Орлиный мост - Мазо Жак - Страница 21

Несколько минут она молча наблюдала за Вероникой, потом приблизилась к девушке.

— Здравствуй… Меня зовут Мюрьель, и я здесь для того, чтобы понять, что с тобой случилось. Я буду счастлива, если ты сможешь говорить, но не получится, ничего страшного. Когда я буду задавать тебе вопросы, наклони голову или прикрой глаза, чтобы мне ответить. Этого будет достаточно. — Из предосторожности Мюрьель включила магнитофон и камеру. — Ты меня слышишь?

Никакой реакции. Мюрьель продолжала:

— Ты помнишь, что произошло с тобой на Орлином мосту?

Вероника сделала какую-то гримасу и замотала головой.

— Не важно. Ты помнишь, что говорила голосом юноши?

Девушка продолжала смотреть на Мюрьель.

— Ты знаешь, кто такой Тома Дюваль?

На этот раз Вероника нахмурилась. Ее взгляд изменился, стал колючим, почти агрессивным. Она что-то пробормотала и яростно затрясла головой.

— Не бойся, это не страшно! — сказала Мюрьель, стараясь успокоить Веронику и одновременно подавить собственное волнение.

В глазах этой девушки было столько страдания и боли! Все указывало на то, что одно неосторожное слово или жест могут вызвать новый приступ.

Рассудив, что не надо больше настаивать, Мюрьель бесшумно встала. Ее сердце бешено билось от страха. Схватив кофту и сумку, она попятилась к выходу.

Внезапно, когда Мюрьель уже открывала дверь, Вероника заговорила. Это было ужасно. Голос будто исходил из могилы. Слова давались девушке тяжело, возможно, с болью. Она неистово мотала головой и била ногами по кровати.

— Тома… Я здесь… Тома… Карты… Нет… Завтра… — Сказав это, Вероника замерла без движения.

Хотя Мюрьель уже слышала этот голос, она была поражена. Какое-то время она пребывала в оцепенении, потом подошла к постели. Вероника закрыла глаза. Несколько капель пота блестели у нее на лбу, но лицо выражало полную безмятежность. Мюрьель наблюдала за ней сквозь слезы. Беззащитная девушка, в которую вселился дух, сломивший ее волю, выглядела очень трогательно, но пока не было никакой возможности ее освободить. Мюрьель, которая уже сталкивалась с подобными случаями — главным образом жертвами становились девушки в расцвете юности, — видела в этом что-то несправедливое, с чем нельзя было смириться. Но сейчас она решила бороться, чтобы спасти Веронику.

Мюрьель выключила магнитофон и камеру, забрала кассеты и пошла к Жерому.

Глава 7

Мюрьель настолько разволновалась, пока рассказывала Жерому об эксперименте, что он, желая ее успокоить, повел ее обедать в ресторан, хорошо известный в городе и расположенный неподалеку от церкви.

Как только Мюрьель села, она почувствовала себя лучше, расслабилась и сразу смогла оценить строгую и одновременно гостеприимную атмосферу этого заведения. На белых оштукатуренных стенах висели старинные картины и зеркала, безупречно гармонировавшие с интерьером. В углах стояли два буфета в деревенском стиле, в хорошем состоянии и, очевидно, очень дорогие. Они использовались как сервировочные столики и подставки для растений, что создавало домашнюю атмосферу. Расцветка и сельские мотивы набивных тканей, из которых были сшиты шторы, отлично сочетались с салфетками и каймой тарелок. Словом, это было место, где посетители могли быстро забыть о делах и наслаждаться уютной атмосферой и комфортом.

Мюрьель заказала виски, что делала только в крайних случаях.

— Я думал, ты сильнее, — посмеиваясь, сказал Жером. — Обычно тебе не нужен алкоголь…

— Что ты хочешь! Этот голос был одновременно такой реальный и такой замогильный, что мне теперь необходимо прийти в себя…

— Знаешь, — заметил Жером шутливо, — человеческий разум способен на невероятные вещи для выражения страдания.

Она посмотрела на него с удивлением:

— Ты хочешь сказать, что все относишь на счет психического расстройства?

