Венценосный раб - Маурин Евгений Иванович - Страница 35

Ну, конечно! Ведь это же любимые духи Адели! Так что же еще узнавать, что выпытывать? Разве и так не все ясно?

Но нет, Густав хотел знать. И, подойдя вплотную к юноше, он схватил его за плечи и резко встряхнул.

Ларс с трудом открыл глаза.

– Ларс! Где ты был до дежурства? – крикнул король.

Юноша сразу проснулся. Последние остатки сна и хмеля испарились из его головы. Он смертельно побледнел и с криком отчаяния кинулся королю в ноги.

– Встань, Ларс, – спокойно сказал Густав. – Я не сержусь на тебя и, если ты откровенно признаешься мне во всем, я по-прежнему оставлю тебя в своей милости. Но помни, я знаю все! Я только хочу слышать истину из твоих уст! Берегись же! Малейшее умолчание, малейшая ложь – и ты жестоко поплатишься! Ну, говори! Ты был у Гюс в тот момент, когда я подходил?

– Да, ваше величество.

– Гюс меня увидала?

– Да, ваше величество.

– Каким же образом ты скрылся?

– Через окно, ваше величество.

– Как? Через окно?

– Ну, да, ваше величество; мы рассчитали, что, пока вы будете огибать дом и подниматься по лестнице, я успею незаметно скрыться.

– Но ведь комната во втором этаже!

– У самого окна растет береза.

– По которой ты и спустился? Понимаю! Затем ты, должно быть, пробежал через садик и перелез через забор? По крайней мере на одном из кольев я нашел вот это! – и король кинул пажу платок. – Ну, а когда у вас с ней это началось?

– С того дня, когда на меня наехала лошадь госпожи Гюс.

– Но ведь ты был совсем болен!.. А, понимаю… То-то Акрель руками разводил, не понимая твоей болезни! Значит, это была комедия?

– Да, ваше величество!

– Ларс, Ларс! – сказал король, грустно покачивая головой. – Понимаешь ли ты, что ты сделал мне? Разве мало добра оказал я тебе? Нет выше порока, чем неблагодарность, Ларс… А это даже не неблагодарность; это – предательство! Я обещал не наказывать тебя и сдержу свое слово. Но я очень надеюсь, что ты на досуге обдумаешь свое поведение и поймешь, насколько оно мерзко. Я извиняю тебя только молодостью… Хотя… ведь молодость – лучшее время; в молодости человек бывает чище и добрее, а ты… ты вообще скверно ведешь себя! В твои годы пьянствовать, развратничать!.. Я обещал не наказывать тебя за прошлое, но помни: если от тебя когда-нибудь будет опять так пахнуть вином, как сейчас, я собственноручно высеку тебя. А теперь ступай!

– Ваше величество, простите! – крикнул Ларс, заливаясь слезами и падая на колени. – Верьте, государь, какой-то непонятный туман окутал мой мозг. Я сам не сознавал, что делаю…

– Я верю тебе, Ларс, – грустно сказал король, – по крайней мере, хочу верить… Да и где было тебе, мальчишке, втайне мечтающему о победах, устоять против чар этой женщины! Но пусть это будет тебе уроком на будущее время… Ступай к себе, проспись! Мне никого не нужно!

Густав прошел к себе в кабинет и уселся за письмо к Адели. Вот что он написал ей:

«Я знаю все! Платок, оставленный Вашим любовником на заборе, открыл мне глаза, а его признание подтвердило мои давнишние подозренья. Значит, Вы никогда не любили меня? Значит, все было одной рассчитанной комедией?

Я не буду тратить слова на упреки. Что значат упреки для такой женщины, как Вы? Поэтому перехожу к делу.

Никогда, пока я жив, не осмеливайтесь переступать шведскую границу. Можете оставаться в Фридрихсгаме, можете уезжать, куда угодно, но в Швецию Вам путь закрыт навсегда. Если Вы хотите взять что-либо из оставшегося в Стокгольме имущества, можете поручить это своему секретарю или кому-либо другому.

Уполномоченному Вами лицу будет выдано все, что принадлежит Вам.

Затем вот еще что. Не вздумайте именоваться, где бы то ни было графиней Лильегорн. Сам я уничтожаю данный мною Вам тайный патент и требую, чтобы Вы вручили его подателю сего. В случае же, если Вы откажетесь сделать это, я опубликую в газетах всей Европы, что авантюристка Гюс не имеет права пользоваться этим титулом. Прощайте навсегда! Густав».

