Папа Сикст V - Медзаботт Эрнест - Страница 20

Бандит понял, что тут шутки плохи, возвратил яйца и удалился, оглушаемый хохотом и свистом толпы. Народ его не тронул, сознавая свою силу.

В тот же день в Ватикане папа Сикст V вел дружескую беседу с герцогом Пармским Александром Фарнезе, племянником кардинала Фарнезе. Герцог Александр пользовался всеобщим уважением как справедливый, честный человек и как знаменитый в целой Европе воин. Про Александра Фарнезе говорили то же, что и про Ледигиера: что победить его нельзя. Он пользовался большой популярностью: достаточно было его появления в Бельгии, чтобы народ остался верен католицизму и был совершенно спокоен, тогда как во Фландрии вспыхнуло всеобщее восстание. Все были убеждены, что если бы герцог Александр правил в восставших Провинциях, то порядок не был бы нарушен. Папа Сикст V очень любил и уважал герцога Пармского. Его дядю кардинала Фарнезе новый папа тоже очень уважал. И, несмотря на то, что кардинал Фарнезе был серьезным соперником Сикста в конклаве, он был возведен на самую высшую ступень духовной иерархии.

— Ну что, мой милый Александр, — говорил папа, — не кажется ли тебе Рим несколько измененным?

— Признаюсь вам, святейший отец, — ответил герцог, — я до сих пор не могу опомниться после того, что видел. Когда лет пять назад я был в Риме, все управляли им, кроме папы: бароны, бандиты, кардиналы, иностранные посланники. Теперь все это изменилось каким-то чудом, отошло в область преданий. Управляет только папа и никто больше. Право суда прежде было пустое, ничего не значащее слово; народ покорно склонял голову перед своими тиранами, между тем как теперь…

— Да, теперь дела идут несколько иначе, — прервал его папа, — теперь честные торжествуют, а негодяи трепещут. Мои сбиры проникают во дворцы всемогущих синьоров, арестовывают их бандитов, и ни Орсини, ни Савелли, ни Колонны не смеют противиться правосудию. Виселица работает и видит, как умирают злодеи. Как тебе нравится эта перемена?

— Она превосходна, ваше святейшество, и одобряется всеми честными людьми. Не далее как вчера мой дядя кардинал Фарнезе говорил с восторгом обо всех ваших распоряжениях.

— А, твой дядя кардинал одобряет мои действия! — вскричал, приятно улыбаясь, папа. — Я в восторге, что заслужил похвалу человека, которого глубоко уважаю.

— Но я не скрою от вашего святейшества, что мой дядя, одобряя ваши распоряжения, боится одного…

— А именно?

— Что всемогущих синьоров будут преследовать, а простой народ будет распущен.

— Совершенно лишняя боязнь, мой милый Александр, — перебил Сикст V герцога. — У меня перед законом все равны, от знатного барона до простого плебея.

— Простите, ваше святейшество, мою солдатскую откровенность, — продолжал герцог, — но я не далее как сегодня утром видел нарушение закона плебеем…

— Понимаю. Ты говоришь о трактирщике, можешь успокоиться; Сикст V не позволяет нарушать закон ни знатному барону, ни простому трактирщику; завтра он будет наказан.

И действительно на другой день около 8 часов утра Форконе, выйдя на крыльцо, увидал рабочих, которые делали какие-то подмостки и врывали столбы прямо против его трактира.

— Какого черта вы тут строите? — спросил с неудовольствием Форконе. — Вы заслоняете свет в мое заведение.

Один из плотников взглянул, улыбаясь, на трактирщика и сказал:

— Не беспокойтесь, господин Григорий. Эта постройка только на сегодня, завтра мы ее разберем.

— Это все равно, но по чьему приказанию вы это делаете?

— По приказанию начальства.

— А!.. Но какого же черта начальство приказало построить перед дверьми моего заведения?

— Виселицу.

Этот ответ вполне удовлетворил Форконе и даже развеселил его. Войдя в трактир, он сказал жене, приятно улыбаясь:

— Знаешь, сегодня мы будем торговать превосходно.

— Почему ты так думаешь? — спросила жена.

— Ставят виселицу против нашей остерии.

В девять часов к виселице пришел отряд солдат, и стала собираться толпа народа. Всем было странно, что казнь происходит именно здесь, против трактира. Около десяти часов явился еще отряд сбиров и прямо отправился внутрь трактира. Начальник отряда обратился к хозяину с официальным вопросом:

— Вы Григорий Форконе?

