Вспоминая об убийстве. Холодный ветер, теплый ветер - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 2

— Медленно. Может, сегодня пообедаем вместе?

— Идет. В «Коричневом котелке»?

— Ты точно нарываешься на неприятности. Ведь, черт возьми, отлично знаешь, что Энн с Майком едят там каждый день!

— Джералд, старичок, это возбуждает у меня аппетит. До встречи.

Ты вешаешь трубку. С рукой уже все в порядке. Перебинтовывая ее в ванной, насвистываешь. Потом еще раз тщательно осматриваешь маленькое бритвенное устройство. Примитивная штуковина. Шансы были едва ли пятьдесят на пятьдесят, что она вообще сработает.

Утренние события побуждают тебя сесть и настрочить еще три тысячи слов.

Над ручкой дверцы твоего автомобиля ночью поработали напильником, заострив ее, как бритву. Роняя капли крови, возвращаешься в дом за бинтами. Глотаешь таблетки. Кровотечение прекращается.

Положив две новые главы книги в абонентный ящик в банке, ты едешь в «Коричневый котелок», чтобы встретиться с Джерри Уолтерсом. Он, все такой же маленький и возбужденный, с небритым подбородком, таращится из-за толстых очков.

— Энн внутри, — ухмыляется Джерри. — А с нею Майк. Ну почему обязательно обедать здесь, позволь спросить? — Усмешка исчезает, и он во все глаза смотрит на твою руку. — Тебе надо выпить! Пойдем-ка. Вон там, за тем столом, Энн. Кивни ей.

Киваю.

Энн сидит за угловым столиком. На ней спортивного покроя платье с капюшоном, вышитое золотыми и серебряными нитями, на загорелой шее — ацтекское ожерелье из бронзовых пластинок. Ее волосы такого же бронзового цвета. Рядом с Энн, за сигарой и облаком дыма, довольно высокая худощавая фигура Майкла Хорна, который выглядит так, как и должен выглядеть игрок, специалист по наркотикам, сластолюбец par excellence[2], ценитель женщин, образец для подражания среди мужчин, любитель бриллиантов и шелковых подштанников. Не хотелось бы здороваться с ним за руку. Его маникюр кажется слишком острым.

Ты приступаешь к салату. Допив коктейли, Энн и Майк проходят мимо твоего стола.

— Привет, остряк, — говоришь ты Майклу Хорну, слегка подчеркивая последнее слово.

Позади Хорна идет его телохранитель, двадцатидвухлетний парень из Чикаго по имени Бритз, с красной гвоздикой в петлице черного пиджака и с черными напомаженными волосами; уголки его глаз несколько опущены, поэтому вид у него печальный.

— Привет, Роб, дорогой, — говорит Энн. — Как книга?

— Отлично, отлично. Я только что написал шикарную главу о тебе, Энн.

— Спасибо, дорогой.

— Когда ты наконец бросишь этого большого тупоголового лепрекона[3]? — спрашиваешь ее, глядя на Майка.

— Когда убью его, — отвечает Энн.

Майк смеется:

— Отлично сказано. Пойдем, детка. Меня утомляет этот сопляк.

Ты бросаешь нож и вилку. Тарелки летят на пол. Тебе почти удается врезать Майку. Но Энн, Бритз и Джерри набрасываются на тебя и усаживают на место. Кровь стучит у тебя в ушах, окружающие подбирают приборы и кладут на стол.

— Пока, — говорит Майк.

Энн проходит в дверь; она похожа на маятник, и ты смотришь на часы. За ней следуют Майк и Бритз.

Перед тобой недоеденный салат. Ты берешь вилку, поддеваешь еду и отправляешь в рот.

Джерри выпучил глаза:

— Ради Бога, Роб, что случилось?

Ты ничего не отвечаешь. Только вынимаешь вилку изо рта.

— В чем дело, Роб? Выплюни!

Ты плюешь.

Джерри шепотом ругается.

Кровь.

Вы с Джерри выходите на улицу, и ты теперь разговариваешь на языке жестов. У тебя во рту кусок пропитанной лекарствами ваты. От тебя пахнет антисептиками.

— Но я не понимаю как, — говорит Джерри. Ты жестикулируешь. — Ну да, ясно: ссора в «Котелке».

Вилка упала на пол. — Ты снова показываешь руками. Джерри дает перевод. — Майк или Бритз поднимают, возвращают тебе, но подсовывают другую, заостренную вилку.

