Судьба всегда звонит дважды (СИ) - Волкова Дарья - Страница 19

   - Нет. Катя хорошенькая. А ты - красивая. Улавливаешь разницу?

   - Смутно.

   - Неважно. А Катенька дивно хороша. Познакомишь?

   - Она терпеть не может рыжих и конопатых, Бас.

   - Да? Пичалька. Как жить, как жить? - Бас так откровенно веселится, что Маше приходится ему подыгрывать, хотя ревность, да и к кому - к родной сестре - это было совершенно неожиданно. Нет, Катя и правда хорошенькая, но...

   - Если хочешь, познакомлю.

   - Хочу, конечно.

   - У нее есть парень, предупреждаю.

   - Я уж как-нибудь это переживу, - он ее совершенно неприкрыто дразнит, и в этом так много его прежнего, что ей и сердиться не с руки. Так здорово видеть, как он смеется.

   ______________________

   - Как настроение, Басик?

   - Отсутствует.

   - Боишься?

   - Волнуюсь, - сознался, потому что притворяться уже сил нет. Завтра он очнется после наркоза и ему скажут...

   - Все будет хорошо.

   - Откуда такая уверенность, Маш?

   - Отсюда, - она прижимает руку к левой стороне груди. - Я точно знаю. Все. Будет. Хорошо.

   - Обещаешь?

   - Обещаю.

   Это глупо и смешно, но ему хочется ей верить. Да что там - он ей верит. Почему-то верит. Даже больше чем себе.

   - Ладно... Вась... я пойду. Тебе отдохнуть нужно, завтра важный день.

   - Ну да, я же работать буду. Лежать под наркозом на операционном столе - тяжкий труд.

   - Не переживай. Все получится.

   Она наклоняется и легко касается губами его лба.

   - До завтра. Завтра все будет в порядке. Верь мне.

   А он неожиданно перехватывает ее готовое отстраниться плечо. Притягивает ее к себе так медленно, чтобы она могла остановить его, если решит. Но она позволяет ему. И он целует ее в губы.

   В этом поцелуе нет ничего эротичного. Это просто соприкосновение губ, крепкое, долгое, так, что дыхание смешивается.

   - Верь мне, - ее выдох ему.

   - Хорошо, - его выдох ей.

   ____________________

   Нет, плакать она не будет. Она теперь сильная. Она чувствовала в себе совершенно неколебимую уверенность или упертость. Не позволить ему больше валять дурака. Встреча с Артемом Борисовичем словно была последней точкой в этой уверенности. Что она делает все правильно. Именно так - правильно.

   И в этот раз все иначе. Васька выглядит намного лучше. Ему сняли гипс с руки, почти сошли на "нет" страшные синяки и кровоподтеки. И вообще - он сверху, до пояса выглядит почти нормально. Если не принимать во внимание его совершенно дикие патлы. А стричься Бас отказывался категорически по какой-то одному ему ведомой причине. Маша, в попытке пристыдить его и убедить принять благопристойный вид, подарила ему пару заколок в виде розовых Китти, со стразиками, разумеется. И Бас демонстративно к ее приходу закалывал свою обросшую челку ото лба именно ими. Ну и кто кого поддел, спрашивается?

   Но сегодня места для шуток нет. Завтра... Нет, завтра все будет в порядке, по-другому быть не может. Возможно, это было трусостью с ее стороны, возможно. Но она сознательно не позволяла себе думать о том, что произойдет, если исход операции будет неудачным. Не думала о том, что ей самой делать, если так случится. Нет, этого не может быть. Французские врачи должны справиться, Васька заслужил. Иначе... иначе это будет дико несправедливо!

   Она до позднего вечера гуляла по близлежащим к пансиону кварталам. Думала поснимать, но сил поднять камеру не было. Не в руках сил, а где-то глубже, внутри. Часам ближе к одиннадцати, сообразив, что в результате своего беспорядочного променада стала объектом пристального внимания со стороны группы громкоголосых чернокожих подростков, Маша в ближайшем магазинчике купила бутылку красного вина и торопливо вернулась в свое временное пристанище. Именно благодаря бутылке вина она и смогла уснуть в ту ночь.