— Я, что вам угодно?

— Следуйте за мной и позаботьтесь о спасении вашей души, исповедуйте ваши грехи вот этому благочестивому отцу, — сказал начальник, указывая на капуцина, стоявшего близ виселицы.

— Как позаботиться о душе? Зачем? — вскричал Форконе, ничего не понимая.

— Вы должны умереть.

— Как я?! За что?

В эту минуту сбиры бросились на Форконе и скрутили ему руки назад.

— Боже великий, мой муж! — заголосила супруга трактирщика. — За что вы его связали?

— За то, что не исполнил закон, утвержденный папою, не отпустил бедным людям полбутылки вина, — отвечал равнодушно начальник.

— О я несчастная!.. Долго вы его продержите в тюрьме?

— Ни одного дня, даже часа, — отвечал начальник, — можете быть уверены.

Несчастная женщина вскрикнула и упала в обморок. Все это произошло скорее, чем мы рассказали. Форконе до такой степени испугался, что на него нашел столбняк, казалось, он ничего не понимал, что вокруг него делается.

В это время к нему подошел капуцин и стал шептать, чтобы раскаялся в грехах и приготовился к смерти.

Эти слова вывели приговоренного из оцепенения.

— Мне раскаяться? Да в чем, спрашиваю я вас, — вскричал он не своим голосом, делая усилия, чтобы порвать веревки, которыми был связан. — Раскаяться в том, что я сказал одно неосторожное слово? Будьте же все вы прокляты с вашим папою и его правосудием!

— Припомни хорошенько все твои дела, — говорил тихим торжественным голосом капуцин, — и ты сознаешь все грехи твои, ты сам увидишь, что приговорен к смерти не за неосторожное слово. Припомни, как ты в замке Браччиано зарезал беззащитного по приказанию Людовика Орсини…

Экс-бандит затрясся всем телом.

— А Юлий Савелли, — продолжал капуцин, — убитый тобой в то время, когда выходил из дома своей возлюбленной… А Викентий Вителли, которого твои сообщники смертельно ранили, а ты его докончил. Припомни все это, и ты убедишься, что тебя отправляют на виселицу не за одно неосторожное слово.

— Боже! Этот голос и эти блестящие глаза! — вскричал Григорий. — Я их узнаю! Ты тот самый монах, который был у меня вчера в остерии и спрашивал полбутылки вина!..

— Но кроме вчерашнего дня мы с тобой, Форконе, встречались и прежде, — говорил капуцин. — Припомни того монаха, который на коленях молил тебя помочь ему отыскать убийц Франциска Перетти, его племянника…

Приговоренный отшатнулся назад, вся его фигура изобразила страшный ужас, бледными губами он прошептал:

— Кардинал Монтальто! Сикст V!

— Да, Сикст V, которого Провидение предназначило наказать злодеев. Умри же, Форконе; если ты жил, как кровожадный зверь, то сумей хотя бы умереть по-христиански, принеси раскаяние в грехах перед лицом Господа Бога!

Экс-бандит упал на колени и стал молить о пощаде.

— Помилуй меня, святейший отец, ради всего святого помилуй, — говорил он, — не дай мне умереть, сошли меня на самую ужасную каторгу, но оставь мне жизнь.

— А ты помиловал Юлия Савелли, Викентия Вителли, Франциска Перетти?

— О, я раскаиваюсь, я раскаиваюсь, я был злодеем, но простите меня, святейший отец, я умоляю вас: простите. Вы можете это сделать, вы всемогущи, каторга самая страшная пусть будет моим уделом, но оставьте мне жизнь.

— Нет, нет и нет, — возразил Сикст V, — потому что, если ты будешь жить, умрет правосудие, кровь невинно зарезанных тобою вопиет о мщении. Раскайся же в своих грехах, Форконе, и умри. Помни, что в царствование Сикста V всякий, кто посягнет на жизнь ближнего, должен кончить так, как ты.

Экс-бандит поднял голову и посмотрел на папу, в его глазах он прочел свой приговор.

Между тем приготовления к казни были окончены; толпа народа, окружавшая виселицу, с нетерпением ждала конца этой страшной драмы. Капуцин, тщательно закрывший лицо, стоял в нескольких шагах от виселицы. Только один приговоренный знал, кем он был. Когда палач надел петлю на шею Григорию, тот, повернув голову в сторону, где стоял капуцин, вскричал: