Сильнее всего - Устинович Николай - Страница 7

— Да-а, выходит, так… — задумчиво проговорил Миша. — Он погиб ради жизни своих детей.

ОТЦОВСКИЙ УРОК

— Привал! — объявил мой проводник Иван Тульчин.

Он с видимым удовольствием снял с плеч увесистую котомку и бросил её на землю. Впрочем, я сказал не совсем точно. Земли вокруг нас не было ни горсти. Мы стояли среди тундры, и во все стороны от нас тянулись лужицы, мох, скрюченные кустики, кочки. Зыбкий тундровый покров хлюпал и чмокал под сапогами, мох и карликовые кустики погружались в воду при каждом шаге. Правда, часто под нашими ногами чувствовалось что-то твёрдое, надёжное. Но мы знали, что это не почва, а лёд, вечная мерзлота.

Обрадовавшись давно ожидаемой остановке, я тоже снял рюкзак и осмотрелся по сторонам. Впереди, в десятке шагов от нас, тихонько звенел ручей. Сбегая с еле приметной возвышенности, он терялся среди бесчисленных лужиц и озёр. А дальше, насколько хватало глаз, тянулась все та же плоская низменность, без единого холмика и бугорка.

Выбрав сухое место, Тульчин разжёг походную спиртовку и занялся приготовлением обеда. Я начал очередную запись в путевом дневнике.

В тундре было тихо. Стояла середина лета, и птицы уже не пели своих песен. Только назойливо жужжал гнус, тучами носящийся в воздухе. Но в тундре человек так привыкает к этому непрерывному жужжанию, что перестаёт его замечать.

Сидя на высокой кочке, я опустил на лицо сетку от комаров и углубился в свои записи. Проводник молча наблюдал за горящей спиртовкой.

Вдруг я почувствовал, как Тульчин легонько тронул меня за рукав.

— Смотри! — шепнул он, показывая на другой берег ручья.

Я поднял голову.

В десятке шагов от нас к ручью спускался куличок-плавунчик. Маленький, чуть побольше воробья, он то исчезал среди скрюченных кустиков, то, легко вскакивая на кочки, на минутку застывал на месте, беспокойно оглядываясь назад. Время от времени куличок посвистывал нежно и призывно: «Кюи… кюи!»

«Кого он зовёт?» — подумал я и в этот момент заметил трёх птенцов, гуськом ковыляющих за папашей. Они забавно переваливались с лапки на лапку и никак не успевали за проворным отцом. Плавунчик терпеливо дожидался своих детей и, не давая им передышки, вел ближе и ближе к ручью.

Вот всё семейство вышло на илистую косу, к самой воде. Плавунчик-отец, не останавливаясь, шагнул в крошечный заливчик и вмиг оказался посреди ручья. Здесь он задержался и начал посвистывать по-прежнему нежно, но всё более настойчиво. Однако птенцы бестолково топтались на берегу, не то боясь воды, не то не понимая, чего хочет от них отец.

Нам с Тульчиным нетрудно было догадаться, в чём тут дело. Плавунчики — превосходнейшие пловцы. Этой особенностью они отличаются от прочих своих собратьев — куликов. Плавунчиков можно встретить не только на тихой глади рек и озёр, но и на бушующем море, за много километров от суши. Вышедшее к ручью семейство, по всей вероятности, гнездилось где-то неподалёку, и сейчас папаша намеревался преподать своему потомству первый урок плавания.

Между тем куличок, перестав напрасно звать к себе детей, выбрался на берег. Вид у него был довольно сердитый. Потоптавшись, нахохлясь, возле притихших птенцов, он вдруг толкнул одного из них в ручей. Бедняга птенец пискнул, неумело побарахтался в воде и поспешно выкарабкался на илистую отмель.

Я едва не расхохотался. «Урок плавания» проходил явно безуспешно! По всей вероятности, это понял и плавунчик-папаша. Призывно свистнув, он повёл семейство вверх по берегу.

Решив, что кулички направились обратно, я снова склонился над тетрадью. Тульчин начал помешивать ложкой в кастрюле.

