Амок - Мавр Янка - Страница 13

С двенадцати лет работал парень на предприятии Бильбо. Работал, разумеется, временно, сезонно: то несколько дней, то месяц в поле, потом, тоже случайно, на заводе. Там Нонг встречался с бывалыми рабочими и от них слышал, что надо бороться с чужеземцами за освобождение родины. Лучшие люди давно уже делают это, вот и нужно прежде всего объединиться. Словно новый мир открылся перед глазами Нонга, захватил его новыми идеями, и Нонг записался в Сарэкат-Райят.

Всего один раз успел он побывать на собрании членов партии. Собрались в горах. Присутствовало человек сто. С речью выступил приезжий мулла в белой чалме, с черной бородой и огненными глазами.

– Правоверные! – гремел его звучный голос. – До каких пор мы будем терпеть ярмо чужеземцев? До каких пор неверные будут властвовать над детьми пророка? Разве мы не можем жить и управляться сами, без чужеземцев, как было когда-то? Разве не имеем мы своей славной истории? Или у нас не было своего, независимого государства? Правоверные, готовьтесь к борьбе, просвещайте темный народ, вовлекайте людей в наши ряды, и тогда мы прогоним чужеземцев и заживем свободной жизнью!

Правоверные слушали эту речь и понимали лишь то, что нужно прогнать чужеземцев. Славной историей они не интересовались, а о пророке думали меньше всего.

Действительно, когда-то в XI—XV столетиях на Яве были независимые государства. Господствовали в них сначала индийские цари, которые ввели буддийскую религию, потом арабские, повернувшие народ на магометанскую веру. В результате у современных яванцев получилась какая-то смешанная религия, хотя на бумаге они числятся магометанами. И если религией интересовались немногие, то слова «независимость» и «свободная жизнь» волновали всех, и люди нетерпеливо ждали, когда же наступит час борьбы…

Вот и сейчас Нонг сидит в своей хижине, думает и страдает душой за своих родителей.

К дому подошел «лури» (староста).

– Па-Инго, – сурово сказал он, – ты обещал заплатить из заработка Нонга. Где его заработок?

Па-Инго промолчал.

– Если Па-Инго не внесет деньги через три дня, его «сапи» (вол) сменит своего хозяина, – предупредил лури.

Снова никакого ответа.

– Лоло (сорная трава) выросла в ушах Па-Инго и мешает ему слушать голос разума, – продолжал лури. – Если бы ты отдал землю в аренду, не было бы таких хлопот.

– Подожди, пока соберу рис, – произнес, наконец, Па-Инго.

– Много раз всходило и заходило солнце, пока тебя ждали. Больше нельзя. Подумай. Я сказал.

И лури медленно, важно пошел прочь.

Па-Инго остался недвижимым. Только Нонг вскочил на ноги и начал нервно расхаживать возле хижины.

Ночь близилась к концу. На востоке посерело, и стали отчетливее вырисовываться вершины гор. Вот их позолотили первые солнечные лучи, а в долине было все еще темно. Потревоженный туман задвигался и неохотно, медленно начал подниматься над плантацией.

Дэза спала, спал и заводской поселок. Только кое-где проснулся один-другой человек. Вдруг послышался тревожный звон и крики:– Пожар на плантации!

Будто муравейник, зашевелился поселок. Люди со всех ног бросились – кто на плантацию, кто – в кампонг. Сюда спешили и надсмотрщики со своими плетями, и полицейские, и местные чиновники.

Загремел барабан в деревне, забегали по улице заводские люди…

– Марш тушить пожар! Живо! Все! Перепуганные жители вскакивали, не понимая, что происходит. Налетели стражники, явился лури, – бегал, кричал изо всех сил. Плакали дети и женщины, недовольно роптали мужчины, свистели плети, ругались надсмотрщики, – шум и гам стоял такой, словно на деревню напали бандиты.

Надо ли говорить о том, что у населения не было никакой охоты спасать господское добро? Люди разбегались кто куда, прятались, а от этого насильники бесились еще больше.

– Стой! Куда ты? Я тебе покажу! – кричали они, не жалея плетей.

