Банкирша - Матвеева Александра - Страница 6

Большинство дам, нарядившихся для званого обеда В узкие платья, чулки и туфли на каблуках, откровенно мучились и радостно бросились к столу, накрытому на широкой открытой веранде, по первому зову.

Обед был прекрасен и ужасен. Прекрасен — качеством, ужасен — количеством. Все было настолько вкусно, что я под насмешливым взглядом мужа-аскета набила брюхо, как удав, и совершенно осоловела.

Когда еле живых гостей выпустили из-за стола, я медленно, стараясь не раскачивать свой живот, выползла в сад и побрела в глубь его, выискивая глазами не очень заметное местечко. Мне повезло. На полянке, окруженной кустарником, кто-то оставил надувной матрац. Я затащила его в глубь кустов, прилегла в тенечке и блаженно предалась сиесте.

Продремав некоторое время и отдав дань пищеварению, я поднялась совершенно бодрой. Мне все нравилось, только несколько беспокоило сознание забытого долга, когда я вспомнила, что пребываю в этом раю в качестве жены.

Открыв сумочку, я достала косметичку и, глядя в зеркальце в пудренице, привела себя в порядок.

Свежий воздух, здоровый сон, неторопливая нега, разлитая в воздухе, — все это необыкновенно благотворно подействовало на цвет моего лица. Установив это, я в самом лучшем состоянии духа отправилась на поиски своего мужа.

Я шла по гаревой дорожке к дому и вертела головой, выглядывая господина Скоробогатова, когда из-за поворота раздался смех, который я сразу узнала. Я слышала этот смех несколько раз: когда зарегистрировали первое предприятие мужа; когда он впервые добрался до пятой лунки на поле для гольфа; когда на Лондонской бирже поднялись акции контролируемого им международного концерна, — короче, так коротко и горделиво смеялся господин Скоробогатов, празднуя победу.

От любопытства я почти бежала. Мне хотелось присутствовать при очередной победе мужа.

Мы столкнулись лицом к лицу. Костя вышел из-за угла, крепко обнимая тонкую талию длинноногой, очень ухоженной девицы, приподнявшей к нему улыбающееся юное лицо.

Я подумала, что Косте всего сорок три, а мне целых сорок восемь, и мы из разных поколений. И еще я подумала, что наши отношения в первую очередь (а может быть, всего лишь) деловое соглашение. Это помогло мне улыбнуться побледневшему Косте, который стоял, опустив руки, и девушке, глядящей мне прямо в глаза с безграничным нахальством победительной молодости.

— Гуляете? — приветливо осведомилась я. — Ну и правильно. А я часок прикемарила в кустиках.

Что-то развезло. Да и то сказать, годочки-то не ваши, не молодые. Ну гуляйте, гуляйте, а я пойду чаю поспрошаю.

И, махнув им ручкой, направилась к дому. Костя, что совершенно естественно, остался с юной леди, а не кинулся вдогонку за престарелой женой.

Он присоединился ко мне, когда я в компании хозяйки дома методично наливалась чаем с коньяком, а может, коньяком с чаем, и преуспела так, что решила (была вынуждена решить) остаться ночевать, о чем и сообщила изменнику тоном, исключающим возможность дискуссии.

Большую часть ночи мы с хозяйкой провели в беседе на тему нашей загубленной жизни. Беседа сопровождалась обильным слезотечением и запивалась чем-то из граненой литровой бутылки.

Утром я без всякого удивления обнаружила на веранде Юру. Он привез меня домой, выдал все, что требовалось для снятия похмелья, дождался, когда я приму душ и оденусь, и доставил в офис.

Я явилась туда в свежем платье, но с Несколько помятым лицом и слегка сдвинутым сознанием.

Господин Скоробогатов в кабинете был не один, поэтому мой вид оставил без комментариев, но и доброжелательности не проявил, демонстрируя подчиненным, что строг и поблажки не дает никому (включая родную жену). Подчиненные поняли и прониклись, а будучи отпущены, потянулись к выходу гуськом, понуря головы.

Я же уселась у стола и независимо закинула ногу на ногу. Я бы и закурила назло господину Скоробогатову, не терпящему табачного дыма в своем кабинете, но боялась, что с бодуна меня поведет от сигареты. Падать же, бледнея, со стула сегодня что-то не хотелось.

