорил я и даже пританцовывал,

— И солдатики у нас недоделаны, — вторил Виталька.

Мама почему-то вздохнула и согласилась.

... Вещи мои тан и остались у Витальки. Даже мамины сапоги. Даже папина медаль. И ружье и кинжал. И котенок. Его склеил Андрей Николаевич, Виталькин отец, когда вернулся из рейса. А потом он сколотил второй топчан — напротив Виталькиного. Натянул мне на уши свою фуражку (такую же, как у дяди Севы) и сказал:

— Живите, люди...

Андрей Николаевич Городецкий был капитаном грузового теплохода «Тобольск» и плавал по рекам от нашего города до самого моря. А иногда и по морю. Вместе с ним плавала и Виталькина мама—не то поваром, не то буфетчицей, Они отправлялись в плавание на месяц и больше, потом появлялись дома на несколько дней и снова уходили в рейс. И тан от весны до ледостава. Виталька и тетя Валя в это время жили вдвоем. (А потом прибавился я )

Жили в просторном старом доме. Его еще в годы своей молодости купил тети-Валин дед. Тетя Валя рассказывала, что дед вовсе не хотел связываться с покупкой, но его назначили директором гимназии, а директору было неприлично жить в казенной квартире: в маленьком городке он считался очень важным лицом. Потом деда прогнали из директоров, потому что в доме его стали собираться польские повстанцы, сосланные царем на север. А дом до самой революции все равно назывался «директорским». Власти считали его «опасным гнездом».

В доме было много старинных вещей. Часы с кукушкой. Кукушка — большая, в настоящих перьях — каждые полчаса не выпрыгивала, а вываливалась из окошечка, повисала на тонкой пружине и хрипло орала не то «ку-ку», не то «ква-ква». От этого нечеловечьего крика мы с Виталькой иногда просыпались по ночам. А тетя Валя не просыпалась, хотя спала в комнате с часами. У нее был очень крепкий сон. Это, кстати, часто спасало нас от неприятностей.

На кухне царствовал большущий самовар с медалями, выбитыми на медном брюхе. Андрей Николаевич, когда бывал дома, любил «раскочегарить эту систему», и тогда всем делалось весело, и мы до самой ночи сидели у стола, а самовар шипел, пыхтел и притворялся сердитым.

А граммофон с большущей трубой был совсем безработный, и мы его жалели. Когда тети Вали не было дома, мы ставили граммофон на пол, отцепляли трубу, закручивали до отказа пружину и по очереди садились на оклеенный малиновым бархатом диск. Граммофон раскручивал нас. Вначале медленно, потом быстрее, быстрее...

Виталька, вставая, всегда деловито щупал сзади штаны: не провертел ли дырку штырек для пластинок? И говорил:

— Ну, тренировочка! Будто у летчиков-испытателей!

Сейчас бы любой мальчишка сказал: «Как у космонавтов». Но тогда космонавтов еще не знали. Мы с Виталькой познакомились за три месяца до запуска первого спутника.

Тетя Валя, по-моему, догадывалась о наших проделках с граммофоном. Она вообще о многом догадывалась и многое прощала, потому что лишь на вид была строгой.

Кстати, Витальке она приходилась не тетей, а двоюродной бабушкой. Виталькин отец был ее племянником. Он рано стал сиротой, и тетя Валя его воспитала. А сейчас воспитывала Витальку и заодно меня, потому что в летние месяцы я пропадал у них днем и ночью.

Впрочем, как воспитывала?