Нарушение правил или Еще раз и Шерлок Холмс, и Зигмуд Фрейд, и многие другие - Мазин Виктор Аронович - Страница 3

При всей бесконечной исключительной индивидуальности каждого человека, существуют некие серии желаний, позволяющие обнаружить обладателя тех или иных психологических следов. «– Кто-то назвал человека животным, наделенным душой. – Уинвуд Рид хорошо сказал об этом, – продолжал Холмс. – Он говорит, что отдельный человек – это неразрешимая загадка, зато в совокупности люди представляют собой некое математическое единство и подчинены определенным законам. Разве можно, например, предсказать действия отдельного человека, но поведение целого коллектива можно, оказывается, предсказать с большей точностью. Индивидуумы различаются между собой, но процентное отношение человеческих характеров в любом коллективе остается постоянным».[26] Отдельный человек – неразрешимая загадка и для себя. Он не может не лгать желанию, он не может не лгать другому.

Материальный след как «немой» свидетель не лжет, он, как обнаружил Ганс Гросс, – свидетель неподкупный: «С каждым успехом криминалистики падает значение свидетельских показаний [которым присущи возможность ошибки, одностороннее понимание, злая воля, клевета и т. д.] и одновременно повышается значение реальных, т. е. вещественных доказательств».[27] Человеческому же свидетелю доверия нет. Человек говорит, и, стало быть, имеет шанс на уклонение, на дефлексии, на клинамен, на ложь. Не лжет только один свидетель – тот, кто молчит, кто может хранить молчание подобно мальчику-аутисту свидетелю преступления.[28] Вопрос ложного обхода, точнее лжи как основополагающего кода истины обретает фундаментальное значение в психоанализе, и фундаментальность эта приводит к снятию значения, поскольку речь пациента оказывается и тотальной ложью, и тотальной истиной одновременно. Если в криминалистике на субъективные показания надежды мало и идет сбор достоверной информации – материальных следов, то каждое высказывание пациента – это след его желания, след, ведущий к истине.[29] След никогда не может стать «немым» свидетелем в полном смысле слова. Он именно говорящий свидетель. За след говорит выслеживающий его следопыт-следователь.

По следу устанавливается объект, устанавливается путем его идентификации, в ходе которой «подлежащий установлению объект, свойства которого отображены в следе, сравнивается (практически сравнивается отображение объекта в следе) с объектом, который по обстоятельствам дела мог оставить имеющиеся следы».[30] Идентификации создают психокрипты, следы экскоммуникативных актов. В криминалистике идентификационные следы могут быть представлены,[31] во-первых, признаками внешнего строения (следами ног или транспортных средств, например); во-вторых, признаками состава и структуры объектов (например, следами крови или краски); в-третьих, признаками функциональных навыков и двигательных привычек (например, особенностями почерка или устной речи).

В психоанализе «изначально» особое значение получают другого рода следы, следы мнесические, о чем свидетельствует одна из наиболее важных, из появившихся на заре психоанализа, формул – «истерики страдают, главным образом, от воспоминаний». Память, как можно было увидеть, не очень-то надежное свидетельство. Впрочем, порой значимыми оказываются и идентификационные признаки из «третьей группы»: так свидетельством в пользу египетского происхождения Моисея становится его косноязычие, тот факт, что у него – трудности с языком [Moses soll «schwer Sprache» gewesen sein].[32]

Событие преступления – преодоление одного закона другим. Устанавливается новый закон, новый порядок. Преступление закона «не убий» это и установление своего индивидуального закона. Нет, даже не индивидуального закона, но Высшего Закона, Закона Судьбы. Преступник кажется себе всемогущим. Он убивает, потому что может. Им движет рука Всевышнего. Его направляет голос Небес Психического Автоматизма. Не себя ради он его совершает, но ради Другого.

Преступление может обнаруживать себя, оставляя как материальные следы (по меньшей мере следы способа убийства), так и следы-черты психологии убийцы. Так психолог-криминалист специальный агент Сэлби Янгер дает портрет одного серийного убийцы на основании коллективного образа маньяка: «…он вообще стандартный убийца, он – шизофреник, у него комплекс мессии, он абсолютный психопат…»[33] Событие преступления не может быть бесследным, иначе оно не становится событием, событием, коммуникативным (ф)актом мира, даже если факт этот принадлежит области виртуальных происшествий в воображаемом. Так галлюцинация выносит своего уникального очевидца в другое пространство, в другое время. В одном из таких случаев человек принимает своего племянника за офицера СС и совершает физическое убийство. Бессознательная нагрузка мнесических следов в области зрительного восприятия искажает, точнее перекрывает работу системы сознание-восприятие. Между тем, сцена преступления – это сцена переноса [Ubertragung], то есть она имеет место здесь и сейчас, но при этом в силу неправильного связывания [falsche Verknupfung] – племянник = офицер СС – она не имеет места здесь и сейчас, она разворачивается там и тогда, и в этом смысле реальное убийство – ирреально, а племянник – жертва агнозии, ошибочного восприятия, переноса, реальный субстрат разворачивающегося галлюциноза.

Трасология утверждает: «событие преступления приводит к возникновению множества самых разнообразных следов… Следы возникают на месте преступления, на потерпевшем и на самом преступнике».[34] Основная задача трасологии такова: заставить след заговорить, заговорить правду; по следу нужно идентифицировать предмет, который его оставил. Правда эта – совпадение «конфигурации следа» и оставившего его объекта. Собственно говоря, на этом базируется трасология, к ведению которой «относятся такие следы, которые возникают в результате изменения в состоянии предмета и, кроме того, отображают внешнее строение другого предмета, вызвавшего данное изменение».[35] Идентификация в психоаналитическом смысле также предполагает след в душе от взаимодействия с другим субъектом. Более того, именно эти следы конституируют собственно субъекта, который получает свое как присвоенное.[36] В психоанализе идентификация предполагает регистрацию следов в психике за счет присвоения качеств другого лица. Присвоение – нарушение правил, прав собственности, прав живой личности.[37] Один из распространенных методов защиты, к которой прибегает преступник – это идентификация с агрессором: насильник проделывает со своими жертвами все то, что проделывали с ним в детстве. Иначе говоря, «виновен» тот, кого здесь нет, кто уже, возможно, сам умер, убит, ушел в монастырь, сидит в лагере и т. д. Материальный убийца в этом случае – жертва не только насилия, но и жертва защитного механизма, установившего преступные узы идентификации.

Очередная идентификация может изменить все поведение в целом, может привести к исчезновению – по крайней мере временному[38] – (бывшего) субъекта. Так, психиатр-криминалист Джейк Найман «помогает» своему пациенту профессору математики Максу Тиндеру выбраться из следующей ситуации: однажды утром Макс Тиндер понял, что жизнь его – «одно огромное неразрешимое математическое уравнение, и он решил, что некоторое приключение может заставить его по-другому смотреть на вещи. Он убил семь человек за одиннадцать дней». Доктор Найман убивает своего пациента, выносит его по ту сторону неразрешимого уравнения/жизни, идентифицируется с ним и подчиняет себя случаю: что выпадет, орел или решка, то и предопределяет его выбор в каждой ситуации.[39]