Костя смотрел на меня холодными и голубоватыми, как арктические льды, глазами и о чем-то напряженно размышлял. Наконец, не отводя от меня взгляда, он пододвинул к себе конверт, лежавший до этого на краю стола, и спокойно приказал:

— Лена, тебе необходимо срочно лететь в Женеву.

— Зачем? — Я была обескуражена, поскольку ждала совсем других слов.

— Пройти курс лечения в клинике омолаживания.

Мне показалось, что в меня попал разряд молнии.

И меня убило громом. Он что, с ума сошел? Вот так прямо мне об этом говорит! Я настолько ошалела, что лишилась чувств. Всех сразу. Поэтому ответила спокойно, без эмоций:

— Хорошо. Когда я должна лететь?

— В пятницу. В этом пакете все необходимые бумаги и телефон человека, к которому следует обратиться. Я сейчас уезжаю в Питер. Приеду послезавтра утром прямо к тебе. Пожалуйста, будь дома. Мы обо всем переговорим.

Его лицо оставалось задумчивым, он постукивал ребром конверта по столу.

Я перегнулась через стол, вынула из его пальцев конверт, встала и вышла из кабинета.

Вера Игоревна, секретарь Скоробогатова, сорокалетняя, холеная и компетентная, взглянула на меня, и в ее непроницаемых глазах мелькнуло что-то похожее на сочувствие.

— Кофе? — предложила она почти дружески.

— Спасибо. Не сегодня. Я пойду в баню.

Ее тонкая бровь поднялась на полтора миллиметра, что означало высшую степень удивления.

А я действительно пошла в баню. Есть в Москве такое дивное местечко не для всех. И не потому, что дорогое, цены-то как раз средние для подобных мест, а потому, что владелец этого оздоровительного салона очень тщательно фильтрует клиентуру.

Меня к Вагизу, так зовут хозяина, устроила девочка, с которой мы вместе изучали испанский и французский на курсах при МИДе. Девочке языки не понадобились, потому что она отправилась на постоянное место жительства в Нью-Йорк и пытается освоить английский.

Меня встретила Жанна — одна из местных кудесниц — и всплеснула руками:

— Елена Сергеевна, на вас лица нет.

— Скоро будет! — пообещала я. — Муж оплатил совершенно новое лицо в женевской клинике омолаживания.

— Счастливая! — позавидовала Жанночка, которой еще не исполнилось и двадцати пяти. Глупышка…

После нескольких сеансов в сауне, массажа и бассейна я, усталая, легкая и очень теплая, как снаружи, так и внутри — блаженное послебанное состояние, — закуталась по примеру римских патрициев в кусок белой ткани и переступила порог чайной комнаты.

Здесь стояло несколько мягких кожаных кушеток и низкий столик с электрическим самоваром и всем необходимым для чаепития.

Распластанная на одной из кушеток белая фигура слегка пошевелилась, потом рывком села. Простыня отлетела, обнажив богатую розовую плоть, которая, несомненно, как и чарующий голос, принадлежала Наташе Транкиной.

Мы расцеловались и принялись чаевничать. Наташа — прима экспериментального молодежного театра, постановки которого мне настолько нравятся, что одну из них господин Скоробогатов проспонсировал. С тех пор я лучший друг театра, а Наталья Транкина и Ольга Челнокова — вторая ведущая актриса — мои большие приятельницы.

Вот об Ольге-то речь и пошла.

— Представляете? Завтра лететь в Женеву, у нас там четыре спектакля за два дня, а Олька выпала. Ну, со спектаклями проблем нет, у нас полная взаимозаменяемость. Сами знаете, наш худрук до театрального на заводе вкалывал, вот в театр идею конвейера и притащил — рационализатор. Теперь мне по два раза в день потеть. Ну, это ладно — мне наш труд в кайф. Но ведь были планы на свободный день!

— А почему Ольга не едет? Заболела?

— Можно и так сказать. Залетела. Сидит мыслит: оставлять — не оставлять. По-хорошему, ребенка пора заводить, как-никак скоро тридцатник. Сейчас не заведешь, потом закрутишься, не соберешься. К тому же рядом мать — молодая пенсионерка, готовая к услугам.