— Я лишь оцениваю результаты наблюдения в клинике. Мне доводилось сталкиваться с необъяснимыми патологиями, которые приписывались потусторонним силам, и я стал недоверчив…

— Согласна, но считаю человеческую психику настолько сложной, что ее проявления могут быть истолкованы самым различным образом. Например, коллективным гипнозом.

— Вот это да!

— Юнг занимался этим всю жизнь, но его тем не менее никто не считал ясновидящим.

— Это так, но я не хочу углубляться в теорию, я практик и должен лечить.

— Кстати, ты мне так и не сказал, что за диагноз у Вероники.

Жером прислонился к спинке стула.

— Девушка страдает серьезным психическим расстройством, что вынуждает ее уходить от реальности и воплощаться в другом образе. В данном случае — в образе Тома. Она говорит его голосом и рассказывает о фактах из его жизни. Вероятно, Вероника вошла в этот образ, чтобы убежать от повседневности, которая ей неприятна. Для меня в этом нет ничего удивительного, разве что порождает абсолютное перевоплощение одного человека в другого. Моя обязанность определить, почему и как она избрала такой путь…

— О'кей! Но ты забываешь, что Тома действительно существовал, умер пятнадцать лет назад и девушка не могла его знать.

— Это так, но анализировать подобное не в моей компетенции. В мои обязанности не входит вести расследования подобного типа. Я должен поставить диагноз, выписать лекарства, позволяющие облегчить страдания пациентов, и создать условия для их возвращения к нормальной жизни.

Мюрьель тронула Жерома за руку.

— Ты так и не сказал, почему попросил меня приехать.

— Именно потому, что считаю возможным по-разному интерпретировать различные проявления человеческого разума.

— И это все?

— Все.

Их разговор на время прервался из-за появления официантки. Они сделали заказ и продолжили беседу.

— Во всяком случае, нельзя сомневаться в том, что этот мужской голос звучал на самом деле. Я его слышала и даже записала на магнитофон. Не говоря уже о том, что я сняла Веронику на камеру…

Жером удивленно приподнял брови:

— Ты оставила кассеты в клинике?

— Нет, я взяла их с собой. Я хочу отвезти их в Лазаль и посмотреть вместе с Мишелем. Это должен быть сеанс в соответствующей surrounding5, вечером у тебя дома!

Он кивнул, и какое-то время они ели молча, потом он поинтересовался:

— Что ты делаешь сегодня после обеда?

Мюрьель приняла загадочный вид.

— У меня есть идея, но я не хочу тебе об этом говорить. Ты все узнаешь сегодня вечером одновременно с Мишелем.

— Погоди! — возразил он. — Все-таки я имею право на другое обхождение. В память о…

— Ой-ой-ой! — прервала его Мюрьель. — Сбавь обороты! Если тебе когда-то удалось меня соблазнить, то это не дает тебе никаких прав сегодня.

— О'кей! Но могу я хотя бы сказать, что счастлив тебя видеть и это вызывает у меня приятные воспоминания?

Она насмешливо покачала головой:

— В качестве обольстителя ты уже не подходишь! Раньше ты был убедительнее.

— Что поделаешь, нет тренировки!

Они замолчали и посмотрели друг другу в глаза.

— Ты кого-нибудь встретил после Натали?.. — спросила она.

— Нет. У меня было несколько романтических приключений, но ничего серьезного. Я смирился с одиночеством, а потом… А потом ничего!

Чувствуя, что Жером больше ничего не скажет, Мюрьель не стала задавать лишних вопросов.

Вскоре он отошел в туалетную комнату, и она закурила сигарету, размышляя. Жером не очень-то изменился. Когда он страдал, из него клещами надо было вырывать признания. Даже в то время, когда они были вместе, она потратила немало сил, чтобы заставить его понять разницу между понятиями «сказать» и «говорить». Все оказалось бесполезно. Жером был из тех людей, что не выставляют напоказ ни радости, ни страдания — с этим они справляются сами. Вероятно, это была одна из причин, по которой Мюрьель с ним рассталась. Чтобы быть счастливой, ей требовался собеседник.

Раздавив в пепельнице сигарету, Мюрьель подумала, что сегодня, когда стала более зрелой и сильной женщиной, чем во времена их первой встречи, она смогла бы, пожалуй, сломить сопротивление Жерома. И она решила попробовать. В глубине души, быть может, он тоже желал этого.