Ипатия - Маутнер Фриц - Страница 11

Синезий пригладил свои черные кудри и тихо сказал:

– Можно было бы остаться еще на полгода в Афинах, божественном городе муз, где все напоминает юношеству великих учителей: Платона и Аристотеля, бессмертных поэтов, а блестящие статуи – эпоху Перикла…

– Не разглагольствуй, – прервал его Троил, – дам поблизости нет, а на служанку этим способом не произведешь никакого впечатления. Ей ты нравишься больше, когда молчишь. Мне тоже. Знайте, что я жажду бросить как можно скорее это старое совиное гнездо. Жалко прекрасного времени! Уважаемые разбойники и домовладельцы, называющие себя афинянами, питаются окаменелой славой своего города и умерли бы с голоду у подножья Акрополя, если бы мы не имели глупости снимать их меблированные комнаты. Скажите, нашли ли мы здесь хоть одного учителя, который не был бы педантом? Их прошлое так грандиозно, что из чистого уважения к нему господа профессора не осмеливаются иметь ни одной новой мысли. Нас учили только тому, чему учили триста лет назад. Боюсь, что первый попавшийся грузчик александрийской гавани знает мир лучше нас. Ученые, попы – все заодно!

Товарищи с ним согласились.

– Александрия была бы не так плоха, – сказал Александр Иосифсон. – Прогулка к пирамидам и к другим святым местам фараонов – это все же не пустяк.

– А охота! – воскликнул Синезий, тоном более естественным чем обыкновенно. – Только у нас существует охота! Страусы, львы! – и его глаза загорелись.

– Каменные бараны, глухари, – не двигаясь прошептал Вольф.

– Не забывайте и человеческой травли! – засмеялся Троил. – Где, кроме Александрии, есть еще такие кровожадные предводители церкви? Где еще могло бы случиться, что форменным образом осаждают древний священный языческий храм и защитников его одного за другим заставляют прыгать на копья?

– Ты говоришь о ненависти попов к храму Сераписа? Разве они еще не овладели им?

– О! Они его завоюют. Попы завоюют весь мир, если предоставить в их распоряжение римских солдат. Именно поэтому хотел бы я провести один семестр в Александрии и позлить их. Мы подсунем в кровать архиепископу дюжину египетских священных жуков!

– Нет, скорпионов!

– Ну, нет, бедные скорпионы укусят его и умрут от заражения крови. Попробуем лучше заставить архиепископа жить по-христиански. Этого он не выдержит.

– Это была бы веселенькая жизнь!

– Ах, если бы только у моего старика не было там бумажной фабрики!

– Э, что там! – возразил Троил. – Какой-нибудь отец или дедушка всегда имеют бумажную фабрику. В конце концов лучшая школа у вас. Пока наши попы не получили там кафедр – в ней можно учиться. Но скучны александрийские учителя, действительно, адски скучны!

– Против этого однообразия, – сказал Синезий, – александрийцы недавно нашли приятное лекарство. Вот уже целый семестр их профессором является женщина.

Все рассмеялись.

– Синезий хочет к Ипатии! Он желает повидать крестницу императора Юлиана! Этого только не хватало, этого синего чулка! Это скандал, что кто-то покровительствует невежественной бабенке.

Вместо ответа Синезий вытащил из кармана письмо.

