Приключения профессора Зворыки - Чуковский Николай Корнеевич - Страница 30

А здесь наверху осталось только знамя, даже, впрочем, не знамя, а рубашка красноармейца Смирнова, под которым вчера была убита лошадь — он упал под нее, и она залила его рубаху своею кровью. Теперь эта рубаха, пробитая тридцатью восьмью пулями, болталась на длинном шесте, честною конскою кровью сияя врагам.

И еще были — камни.

Они волокли эти камни к краям пропасти, на зеленеющем дне которой строились вражьи полки. Если бы сторонний наблюдатель мог видеть, как эти оборванные люди волокли обросшие бурым мхом глыбы, он подумал бы, что они собираются строить дом или памятник, до того спокойно приготовлялись они к единственному, что их могло ожидать, — к битве и смерти.

Даже собака — и та была спокойна. Подобранная в разграбленной бандитами и оставленной жителями деревне, она привязалась к отряду и неразлучно ходила по пятам за Сыроваровым. Он тоже любил ее и, обычно неразговорчивый и замкнутый, болтал с ней целыми часами о братстве народов, о мировой революции и о своей дочке, маленькой девочке, которую он уже давно не видел.

Вот, наконец, камни свалены высокой стеной к краям уступа, можно и отдохнуть! Это последний отдых. Желтоватый махорочный дым полетел в голубое небо. Хлеба уже не видели целую неделю, конина вышла вчера, но махорка еще оставалась на дне сыроваровского кармана, и он поделился со всеми по-братски.

Три всадника отделились от строящихся полков и поскакали вверх по горной тропинке. Тропинка становилась все круче, лошади шли все медленнее и, наконец, совсем отказались идти. Всадники спешились, привязали лошадей к кусту и медленно побрели вверх пешком. Один из них нес белое полотнище — парламентерский флаг.

Наверху уже давно заметили их. И даже узнали. Это были: штабс-капитан Авсеенко, собственной персоной, и кривой писарь Кирилюк. А белый флаг нес казак-вестовой.

Все шеи вытянулись, нетерпение и любопытство росло. Может быть, у наиболее слабых на мгновение мелькнула надежда. Но она сразу исчезла при одном взгляде на усатую кошачью физиономию штабс-капитана. От этого коротконогого животного нельзя ждать ни жалости, ни благородства.

Склон горы с каждым шагом становился все круче и круче, дальше пробираться можно было только ползком. Штабс-капитан решил остановиться.

— Эй, вы! — закричал он, задрав голову кверху, насколько ему позволяла короткая, толстая шея. — Знаете вы меня?

— Знаем! — отвечало несколько голосов.

— Я командир первого императорского хунхузского полка.

— Ты — бандит и ночной разбойник.

— Я — главнокомандующий христолюбивого русского воинства, борющегося против мятежников.

— Ты — изменник свободы и революции.

— Я — Авсеенко, правитель всея Сибири.

— Ты — живодер и кровопийца.

— Я предлагаю сохранить вам жизнь и свободу с одним условием.

— С каким? — крикнул Сыроваров.

— Выдайте нам Сыроварова, и вы невредимые уйдете отсюда куда вам будет угодно.

Наступила мучительная тишина. Все в упор смотрели на Авсеенку, и все молчали.

Сыроваров повернулся лицом к товарищам.

— Я готов, — сказал он.

— Ну, как же? Решайте! — закричал штабс-капитан.

— Я готов, товарищи, — повторил Сыроваров.

— Убирайся к чорту, ободранная свинья! — закричал Смирнов, тот самый, чья рубаха служила знаменем, в диком исступлении грозя офицеру кулаками: — или я вот этим камнем размозжу твою подлую голову и выпущу сало из твоего набухшего брюха! Между нами нет подлецов, подлецы стоят там, внизу, за твоею спиной.

— Вон его, вон! — закричали красноармейцы.

