Сильные духом (Это было под Ровно) - Медведев Дмитрий Николаевич - Страница 29

Сарненскими лесами гитлеровцы с каждым днем интересовались все сильнее. Чтобы отвлечь их внимание в противоположную от нас сторону, мы решили взорвать поезд на участке Ковель — Ровно.

Маликов с двенадцатью бойцами отправились на выполнение задания.

Вдоль полотна железной дороги, метрах в пятидесяти друг от друга, были расставлены крестьяне. Время от времени для контроля проходила группа охранников солдат. Маликов повел своих бойцов к будке стрелочника.

Старик стрелочник увидел вооруженных людей, перепугался, но потом, узнав партизан, успокоился и рассказал, что поезда здесь ходят часто, с большими грузами. В сторону фронта везут войска и вооружение, а обратно — раненых, обмороженных и награбленное имущество. Партизанам не пришлось объяснять старику, зачем они сюда пришли.

— Мне уж ладно, — сказал он, — только вот как быть с народом? Ведь их перестреляют!

— Мы сами с ними посоветуемся, — ответил Маликов.

Выждав, пока пройдут мимо очередным рейсом солдаты-охранники. Маликов, сопровождаемый двумя бойцами, подошел к крестьянам.

— Мы партизаны, — без излишних церемоний открылся он, — намерены взорвать эшелон. Рассчитываем на вашу помощь, товарищи.

Крестьяне ответили согласием:

— Давайте, раз надо.

Но шли они на это с нелегким сердцем. В случае взрыва поезда беда грозила всей деревне.

— Как же нам задание выполнить? — задумался Маликов. — Может, лучше вас разогнать, чтобы не было на вас ответственности?

Пожилая крестьянка предложила:

— А вы свяжите нас и делайте свое дело. Рты нам заткните да вдарьте, чтоб синячок под глазом остался позаметнее.

— Бить вас? Нет, не можем, — отказался Маликов.

Крестьянка посмотрела на него и усмехнулась.

— Да коли ж надо… Ну-ка, Степан, — сказала она соседу, — вдарь-ко, да покрепче…

И смех и горе! Пока Маликов с товарищами закладывали мину, «сторожа» награждали синяками друг друга. Потом партизаны связали их и положили около костра, чтобы не мерзли.

Вскоре показался поезд. Шел он в сторону фронта.

Взрыв состава, груженного оружием, боеприпасами и другим военным имуществом, был произведен блестяще. Паровоз стал на попа. Все шестьдесят вагонов разбились и сгорели.

Это и был наш елочный подарок стране.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В январе ударили двадцатиградусные морозы. Наши чумы оказались мало приспособленными для зимы. Часто меняя место лагеря, мы не занимались строительством теплых землянок. Из тонких жердей строили основание чума, обкладывали его еловыми ветками, засыпали землей, и жилье было готово. Вместо дверей навешивали плащ-палатки. В середине крыши оставлялась дыра для дыма. Внутри горел костер. Люди укладывались спать вокруг него ногами к огню. От костра ногам жарко, а там, где голова, — мороз. Бывало так: проснется человек, хочет встать, а головы поднять не может — волосы примерзли. Ночью то один, то другой вскочит от холода, потанцует у костра, чтобы согреться, и, съежившись, снова укладывается.

А тут еще беда. По всем законам физики дым из чума должен выходить в верхнюю дыру, а у нас не выходил, стлался внутри, разъедая глаза. Должно быть, в конструкции шалашей была какая-то неправильность.

Словом, бед было достаточно. Пришлось подумать о надежном селе, где мы могли бы перезимовать.

Лично я всегда стоял за то, чтобы жить в лесу. В лесу в случае опасности мы, если находили ненужным принимать бой, могли незаметными тропками покинуть лагерь. В лесных лагерях партизаны всегда находятся в боевой готовности, тогда как пребывание в теплых хатах — так по крайней мере казалось мне — размагничивает людей. Другое дело, что и в лесу мы должны создать себе нормальные, «оседлые» условия жизни. В лесу бойцы ограждены от эпидемий, с началом немецкой оккупации свирепствовавших в селах. Наконец, нельзя не учитывать и того, что, живя в деревнях, мы неизбежно подвергаем мирное население опасности налета карателей. Все эти соображения заставляли меня отнестись очень сдержанно к перспективе переезда на зиму в село. Но что было делать с таким морозом?