Все же им удалось поймать человек пятнадцать и выгнать в поле. Огонь шел там стеной, сухой тростник трещал, специфический запах горелого сахарного сока разносился в воздухе. Прибежавшие первыми успели сделать лишь небольшую просеку, чтобы не пустить огонь дальше, но людей не хватало. Пока задерживали огонь в одном месте, он пробивался в другом.

Сам Бильбо прибежал на пожар и тоже носился, как взбесившийся зверь.

– Ах, сволочи! Бунтовать вздумали? Мы из них выбьем этот дух! – кричал он по адресу тех, кто не явился тушить огонь.

Только часа через три, после того как половина плантации была уничтожена, огонь удалось задержать. Но и от риса Па-Инго и некоторых других крестьян ничего не осталось: все было вытоптано.

День спустя в дэзу явились важные гости. Впереди, на белой лошади, ехал старик с седой бородой, в чалме и в белом халате. Коня покрывала шелковая попона с разноцветными разводами. Рядом со стариком ехали Бильбо и несколько чиновников. Вооруженные конники окружили старика, а замыкала кортеж подвода со слугами и хозяйством.

Бильбо и голландские чиновники держались перед стариком покорно и угодливо, как перед царем. Жители, встречавшиеся по дороге, делали «дьёнг-кок», знак высшего уважения: отходили в сторонку и приседали, пока важное лицо проезжало мимо. Этот дьёнг-кок простой народ обязан был делать перед каждым чиновником, и тем более перед всеми без исключения белыми. Впрочем, надо отметить, что теперь дьёнг-кок в городах и даже таких населенных пунктах, как Бандью, не выполнялся. И все же перед такой важной персоной, как регент, приходилось возвращаться к древнему обычаю.

Как мы уже говорили, регентом всегда назначают какого-нибудь князя, потомка прежних властителей страны. Через него голландская власть и проводит все свои мероприятия. Выше регента стоит лишь голландский резидент, местный губернатор, управляющий не народом, а регентом. Как и все чиновники, голландские резиденты сменяются после нескольких лет службы, регенты же остаются на месте всю свою жизнь и даже передают должность по наследству сыну (понятно, с согласия голландских властей).

Регенты пышно живут в своих дворцах, имеют сотни слуг и жен, собственный почетный отряд войск. На все это нужны деньги. Их и дают голландские власти, требуя за это от регентов службы, как говорится, не за страх, а за совесть.

Но сплошь и рядом денег не хватает, и вот тут-то начинается неслыханная эксплуатация народа. Любыми способами выжимают регенты из народа соки в свою пользу, – так, что иной раз и голландскому резиденту приходится сдерживать аппетиты таких «властителей». И если в подобных случаях происходят недоразумения с населением, слышатся жалобы на власть, голландцы резонно заявляют яванцам:

– Чего вы от нас хотите? У вас своя власть и, как видите, временами не слишком мягкая. Нам даже приходится охранять вас от нее. Разве лучше будет, если мы оставим вас одних с вашими собственными князьями?

А вместе с тем голландцы старательно поддерживают авторитет регентов. В инструкции резиденту прямо говорится, что он должен быть вежливым и внимательным к «младшему брату». Вот почему и теперь регент ехал во главе торжественного кортежа. Под высоким дурьяновым деревом поставили красивое кресло, слуги заботливо помогли регенту сойти с коня, а когда он уселся, рядом с креслом выстроились солдаты. Голландцы так и не садились.

Тем временем приказали собрать весь народ. Чувствовалось, что назревает нечто важное. Уж не с недавним ли пожаром связано все это? От такой мысли многих охватывал страх.

Наступила тишина. Только высоко над головой регента шелестели листья. Среди них поблескивали дурьяновые плоды.

Регент встал, величественно оглядел собравшихся и заговорил:

– Дети моего народа! Затосковало сердце мое, когда я услышал, что вы пошли против закона. Стыдно мне, старику, смотреть в глаза нашим благодетелям. Два злодеяния вы совершили: во-первых, подожгли плантацию, а во-вторых, отказались тушить пожар.

– Мы не поджигали! Мы не знаем, кто поджег! – послышались голоса.