Это письмо было послано Адели с одним из пажей рано утром. Прочитав его, Гюс истерически разрыдалась, но патент пажу все-таки вручила. Она понимала, что скандал, которым грозил король, был бы слишком опасен для нее.

Впрочем, слезы недолго лились из все еще прекрасных глаз Адели. Наплакавшись, она подошла к зеркалу, долго и тщательно рассматривала себя и потом воскликнула:

– Я все еще хороша, черт возьми! Ну, мое от меня не уйдет! Не он, так другой; на мой век дураков хватит…

Да, никакие беды не могли укротить эту необузданную женщину. Но время уже делало свое: она не сознавала, что на этот раз платок действительно погубил ее!

VI

А теперь, милый читатель, я, Гаспар Тибо Лебеф де Бьевр, опять поведу рассказ от своего имени.

Я хочу рассказать тебе, как прошел для Адели переходный период, который начался для нее разрывом со шведским королем, а кончился возвращением во Францию. Этот период пестрит бесконечными приключениями, но они, в сущности, очень однообразны: вечно повторялась одна и та же история: Адель по легкомыслию упускала знатного покровителя ради какого-нибудь негодяя, и, если бы я стал подробно описывать все эти приключения, то лишь утомил бы тебя.

Но и упустить этот период нельзя. С одной стороны, он доказывает, что Адель действительно «погубил платок», с другой – лишь приключения этого периода могут объяснить, как совершился в душе Гюс тот переворот, который превратил ее из распутницы аристократического пошиба в кровавого революционного зверя.

Поэтому я расскажу тебе об этом переходном периоде в виде сжатой, сухой хроники. Таким образом и пробел будет восполнен, и я не рискую надоесть тебе.

Платок действительно «погубил» Адель. Ведь ко времени разрыва с Густавом Шведским ей было уже около сорока лет, а это – опасный возраст для женщины, все существование которой неразрывно связано с юностью тела. И как артистка, и как женщина, Адель отдала Швеции лучшую пору своего расцвета, когда ее обаяние достигло вершины могущества. Если бы она оставалась в Швеции, ее дальнейшее увядание не бросилось бы в глаза публике, привыкшей ценить любимую артистку; если бы она была честной подругой короля, упадок телесной красоты не посеял бы между ними охлаждения, так как король Густав был из тех мужчин, которые способны оставаться верными честной подруге до могилы. Адель, несмотря на увядание, прожила бы там в почете, холе и довольстве. Но она играла в опасную игру с пажиками, и это положило конец надежде на благополучие.

Правда, Адель все еще была очень красива, и никто не дал бы ей ее лет. Но даже искусно скрываемое увядание невольно чувствуется опытным мужчиной. Так самый жаркий осенний день неспособен дать нам иллюзию лета.

Да, Адель была еще красива, но теперь уже не могла рассчитывать на покровителя «первого сорта». Ей уже нельзя было надеяться пленить второго Орлова или второго Густава. На первое время она еще могла привлечь второсортного почитателя, а с каждым лишним годом дело становилось все хуже. Впрочем, ей представлялась возможность привлечь еще одного монарха, но… Адель оставалась Аделью!

Итак, Адель решила искать счастья в новых местах. Но где? И вот мы разложили с ней карту и стали рассматривать ее. В Россию было лучше не соваться – там Адели никогда не везло, да и теперь, перевалив за пятьдесят лет, Екатерина стала проявлять большую строгость к другим. В Австрии царствовал Иосиф II, с которым шутки были плохи, прусский король Фридрих II стал под старость совсем полоумным в преследовании роскоши, во Франции начинались смуты и царила тревога. В Италии?.. Ну, там в счет шел только Фердинанд I (IV), король Обеих Сицилий, да и то он был настолько под башмаком своей супруги, энергичной дочери Марии Терезии, королевы Марии Каролины, что на него можно было махнуть рукой. Испания, помогавшая североамериканским колониям в их войне за независимость, была отвлечена военными действиями. Насчет денег в Испании было плохо! Англия? Но если на настроении лондонского общества мало отражалась несчастливая колониальная война, если разврат лондонцев к тому времени достиг небывалого размаха, то национальность Адели была помехой ее успеху там: Англия была слишком раздражена на Францию за ее содействие мятежным американцам! Нет, об Англии и думать было нечего…