Амок - Мавр Янка - Страница 5

Выручил мичмана невоенный, мирный человек – доктор.

– Я думаю, – сказал он, – что нам и рассуждать нечего. Не будет никакой пользы, если мы погубим и себя, и капитана, и корабль. Мы не имеем права так делать.

Сердце мичмана запрыгало от радости: он все же останется героем! Но нужно было сыграть роль до конца.

– Не забывайте, – сказал он сурово, – что мы на посту. Не забывайте, что в трюмах корабля оружие, которое попадет в руки врагов, а это может отразиться на положении всех наших колоний. Мы посрамим честь Голландии, честь нашей королевы, если без борьбы сдадимся бандитам, как мыши в мышеловке. С оружием в руках мы должны сделать последнюю попытку!

Эта горячая речь так захватила мичмана, что он и сам почти всерьез стал верить своим словам. Речь его лилась все быстрей и быстрей, мичман грозно тряс кулаками и не заметил, как моряки – и белые, и цветные вместе – постепенно отжали его от рупора.

– Алло! – снова послышалось сверху. – Ваш ответ?

Мичман осекся на полуслове и побледнел. «Что будет, – мелькнула мысль, – если они не согласятся сдаться?!» И тут же радостно вздрогнул от громкого голоса Гейса:

– Мы сдаемся!

Какая-то горячая волна прихлынула к сердцу ван Хорка, и он даже не понял, кто вместо него произнес эти спасительные, страстно желаемые два слова.

Отстегнув кортик и револьвер, он отбросил их прочь и гордо сказал:

– Я сделал все, что мог. Но если вы так решили, я вынужден покориться насилию!

Тем временем сверху отдали приказ:

– Выходить по одному, с поднятыми руками!

Начали выходить – одни с радостью, другие со страхом. Мичман – с красным от позора лицом, но с легким сердцем. Гейс вышел, опустив голову и стараясь не смотреть в глаза Салулу.

Когда вся команда «Саардама» собралась на палубе, к ней обратился Салул:

– Мы высадим вас на Кракатау и оставим питания на три дня. За это время вас, наверное, кто-нибудь заметит и подберет. А теперь, – продолжал Салул по-малайски, – я обращаюсь к вам, братья, к вам, сыновья нашей земли, нашего народа! Вы обмануты, запуганы могуществом белых. Вы верой и правдой служите своим хозяевам, охраняете их и награбленное ими добро, с вашей же помощью держат они в повиновении ваших отцов и сестер. Мы знаем, что вы еще несознательны, но и среди вас есть люди, которые понимают, какое черное дело они делают. Так пусть же те, кто понимает это, идут к нам, чтобы служить своему народу!

Не успел он закончить, как Сагур и с ним еще семь человек выступили вперед и с радостным шумом соединились со своими. Те же, что остались, нерешительно топтались на месте, не зная, как поступить.

Через несколько минут вышли еще пять человек, а еще минуту спустя… Гоно!

– Ты?! – разом воскликнули Сагур, Барас и еще некоторые.

Гоно горделиво выпрямился, стукнул себя кулаком в грудь:

– Да, я! Вас это удивляет? Значит, вы не знаете Гоно! Меня недавно упрекнули, что я чужой, не сын своего народа. Так вот смотрите все: Гоно не такой, как вы о нем думаете!

– Знаешь ли ты, что идешь на смерть? – спросил Салул.

– Знаю! Я рискую не больше вас всех. А терять мне, кроме собачьей жизни, нечего.

Эти взволнованные слова произвели впечатление даже на Сагура.

«Кто знает, – подумал он, – может быть, из него и выйдет хороший товарищ? Бывают такие великие минуты, когда человек становится иным. А сейчас и есть такая минута…»

Теперь с голландцами осталось только девять верных им туземцев. Видно было, что чувствовали они себя не очень хорошо: жались в уголок, виновато прятали глаза.

На корабле готовились к высадке белых. «Саардам» подошел к Кракатау. Начали грузить лодки. Вот уже стали спускать их.