   А утром она сделала то, что дала себе слово сделать в день операции давно. Небольшой православный храм, находящийся не так уж далеко от клиники, она присмотрела почти сразу по приезду. И теперь она направилась туда.

   Машу трудно было назвать глубоко религиозным человеком. Не то поколение, не то воспитание. Но желание, нет, даже потребность сделать именно так, возникла сама собой, и Мария была необъяснимо уверена, что она должна это сделать. Пусть кто угодно из сверстников над ней смеется. Ей это все равно. Когда в твою жизнь приходят такие испытания, на мнение чужих внимания не обращают. Она будет делать то, что ей кажется важным и нужным Басу - пойдет и поставит свечку в церкви. За здравие. Так, кажется, правильно говорить? Кто бы ей еще объяснил, как это делать?..

   Словоохотливая старушка, вроде бы из второго поколения русской эмиграции, если Маша правильно поняла, с видимым удовольствием помогла Марии. И в полутемном храме ей было комфортно, и глядеть на мерцающее пламя тонких свечей - умиротворяло. Но внутри что-то гнало ее отсюда. Не здесь ей следует быть. Ее храм сейчас - сквер французской клиники и третья слева по центральной аллее скамейка.

   На этой самой скамейке ее и застали родители Баса.

   - Маша! Ты что здесь желаешь? Почему не внутри?

   - Здравствуйте, Артем Борисович... мадам, - она неловко кивнула матери Баса. Если Васькиного отца Маша чуть ли не боготворила за то, что он для нее сделал, то матери его... откровенно говоря, побаивалась. Необъяснимо. - Я лучше... тут. Привычнее. Еще ведь ждать... долго.

   - Нет, Маша, так не годится, - Литвинский-старший берет ее под руку. - У нас с супругой есть специальный столик в кафе, в больнице. Мы там... все операции, все Васькины наркозы и реанимации переживали. Поверь мне, Маша, это счастливый столик. Мы должны сидеть за ним все время, пока...

   Долго уговаривать ему Машу не пришлось.

   А потом, когда Артем Борисович ушел за кофе и они остались с матерью Баса наедине... Маше страшно неловко, она не знает, что сказать, куда руки деть в обществе такого непонятного для нее человека.

   - Мария, - та сама, первая, неожиданно нарушает повисшее за столиком молчание. - Наверное, я должна перед вами извиниться.

   - Нет! - только этого еще не хватало! Маша совершенно искренне не хочет, чтобы эта женщина с пронзительными зелеными глазами и тонкими губами унижалась перед ней извинениями. Ничего хорошего из этого не получится. - Нет, ну что вы! Вы совершенно не должны этого делать!

   - Именно поэтому, - ее собеседница серьезно кивает, - я прошу у вас прощения. У меня были причины так поступить, но это не оправдание. Прошу меня извинить.

   - Конечно! - торопливо соглашается Мария. - Я все понимаю. Вы имели право и... Я правда все понимаю. И...

   У Маши действительно нет слов, чтобы правильно сказать, что она чувствует. А мать Баса вдруг легонько гладит ее по плечу.

   - Наверное, теперь я могу обращаться к тебе на "ты"?

   - Да! Конечно, мадам!

   - Арлетт, - старшая из женщин слегка улыбается. - Меня зовут Арлетт.

   Последующие часы за "счастливым столиком" были посвящены, в основном, рассказу Маши. Именно потому, что ее расспрашивали обо всем - о семье, об образовании, о работе... Где живет, кто папа, кто мама, где бывала, что видела. Словом, выложить пришлось почти все о себе, и именно поэтому время мучительного ожидания... это плетущееся черепашьим шагом время вдруг как-то незаметно кончилось.

   _________________

   Она не понимает ни слова из того, что говорит серьезный, невысокий и горбоносый врач - может только вглядываться в мимику и жесты всех троих - его, Артема Борисовича и Арлетт. И именно улыбка Васькиной матери дает ей первую надежду. А потом - слова Литвинского-старшего:

   - Ну что, Маша? Будем праздновать?

   - Есть что? - еще не давая надежде вырасти в полноценную радость.

   - Доктор Рошетт убежден, что есть. Все получилось, как врачи планировали. И даже сверх того. Не исключено, что и вторая операция не понадобится.