Мы выбрали село Рудню-Бобровскую, решив, что пробудем там только то время, пока стоят лютые холода. Село было надежное. Там давно находился наш «маяк», разведчики организовали самооборону из крестьянской молодежи.

Девятнадцатого января отряд двинулся из лесного лагеря в Рудню-Бобровскую.

Огромная толпа крестьян встретила нас далеко за околицей, раздавались приветственные возгласы в честь Красной Армии. На площади, в центре села, у здания сельсовета, стоял покрытый красной материей стол. У стола, держа в руках поднос с хлебом-солью, стоял пожилой крестьянин.

Когда колонна выстроилась на площади, крестьянин вышел вперед.

— Хлеб да соль вам, дорогие гости, — сказал он. — Располагайтесь у нас, как у себя дома. Мы вас накормим и обогреем. Ваш отряд мы хорошо знаем и уважаем. Вы нас не обижаете и никому в обиду не даете. Ну а ежели теперь придется драться с заклятым врагом, будем драться вместе, — закончил он и передал хлеб-соль Стехову.

Стехов взял поднос в руки и сказал ответное слово, такое же простое и короткое.

После митинга подразделения сразу разошлись по указанным квартирам.

Увидев, как партизаны наши смешались с местными жителями, как те и другие, радостно взволнованные, вместе пошли к хатам, пошли как хорошие, давние друзья, я подумал: это, может быть, и неплохо, что мы будем здесь жить. Тесная связь и дружба с местным населением укрепят отряд, сделают его еще боеспособнее.

С самого начала мы условились о безукоризненном поведении в селе, о том, что каждый из нас является здесь представителем Советской власти и потому должен быть образцом дисциплинированности, товарищеской спайки, чуткости к людям, культуры в быту. У нас жестоко преследовался мат, искоренялось все, что пахло «партизанщиной».

Не успели мы как следует разместиться в штабной хате, как явились несколько мужчин — жителей села. Они просили использовать их по нашему усмотрению и, главное, обучить их обращению с оружием. Уже на следующий день начались в селе военные занятия. Постепенно в них втянулось все мужское население.

Крестьяне села оказались нашими преданными помощниками. Мы начали посылать их на заставы и посты, расставленные вокруг села, назначали в состав патрулей. Зная в лицо местное население, они быстро распознавали и задерживали чужаков.

«Столица» наша, как партизаны окрестили Рудню-Бобровскую, зажила новой жизнью. Воскресли давно забытые «посиделки», молодежь, собравшись вечером в какой-нибудь хате, проводила время за песнями и играми до рассвета. Энтузиасты художественной самодеятельности — Лева Мачерет, Валя Семенов, доктор Цессарский — привлекали крестьянских парней и девушек к участию в самодеятельных коллективах. На политинформации к Стехову являлось много крестьян. Бойцы рассказывали в селе о своих родных городах, о колхозном труде, о Москве, с которой связывались все наши думы о Родине. Порой казалось, что мы находимся не в глубоком тылу врага, а где-нибудь в Подмосковье или на Урале… Вокруг Рудни-Бобровской по крупным селам Сарненского, Ракитнянского, Березнянского и Людвипольского районов находились наши «маяки» — представители Советской власти в этих местах. Ежедневно из партизанского центра во все стороны отправлялись группы партизан: одни — с разведывательными и диверсионными заданиями, другие — для связи с «маяками».

Под контроль отряда были взяты все молочарни, работавшие на фашистов, и фашисты оттуда ничего уже не могли получить. Мы «оседлали» Михалинский лесопильный завод, посадили там своего коменданта и лесоматериалы выдавали отныне только крестьянам. Один за другим партизаны громили фольварки новоявленных немецких помещиков уже на западных берегах рек Случь и Горынь. К востоку от этих рек немецкие имения были разгромлены окончательно. Вся округа полностью стала нашей, партизанской.

Из Ровно, из районных центров, с железнодорожных станций — отовсюду к нам в «столицу» стекались важные сведения и от нас передавались в Москву.