И в этот момент еще один человек обратился к Салулу:

– И я с вами!

Крик удивления с одной стороны и возмущения с другой вырвался одновременно из всех ста двадцати грудей:

– Гейс?! Боже! Какой позор! – зашумели голландцы.

– Белый механик? Не ошибка ли это, не обман ли? – вторили им яванцы.

Салул подошел к голландцу, обнял его, расцеловал и, обращаясь к своим, сказал:

– Товарищи! Я знаю этого человека: хоть он и белый, но наш, а значит, друг всех угнетенных. Мы здесь таких никогда не видели, а в далекой Европе их много. Есть даже могучее государство, где живет много миллионов наших белых братьев.

– Ленин! Совет! Россия! – со всех сторон закричали малайцы.

– Правильно! – засмеялся Салул, а Гейс на ломаном малайском языке добавил:

– Есть и голландцы, много есть!

– Да здравствуют наши друзья! – загремели голоса.

Еще будучи в Голландии, рабочим, Гейс сочувствовал коммунистам. Однако позднее, попав на Яву, он неожиданно для себя сам стал «господином»: ведь среди голландцев на Яве нет ни одного простого человека, все только господа! На каждом шагу Гейс невольно чувствовал превосходство над туземцами и потому постепенно начал успокаиваться, забывать о своих прежних взглядах.

К малайцам он относился хорошо, никого из них никогда не обманывал, и даже старался, чем мог, помогать, а это успокаивало его совесть. Порой ему казалось, что в этой стране, где не нужно ни топлива, ни одежды и где природа столь богата, людям живется лучше, чем рабочим в Голландии. Лишь знакомство с Салулом, с которым он незаметно для себя подружился, открыло Гейсу глаза на настоящее положение угнетенных малайцев и разбудило в нем прежний революционный дух. А неожиданное восстание на «Саардаме» заставило принять окончательное решение.

Сколько радости, гордости и уверенности придало это решение темнокожим повстанцам! Подумать только: голландец, белый, – и перешел на их сторону! Никогда еще не случалось ничего подобного!

Нагруженные людьми и снаряжением, лодки отвалили от борта корабля и направились к Кракатау. С большим трудом удалось найти там более-менее подходящее место для высадки пленных. И белая команда «Саардама» осталась на голой, мертвой скале…

Час спустя над судном поднялся черный дым, надулись паруса, и «Саардам» покинул стоянку.

К восходу солнца он как бы растворился в просторах Индийского океана…

Несколько дней спустя состоялся тайный суд над командой «Саардама».

Капитан и лейтенант Брэнд были уволены с флота за неспособность и допущенную халатность.

Нижних чинов из голландцев разослали по разным судам на самую тяжелую работу.

Девять туземцев, оставшихся верными белым, расстреляли за измену…

Заодно с ними расстреляли и несколько десятков рыбаков, живших по соседству с тем местом, где был захвачен корабль.

Только мичман ван Хорк, как выдающийся герой, получил повышение по службе…

Чтобы замять это неприятное для голландского правительства событие, в газетах появилось следующее официальное сообщение:

«В ночь на 16 февраля в Зондском проливе налетело на камень военное судно «Саардам», направлявшееся в Батавию. Судно затонуло, большая часть команды спаслась».

II. УВАЖАЕМЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ УВАЖАЕМОЙ ФИРМЫ ВАН БРОМ И К0 В АМСТЕРДАМЕ

Чуть светало, когда корабль «Глёрия» из Сингапура подходил к гавани Приорк. Пассажиры засуетились, начали готовиться к высадке. И кого тут только не было! Сухопарый чванливый англичанин, не менее важный араб в чалме, шустрый француз, сморщенный китаец, задумчивый индус, красивый малаец и много других людей. Было и несколько голландских семей, возвращавшихся из отпуска.

Поездка в Голландию занимает примерно месяц да столько же – обратный путь. Поэтому служащие получают отпуск в метрополию на целый год, но зато один раз в десять лет. Впрочем, многие голландцы не пользуются отпуском и живут в колониях по двадцать – тридцать лет.