Прошло несколько минут. Переворачивая дописанную страницу, я глянул в сторону ручья и от удивления даже привстал. Все три птенца плыли вдоль берега на приличном расстоянии друг от друга, а отец, носясь по воде взад и вперёд, казалось, подбадривал каждого из них.

Только теперь я понял, почему плавунчик повёл птенцов вверх по ручью. Выше берег был совершенно отвесный — вскарабкаться на него из воды кулички не могли. Столкнутые настойчивым папашей в ручей, они невольно должны были проделать вплавь довольно длинный путь до более удобного места.

У илистой отмели семейство вылезло на сушу и как ни в чём не бывало в том же порядке побрело в тундру.

Плавунчик всё-таки преподал своим птенцам не совсем приятный, но необходимый урок.

СИЛЬНЕЕ ВСЕГО

Бывают в Сибири дни, когда после затяжной весенней непогоды вдруг повеет теплом и все в природе сразу оживает. Тогда за несколько суток набухают и лопаются почки, пробиваются сквозь сухие листья красноватые шильца молодой травы, лес и поле наполняются радостным птичьим гомоном.

В один из таких дней я стоял на тяге. Старая просека, где я устроился, начала зарастать подлеском. Одним своим концом она выходила на опушку, и там в просвете пылала вечерняя заря, с другой стороны просека терялась в густеющих сумерках.

Был час, когда дневная жизнь леса сменяется ночной. Еще слышались кое-где запоздалые песни скворцов и попискивали в кустах синицы, а в чаще уже бесшумно промелькнула сова, над лугом сильнее «заблеяли» бекасы, и у вершины вековой ели затрепыхалась летучая мышь… лес, такой обыкновенный днем, теперь казался таинственным и загадочным…

Я слушал непонятные шорохи в кустах, смотрел на тускнеющую зарю и терзался мыслью, что выбрал неудачное место. Мне думалось, что тяга давно уже началась, но летели вальдшнепы какими-то другими путями, которые я не сумел до сих пор выследить…

Внезапно надо мною прозвучало такое знакомое, волнующее:

— Хорк! Хорк!..

Темный силуэт вальдшнепа мелькнул над просекой и мгновенно исчез за вершинами берез. Я поспешно пальнул вдогонку птице, хотя знал, что стреляю совершенно напрасно…

Эхо выстрела долго раскатывалось по затихшему лесу. Между кустов пополз, медленно тая, пороховой дым…

Вот еще один вальдшнеп появился над просекой. Я заметил его издали и, выждав время, выстрелил. Птица «свечой» взмыла вверх и начала падать. Но падала она как-то странно — кружась спирально и трепеща крыльями.

Вальдшнеп упал на сухую траву невдалеке от меня и сразу же вскочил на лапки. Но я успел накрыть его ладонью.

Птица была совершенно здорова. Ее слегка задела только одна дробинка: над правым глазом виднелась крошечная царапина. Внезапный удар не нанес вальдшнепу никакого вреда, он только на минуту его ошеломил.

Несколько озадаченный таким оборотом дела, я стоял с птицей в руке и не знал, что делать дальше. Вальдшнеп испуганно косил на меня черным глазом, и я чувствовал, как постукивает его сердце.

Тут вдали снова раздалось знакомое хорканье. Недолго думая, я сунул своего пленника в карман пиджака и в следующую минуту красиво «срезал» нового долгоносика…

Тяга, начавшаяся так оживленно, внезапно прекратилась. Напрасно стоял я настороже, готовый в любой момент вскинуть ружье. Вальдшнепы больше не тянули…

Мой пленник вел себя спокойно. Время от времени я опускал к нему руку, осторожно гладил его по спинке и снова тщательно закрывал карман. «Унесу домой, — решил я в конце концов. — Покажу детям, потом выпущу».

Тем временем вечерний сумрак начал переходить в ночную темноту. Мне стало ясно, что охота закончена.

И вот, когда я собирался было уходить домой, над самой моей головой вдруг раздался призывный голос вальдшнепа-самочки. Это было всего лишь несложное «пиканье», но сколько в нем слышалось нежной весенней страсти!..

В то же мгновение пленник мой, все время сидевший спокойно, встрепенулся и выпорхнул из кармана. Я не успел ничего сообразить, как он был уже возле самочки…