— Ах, вот как! — осипшим от злобы голосом сказал штабс-капитан, и лицо его налилось кровью. — Вы не согласны! Да через десять минут я заберу вас голыми руками! Я изжарю вас на медленном огне, я засеку вас до смерти, слышите, засеку!

— К дьяволу, убирайся к дьяволу! — раздалось в ответ.

Он повернулся и стал спускаться к лошадям, обиженно повиливая задом.

Вся долина засуетилась и заволновалась. Люди, как муравьи, врассыпную кинулись к горе и по-муравьиному полезли вверх, цепляясь за кустарник. Раздалось несколько выстрелов, — впрочем, только для пущего страху, потому что красноармейцы, засевшие на уступе, были снизу не видны, и только знамя храбрецов пострадало еще в нескольких местах. С уступа терпеливо ожидали приближения этого текущего вверх беспорядочного потока. И только тогда, когда он настолько приблизился, что можно было различить лица ползущих впереди и далее кокарды на их фуражках, Сыроваров приказал скатывать камни.

И вот, одна из подготовленных глыб, дружно подталкиваемая сзади, сдвинулась с места. Медленно докатившись до края пропасти, она на мгновение остановилась, лениво перевалилась со стороны на сторону, и вдруг, как бы собравшись с духом, рухнула вниз. Горное эхо вздрогнуло и загудело. Бешено ворвалась она в заросли кустарника, облепившего склон, разрушая все на своем пути. Каменная глыба стала зверем. Мертвая, она приобрела и жизнь, и силу.

Кроша сучья, выкорчевывая корни, соскабливая дерн, она, как мячик, подскакивала на уступах, прилагая среди веселой зелени мертвую извилистую дорогу, усыпанную щепками и осколками разбитых камней.

Еще при первом ее прыжке наступающие замерли на месте. Она не дала им опомниться и стремительно вторглась в живую копошащуюся гущу. Крик ужаса встретил ее. В неистовой пляске, она размазывала обрывки их тел по склону горы. И муравьиный поток покатился назад, вниз, в долину.

Сыроваров, бледный, с сжатыми синими губами, распахнул кожаную куртку и, как утопающий, жадно втянул в себя воздух. Он сказал только одно слово:

— Еще!

И новые глыбы помчались вперегонку по склону. Мелкие легкие камни обгоняли неповоротливых тяжеловесов и, высоко подскакивая, наполняли воздух пронзительной трескотней. Камни-великаны солидно гудели в ответ, все разрушая на пути.

Против каменной армии оборона невозможна. Все, кто еще не был раздавлен, в ужасе бежали он них в долину.

— Перестаньте! — закричал Сыроваров. — Ведь вы раскидаете все камни. Через полчаса они возобновят наступление — чем мы будет тогда защищаться?

Но победители были разгорячены своим успехом — первым успехом после целой недели поражений. Победа сделала их расточительными. Они продолжали подкатывать и швырять камни, пока ни одного живого существа не осталось на склоне.

Уцелевшие от разгрома продолжали бежать через открытое предгорье к лесу. Напрасно маленькая пузатенькая фигурка штабс-капитана металась из стороны в сторону, стараясь их удержать. Они остановились только у повозок, стоявших возле самого леса.

Но для запертых на утесе людей это была только отсрочка. Солнце спускалось все ниже и ниже, приближаясь к раскинутому над их головами клену, и длинные тени ползли по долине. Долина наливалась мраком, как влагой. И в этом мраке смутно можно было различить строющиеся и движущиеся полки. Подготовлялся новый штурм уступа, на этот раз совершенно беззащитного. Камней больше не было.

Когда черные муравьи-человечки снова поползли вверх по склону, красноармейцы стали собирать щебень и гальки. Но Сыроваров остановил их рукой.

— Оставьте, братишки, сказал он, — этот мусор все равно застрянет в кустах.

Достав из кармана листок бумаги и карандаш, он сел на землю спиной к пропасти и написал: