Сильные духом (Это было под Ровно) - Медведев Дмитрий Николаевич - Страница 20

— Хорошо, — согласился я, — пошлем за ними.

— Спасибо вам.

— Что же за листовки давали вам читать?

Старик расправил концы бумажки, протянул ее мне.

Я прочел: «Немец — это наш временный враг. Если его не озлоблять — ничего худого он не сделает. Как пришел, так и уйдет».

— Вы видите, — гневно проговорил старик, — они призывают смириться, стать перед фашистом на колени. Вы видите?

— Вижу, — сказал я.

— А мы… Лучше мы все погибнем, лучше на смертную казнь, но на коленях стоять не будем… Этого они не увидят, — горячо произнес он, забрав листовку и пряча ее обратно в кисет.

Рассказ Струтинского лишний раз подтвердил, что агитация Бульбы, Бандеры и других бандитских атаманов не только не имеет успеха среди населения, но оказывает прямо обратное действие. Атаманы навсегда разоблачили себя перед населением как прислужники немецких фашистов. Каждый день подымал на борьбу против захватчиков и против предателей-националистов все новые и новые массы крестьян.

В те дни мы еще не знали, что атаманы, предвидя свой близкий провал, предпримут последнюю попытку спастись, что в темных недрах гестапо возник новый чудовищный план, план так называемого «ухода в подполье», что во Львове и Луцке уже печатаются в огромных тиражах антинемецкие листовки, за подписью атаманов — печатаются в немецких военных типографиях, под строжайшей охраной гестапо.

Но спустя короткое время образцы этой печатной «продукции» уже лежали у нас в штабе.

Вскоре мы получили приглашение Бульбы «вступить в переговоры».

Бульба считал, что нас тут на самом деле целая армия. Так он адресовал и записку, которую принес нам Константин Ефимович Довгер: «Командующему советскими партизанскими силами». Очевидно, мы все же неплохо подтверждали ходившие про нас слухи.

Как поступить? Посылать ли наших людей туда, где, согласно записке, будет ждать их Бульба? А если это ловушка?

Мы долго ломали голову над этим вопросом. Самой убедительной показалась все же версия, что Бульба будет пытаться установить с нами «добрососедские отношения», с тем чтобы, во-первых, уверить нас в своей «лояльности», во-вторых, выведать о нас как можно больше и эти сведения передать гитлеровцам. Ну что же, у нас тоже были свои планы. И мы решили рискнуть.

Шестнадцатого сентября в лесу, в назначенном месте, наша группа из пятнадцати автоматчиков во главе с Александром Александровичем Лукиным была встречена группой националистов, главарь которой, махровый бандит, носивший знаки «бунчужного» и назвавший себя «адъютантом атамана Бульбы», заявил, что ему поручено сопровождать партизан «до ставки атамана».

«Ставка» находилась на одиноком хуторе близ села Бельчанки-Глушков. Хутор был оцеплен тройным кольцом вооруженных бандитов. Лукин и его автоматчики подумали, что если они попали в западню, то об отступлении нечего и думать. Они были готовы дорого отдать свои жизни.

Полный, большеголовый, с вьющейся седеющей шевелюрой, Лукин шел впереди автоматчиков, внимательно поглядывая по сторонам, и все запоминал. Память же у него была необыкновенная.

На хуторе Лукин принял все меры предосторожности. Хату, куда привел их «бунчужный», окружили наши автоматчики, занявшие посты возле каждого из окон. Троих бойцов Лукин оставил в сенях, внутри комнаты рассадил своих людей таким образом, что каждый из бульбовцев оказался между двумя партизанами-автоматчиками, а последние двое «случайно» оказались у самой двери. Такая расстановка наших людей должна была отбить у атамана охоту к враждебным действиям: в случае, если бы его шайка попыталась напасть на партизан, атаман первым оказался бы жертвой своей провокации. Сам Лукин с Валей Семеновым и еще одним партизаном вошли во вторую комнату. Бульбы там не было. «Адъютант» поспешил доложить, что «атаман прибудет сию минуту». Когда появился Бульба, Лукин сидя ответил на его приветствие и указал на табурет, как бы подчеркивая, что хозяин здесь не Бульба, а он, Лукин, представитель командования партизан.

Атаман, как мы и предвидели, старался показать, что он настроен миролюбиво. Он обратился к Лукину по всем правилам дипломатического этикета, назвав его «высокой договаривающейся стороной», которую он, Бульба, рад приветствовать.

— Должен с самого начала заявить, что мы не считаем вас «договаривающейся стороной», — предупредил атамана Лукин. — Мы пришли говорить с вами как с изменником Родины. Договариваться нам с вами не о чем. Вы можете раскаяться в совершенных вами тягчайших преступлениях перед народом и постараться искупить свою вину, немедленно приступив к активной вооруженной борьбе с немецкими захватчиками. В этом случае мы будем просить законную власть Украины — Президиум Верховного Совета — об амнистии для членов вашей незаконной и преступной организации, разумеется, для тех, на чьей совести нет крови советских людей. Остальным мы обещаем жизнь и возможность искупить свою вину честным трудом. Вот все, что я могу вам обещать.

Бульба ответил не сразу. Очевидно, поведение и слова Лукина застали его врасплох, и «речь», которую он приготовил, теперь уже не годилась. После долгой паузы, в течение которой атаман мучительно морщил лоб, он заговорил. Судя по всему, это была все та же заранее приготовленная «речь». Она не имела ни малейшего касательства к словам Лукина, а содержала упреки по адресу Гитлера, который их, националистов, бесстыдным образом обманул: обещал власть, а сам и близко к ней не подпускает. Словом, все шло так, как мы предвидели: атаман по указке гестапо хочет усыпить нашу бдительность.

Из длинной и высокопарной речи атамана, пересыпанной к делу и не к делу иностранными словами, Александр Александрович понял истинные намерения своего «собеседника». Речь атамана была малопонятной, варварской смесью украинских слов с немецкими. Это был язык, которым, как мы после убедились, широко пользовались украинские националисты, вскормленные в берлинских пивных, в кабаках Оттавы и Чикаго, люди без паспорта, без родины, подданные международной биржи, проходимцы, готовые продать себя и гестапо, и Интеллидженс сервис, и Федеральному бюро расследований, и любой другой буржуазной разведке.

С трудом дослушав эту «речь», Лукин предложил ответить по существу: согласны ли они, Бульба и его подручные, обратить оружие против оккупантов?

— Согласен, — поспешно ответствовал Бульба, но тут же добавил, что он должен «проконсультироваться и скоординировать» этот вопрос с «центром».

— Вот когда «скоординируете», тогда и будем говорить, — сказал Лукин.

Как только «переговоры» были окончены, «адъютант» трижды хлопнул в ладоши, и двое бульбовцев внесли в комнату огромную корзину со снедью. Они быстро расставили на столе бутылки с самогоном, сало, хлеб и жареную дичь.

— Прошу к столу, — обратился к Лукину «адъютант».

— Неважно вы живете, — осмотрев стол, сказал Лукин. — Ну-ка, Валя, — обратился он к Семенову, — принесите, что у нас там есть.

Семенов быстро вернулся. Он поставил на стол три бутылки вина разных сортов, московскую колбасу, сыр, печенье и галеты, положил на стол несколько плиток шоколада «Золотой ярлык» и несколько пачек московских папирос.

Все это Лукин нарочно захватил с собой в дорогу. Нужно было видеть, с какой жадностью смотрели на невиданную снедь предатели. Теперь они могли не сомневаться в том, что у партизан существует регулярная связь с Москвой.

Если к этому добавить двенадцать новеньких автоматов, три ручных пулемета, пистолеты и гранаты, которыми были вооружены сопровождавшие Лукина товарищи, что все они были одеты строго по форме и четко, по-военному, обращались друг к другу, то станет ясно, какое впечатление произвели партизаны на этих «храбрых вояк».

Наши, разумеется, не прикоснулись к еде националистов, зато националисты с жадностью набросились на угощение партизан.

Следующее свидание было назначено на двадцать шестое сентября, но состоялось оно только через месяц, так как нам пришлось кочевать с места на место из опасения, что нападут каратели.