Энергоблок - Медведев Григорий Устинович - Страница 25

– Очень рад! Очень приятно!

Палин протянул ему свою сильную большую руку, и председатель свободно утопил ее в своей огромной ладони.

– Я вас слушаю, дорогой… – и почему-то добавил: – коллега…

– Мы льем радиоактивную грязь в море… – Палин силился вспомнить имя-отчество председателя: кажется, Дмитрий Андреевич…

– Алексеич… – с хитрой улыбкой пробасил мэр.

– Так вот, Дмитрий Алексеевич, льем, – повторил Палин и вопросительно глянул на председателя, начиная соображать, что здесь тоже, видимо, пахнет проколом.

– Льете? Ну, что ж – где пьем, там и льем… Лес рубят – щепки летят… – Председатель откинулся на спинку, казалось, игрушечного кресла, сильно скрипнувщего, и от души расхохотался. – Кто же вам приказывает лить-то?! – спросил он, вытирая слезы и видя, что Палин суровеет.

– Начальство!

– Что ж, начальству виднее! – сказал мэр и снова расхохотался. – Нет, кроме шуток… – Успокоившись, он наклонился к Палину, задал новый вопрос: – А разве нельзя, извините мою необразованность, не лить?

– Можно… – Палин оживился. – Можно, но для этого надо остановить атомную электростанцию…

– Остановить атомную станцию?! – переспросил Дмитрий Алексеевич. – И надолго?

– На три-четыре месяца, пока не будет введен блок спецхимии в полном объеме.

Лицо председателя стало и вовсе серьезным. Он взял со стола свежий номер газеты.

– Вы не смотрели?.. Вот, пожалуйста… – он зачитал: «Сверхмощная АЭС… Первая в Европе…» Если не в мире… – добавил он уже от себя. – И это наша с вами электростанция… Я, например, горжусь, что Советская власть в моем лице тоже причастна к этому подвигу… Это прекрасно, знаете… – Председатель заглянул пытливо в глаза Палину, пытаясь что-то понять. – А что, это столь опасно?.. – спросил он приглушенно, и жирная кожа его обширного лба собралась не морщинами, а разноглубокими ямками. – Небось все это распадается, или как это у вас там… Но я вас понимаю… – Лицо его продолжало оставаться серьезным. – Вы взрослый человек… Сколько вам лет?.. Сорок три?.. Я на двадцать лет старше… В сорок три я был столь же горяч… Словом, я не хочу сказать, что надо лить в море… Но вы меня понимаете…

– Нет, не понимаю.

Председатель снизил голос до шепота.

– Мы кормимся около вас. В этом все дело…

Палин посмотрел на собеседника с изумлением, испытывая в то же время странное ощущение, будто он со всего маху ткнулся в комнату, туго набитую ватой. Он туда, а вата его оттуда… Будто издалека, услышал он булькающий, с мягкими интонациями бас:

– Скажите, пожалуйста, а насколько опасна ваша АЭС для местной, так сказать, популяции человеков? Для городка нашего, например… Лучи-то ваши достигают домов?

На этот раз расхохотался Палин. И тут распахнулась дверь, и в кабинет влетела встревоженная секретарша:

– Гражданин, вашей жене плохо!

Ощутив, как у него вдруг перехватило дыхание, Палин, сшибая стулья, кинулся в приемную.

– Сонечка! Что с тобой?! Милая!..

Смертельно бледная, жена его все еще сидела, откинувшись на спинку стула. Побелевшие губы конвульсивно вздрагивали. Она очень часто и прерывисто дышала.

«Приступ!» – мелькнуло у Палина, и он на мгновение растерялся.

– Вова… – еле слышно сказала Соня. – Мне плохо… Я хочу домой… Домой.

Он будто только и ждал этих слов. Схватил ее на руки. Она показалась ему легкой, как перышко. Как тогда в лесу… Очень давно… Она стыдливо отстранялась. А он бережно нес свою Соню и то кружился с нею на месте, весь распираемый все прибывающей силой, то подолгу шел, испытывая глубокую радость. Соня тихо смеялась. Счастливыми глазами смотрела на Палина. Он покачивал ее в руках, словно баюкая. Она закрывала глаза и будто засыпала. Но веки вздрагивали. Видно было, что она силится держать глаза закрытыми. Когда вспыхивало солнце в кроне деревьев, Палин видел тонкие, ветвистые и очень нежные прожилки на ее веках, и такой она казалась ему в эти мгновения хрупкой и беззащитной, так переполнялось его сердце желанием защитить и сберечь ее, что ком подкатывал к горлу и он ускорял шаги.

Потом она широко открывала глаза и отрешенно смотрела в небо. Наверное, в эти минуты ей казалось, что зря она так быстро доверилась, что неизвестно, как еще все будет…

Очень тихо она спросила.

– А ты любишь меня?.. Это правда?..

Он молчал и только сильнее прижимал ее к себе…

…На какое-то мгновение перед глазами Палина мелькнула огромная фигура председателя, заполнившая весь проем двери. Щеки мэра вздрагивали. Он что-то булькал. Но Палин не слышал уже ничего.

С женою на руках он выбежал на улицу. Волосы упали на лоб, в глазах застыла боль. Он бежал, как лось, огромными прыжками, большой, сильный До дому было недалеко. Прохожие шарахались в сторону и смотрели вслед ему кто с улыбкой, а кто с тревогой. Он бежал и шептал:

– Сонечка!.. Сонечка!.. Сейчас, сейчас, потерпи!..

Дома он положил ее на диван. Встал на колени.

– Как ты себя чувствуешь?!

– У меня холодеют ноги… – сказала она чуть слышно.

– Сейчас… Сейчас… Грелку… Валокордин… Неотложку…

Он вскочил, ощутив дурную слабость в ногах. Бросился к телефону. Вызвал скорую… Взгляд его скользнул по часам.

«Семнадцать ноль-ноль… Через час из садика забирать Сашку…»

Вбежал в комнату, держа в руке мензурку с лекарством Соня лежала неподвижно. Рот чуть приоткрыт. Глаза спаяны. Страшная догадка оглушила его.

– Соня-а! – крикнул он надломившимся голосом. Бросился перед нею на колени. Прижался ухом к груди. – Соня-а! – снова закричал он, судорожно хватая ртом воздух.

Смертельно бледная, она с трудом приоткрыла глаза.

– Ну вот видишь, – сказала она совсем тихо. – Меня уже не хватает на эту жизнь… – И, помолчав, добавила: – Не могу жить… Не хочу жить, Вова…

Он лихорадочно сжимал ее похолодевшие руки, грел их поцелуями и шептал:

– Надо жить, Сонечка, надо, надо…

1979 г.