– От моего дяди. Вы знаете, он очень дружен с его высочеством наместником, он не дурак и не молод. Он советует мне ехать в Александрию… и вот: «Кроме этих выдающихся ученых в нашей Академии вот уже несколько месяцев выступает божественная Ипатия. Благодаря своим увлекательным лекциям и поразительной учености, она имеет такое количество слушателей, как никто из мужчин. На следующий семестр приезжают ради нее студенты из далеких окраин, из Испании, Англии, а один даже оттуда, где у устья Вислы собирают янтарь. Наши соотечественники не должны были бы пропускать случая записаться к ней. Может быть, как раз в Афинах ты сможешь основательно узнать историю ее призвания. Здесь усиленно сплетничают. Точно известно только то, что по желанию своего отца она с большим успехом продолжала во время его болезни читать лекции по прикладной астрономии. Теперь вновь преподает он, но очень слаб. По настоянию отца Ипатия выставила свою кандидатуру на освободившуюся кафедру математики. Из галантности Академия поставила девушку на первое место. Никто не ожидал ее утверждения. Но тут в дело вмешался его высочество наместник. Ипатию назначили, и теперь она несменяемый профессор нашей Академии. Раздражение было громадное. Достойный архиепископский хвастун, съедавший ежедневно за завтраком двух иудеев и двух греков, страдает теперь несварением желудка…» – Ну, здесь несколько колких замечаний об этих фанатиках… – «может быть в Афинах тебе удастся узнать, что именно сообщил его высочеству двор. Благородный старик влюблен в девушку, как мальчик. Некоторые говорят, что она – разведенная жена сумасшедшего монаха, обезумевшего по ее милости. Она красива без сомнения, хотя и не так, как это нравится вам – молодежи. Нет, таких богинь ты сможешь увидать только в Акрополе. А чтобы у тебя не было глупых мыслей, спешу прибавить, что она ведет примерный образ жизни, и даже чернь связывает ее имя только со старым предводителем. Да и это придумали проклятые попы, которые с удовольствием покончили бы с ней совсем. Она прекрасна, как греческая богиня, и чиста, как христианская монахиня…» – Так пишет дядя. Конечно, я ничего не уточнял.

Воцарилось молчание. Юноши смотрели перед собой, медленно отпивая вино из кубков.

Внезапно Троил вскочил и крикнул надменно:

– Мне кажется, что вы все влюблены в неизвестную красавицу. Я же не влюблен, так как любовь – бессмыслица! Но так как вы сгораете от желания увидать это чудо света, то мы едем в Александрию.

Да здравствует прекрасная Ипатия – крестница бедного императора!

Что-то похожее на болезненную скорбь прозвучало в последних словах молодого атеиста. Но никто не обратил на это внимания, и грек, иудей и назарей чокнулись с полным бокалом Троила и решили с одним из ближайших кораблей отправиться в столицу Египта.

Уже через неделю представился благоприятный случай для отъезда. Удобный парусный корабль отправлялся в Александрию с тяжелым грузом металла, и ветер был попутным. Теперь, в середине июля, можно было не опасаться бурь. Таким образом, четыре друга привели в порядок свои дела и со спокойной совестью отправились в Александрию.

Правда в течение двух первых дней Александр и Синезий страдали морской болезнью, но затем началось прекрасное, тихое путешествие. Судно проплывало мимо бесчисленных островов и всегда было что-нибудь новое для просмотра и обсуждения.

Только на восьмой день, когда благодаря прекрасному северному ветру остались позади берега Крита, поездка стала однообразной, и молодые люди начали искать развлечений. Кроме них, на борту находились только два купца и молодой александрийский священник, с самого дня отъезда старавшийся быть рядом с ними. Очевидно, он нашел время удобным для знакомства и теплым вечером, когда друзья молча и вяло полулежали на палубе, попытался завязать с ними оживленную беседу. Так как ни один из четырех не стал скрывать своих убеждений, то священник – писец архиепископского дворца – скоро убедился, что имеет дело-с четырьмя противниками официальной церкви. Он попробовал больше по привычке спасти заблудшие души благочестивыми увещеваниями и рассказами о чудесах, которых он якобы был свидетелем. Четыре друга забавлялись его стараниями, пока оратор не заметил своей глупости и обиженно отступил. Однако он сумел возбудить любопытство своих слушателей, так как между проклятиями, совсем не напоминавшими нагорную проповедь, он то и дело произносил имя Ипатии и казался прекрасно осведомленным о внутренней жизни Академии и борьбе с Серапеумом.

Корабль был еще в ста морских милях от Александрийского маяка, когда однажды, около полуночи, Вольф, напрасно пытавшийся заснуть в своей душной каюте, вышел на палубу, чтобы подышать свежим воздухом. Он встретился там со священником, нетерпеливо шагавшим взад и вперед, который никак не мог дождаться конца поездки. Сначала они обменялись короткими приветствиями и несколькими незначительными замечаниями, но скоро облокотились рядом о борт и заговорили о важных вещах, о политике и дороговизне, и, наконец, опять об Александрийской церкви. Вольф попросил уважаемого собеседника рассказать о Серапеуме, поскольку его дом находился по соседству с последним и судьба всей этой местности ему не была без различна.