Ты энергично киваешь, все еще кровоточа.

— А может, это сделала Энн, — добавляет Джерри.

Нет, отрицательно трясешь ты головой. И с помощью пантомимы пытаешься объяснить, что, если б Энн об этом узнала, она тут же бросила бы Майка. Джерри не понимает и таращится сквозь свои толстые линзы. Ты теряешь терпение.

Язык опасно ранить. Ты был знаком с одним парнем, который порезал язык, и рана так никогда и не зажила, хотя кровотечение остановилось. А если такое случается с гемофиликом!

Уже забираясь в машину, ты делаешь руками знаки и вымученно улыбаешься. Джерри щурится, думает, наконец понимает:

— А, — смеется он, — хочешь сказать, что теперь осталось только всадить тебе нож в спину?

Киваешь, жмешь ему руку, уезжаешь.

Вдруг жизнь перестает казаться забавной. Она реальна. Жизнь — это то вещество, которое выливается из твоих вен при самой ничтожной случайности. Рука бессознательно снова и снова ощупывает внутренний карман пиджака, где спрятан пузырек. Старое доброе лекарство.

В это время замечаешь, что тебя преследуют.

На следующем углу поворачиваешь налево и начинаешь соображать, очень быстро. Авария. Ты без сознания, весь в крови. В таком состоянии нипочем не сможешь принять дозу тех драгоценных крохотных таблеток, которые носишь в кармане.

Давишь на педаль газа. Машина делает рывок, ты оглядываешься и видишь, что другой автомобиль по-прежнему едет сзади, все приближаясь. Удар головой, малейший порез, и с тобой все кончено.

На Уилкокс сворачиваешь вправо, резкий поворот налево, когда доезжаешь до Мелроуз, но они все еще у тебя на хвосте. Остается только одно.

Останавливаешь машину у тротуара, вытаскиваешь ключи, спокойно вылезаешь, идешь и усаживаешься на газоне перед чьим-то домом.

Когда преследователи проезжают мимо, ты улыбаешься и машешь им рукой.

Кажется, будто слышишь, как они ругаются, скрываясь из виду.

До дома добираешься пешком. По дороге звонишь в гараж и просишь пригнать твою машину.

Никогда раньше ты так остро не ощущал, что жив. Ты будешь жить вечно. Ты умнее, чем они все, вместе взятые. Ты начеку. Они не в состоянии сделать ничего, что ты не увидел бы и так или иначе не обошел. Ты полон веры в собственные силы. Ты не можешь умереть. Умирают другие, но только не ты. Ты совершенно убежден в своей способности выжить. Не найдется такого умника, который убил бы тебя.

Ты способен поедать пламя, ловить пушечные ядра, целовать женщин, у которых не губы, а факелы, трепать бандитов по подбородку. То, что ты такой, вот с этой кровью в теле, превратило тебя… в игрока? Любителя риска? Наверно, есть какое-то объяснение твоему болезненному стремлению к опасности, к краю пропасти. Каждый раз, выходя из очередной переделки, ты ощущаешь неимоверный взлет собственного «я». Надо признать, что ты — тщеславный, самовлюбленный человек с патологическим стремлением к самоуничтожению. Естественно, подсознательным стремлением. Никто открыто не признается, что хочет умереть, но где-то внутри таится это желание. Инстинкт самосохранения и тяга к смерти дергают его то туда, то сюда. Побуждение умереть втягивает в рискованные ситуации, самосохранение снова и снова вырывает оттуда. А ты смеешься и ненавидишь этих людей, дрожащих и корчащихся от злости, потому что ты цел и невредим. Ты ощущаешь свое превосходство, чувствуешь себя богоподобным, бессмертным. Они — неполноценны, трусливы, заурядны. И тебя слегка раздражает то, что Энн предпочитает тебе свои наркотики. Игла возбуждает ее сильнее. Пошла она к черту! И тем не менее… она тебя влечет… и кажется опасной. Но ты готов с ней рискнуть, в любое время, да, как раньше…

Снова четыре часа утра. Пальцы порхают по клавишам пишущей машинки, и вдруг раздается звонок в дверь. Ты поднимаешься и в полной предрассветной тишине идешь узнать, кто там.

Где-то далеко-далеко, на другом конце мироздания, звучит ее голос:

— Привет, Роб. Энн. Только что встал?

— Точно. Давненько же ты ко мне не заходила, Энн.

Открываешь дверь, и она проходит в комнату, мимоходом обдав тебя приятным запахом.