Первая годовщина - Мэтисон (Матесон) Ричард - Страница 2

– Приходилось.

– А о нервической глухоте?

– Да, но при чем тут…

– Почему бы нам не предположить, что нервный срыв может отключать не только эти чувства?

– Предположим. И что тогда? Доктор Бернстром улыбнулся:

– Полагаю, вы уже получили ответ на ваш вопрос.

Рано или поздно он должен был догадаться. Никакая любовь не могла остановить его. Разгадка пришла, когда Норман сидел в гостиной, тупо уставившись в разбегавшиеся на газетных страницах буквы.

Взглянем в лицо фактам. В прошлую среду он поцеловал ее и, нахмурившись, сказал: «У тебя кислый привкус, Ади». Она поджала губы, отстранилась от него. Тогда он воспринял ее реакцию как естественное проявление чувств: замечание оскорбило ее. Теперь же он пытался вспомнить до мельчайших подробностей ее последующее поведение.

Потому что в четверг утром он уже не мог чувствовать ее вкуса.

Норман виновато покосился в сторону кухни, где Аделина занималась уборкой. Кроме ее приглушенных шагов, в доме не раздавалось ни звука.

«Взгляни в лицо фактам», – настаивал кто-то невидимый в его мозгу.

Откинувшись в кресле, он вновь принялся перебирать воспоминания. Следующей была суббота, когда появился зловонный сырой запах. Естественно, Аделину обидело бы его предположение о том, что она является его источником. Он промолчал, осмотрел кухню, спросил, вынесла ли она мусор. И она немедленно отнесла этот вопрос на свой счет.

Проснувшись ночью, он не почувствовал ее запаха.

Норман прикрыл глаза. Действительно, что-то не в порядке с его головой, если в ней рождаются подобные мысли. Он любит Аделину, она нужна ему. Почему ему так хочется верить, что именно она каким-то образом связана со случившимся?

Потом был ресторан, – неумолимо вплывали в мозг воспоминания, – где во время танца ее кожа вдруг стала холодной. Он чувствовал, как его пальцы погружаются в рыхлую массу. А сегодня утром…

Норман с раздражением отшвырнул газету. «Сейчас же перестань!» Сдерживая дрожь, он сжал голову руками. «Это во мне, это я сам, я! Не позволяй своим ощущениям уничтожить самое прекрасное существо в своей жизни!» Он не позволит…

Его тело словно окаменело, губы разжались, глаза широко раскрылись, пустые от ужаса. Медленно, вслушиваясь в движение каждого мускула, он повернул голову к кухне. Аделина продолжала уборку.

Однако теперь слышались не только ее шаги.

Едва сознавая, что происходит, Норман поднялся. Тихо прокрался по мягкому ковру и замер у дверей кухни с выражением отвращения на лице, прислушиваясь к шуму, производимому женой.

Все стихло. Собравшись с силами, Норман толкнул дверь. Аделина стояла возле раскрытого холодильника. При виде мужа на ее лице появилась улыбка.

– Я как раз собиралась принести тебе… – она замолкла и неуверенно посмотрела на него. – Норман?

В горле у него пересохло. Замерев в дверях, он стоял и смотрел на нее.

– Норман, что происходит?

Тело его сотрясала крупная дрожь.

Отставив блюдо с шоколадным пудингом, Аделина поспешила к нему. Не в состоянии скрыть своего отвращения, он с криком отшатнулся, лицо исказила гримаса ужаса.

– Норман, в чем дело?

– Н-не знаю, – жалобно простонал он.

Аделина снова шагнула к нему, и снова ее остановил вскрик Нормана. Ее лицо напряглось, потяжелело, словно от внезапной догадки.

– Что еще? – спросила она. – Я хочу знать. Норман бессильно помотал головой.

– Я хочу знать, Норман!

– Нет, – его голос прервался хриплым дыханием. Аделина поджала прыгающие от волнения губы:

– С меня довольно, ты слышишь, Норман?

Вжавшись в стену, он пропустил ее, повернув голову, наблюдал, как она поднимается по лестнице. Выражение ужаса не сходило с его лица, пока он прислушивался к шуму, который, шагая, издавала Аделина. Закрыв уши ладонями, он стоял, сотрясаемый непроизвольной дрожью.

«Это во мне, это я! – твердил он себе, пока слова не началитерять свое значение. – Это я, все это внутри меня!»

Наверху с треском захлопнулась дверь спальни. Норман опустил руки и, пошатываясь, двинулся к лестнице. Она должна знать, что он любит ее; он искренне хочет поверить, что все это происходит только в его воображении. Она должна понять.

Открыв дверь в спальню, он ощупью пробрался в темноте и присел на кровать. Послышался шорох, и он почувствовал, что Аделина смотрит на него.

– Извини, – проговорил он, – наверное, я действительно… болен.

– Нет, – ее голос был безжизненным. Норман напряженно всмотрелся в темноту.

– Что?

– Этих проблем не возникает с другими людьми, с нашими знакомыми, с продавцами из супермаркета… – ответила Аделина. – Они мало видят меня. С тобой все по-другому. Мы слишком много времени проводим вместе. Мне тяжело прятаться от тебя час за часом, каждый день, целый год. Моей силы не хватает, чтобы контролировать твой мозг; я потеряла власть над тобой. Все, что мне остается, – одно за другим отключать твои чувства.

– Ты хочешь сказать…

– Да, твои чувства не обманывают тебя. Этот привкус, запах, осязание и то, что ты услышал сегодня, существуют на самом деле.

Он сидел неподвижно, глядя на темные очертания ее тела.

– Мне следовало сразу отключить все твои чувства, – сказала она. – Тогда все было бы легче. Теперь слишком поздно.

– О чем ты говоришь? – Норман с трудом различил звук собственного голоса.

– Это несправедливо! – Аделина заплакала. – Я была тебе хорошей женой. Почему я должна возвращаться обратно? Я не хочу обратно, слышишь! Почему мне нельзя найти кого-нибудь еще и попытаться снова?

Трясущимися пальцами Норман нащупал кнопку ночника возле изголовья. Привстал и вдавил ее.

– Не смей зажигать свет! – приказал голос. Тусклая лампа осветила спальню. Неприятный треск и похрустывание за спиной заставили Нормана резко обернуться. Крик застыл у него в горле: с кровати поднималась полуистлевшая, бесформенная масса. Лохмотья кожи, пыль сыпались из прогнившего остова.

– Хорошо же! – слова взрывались в его мозгу, создавая иллюзию звука. – Теперь ты видишь меня!

Все чувства разом вернулись, воздух был пропитан запахом разложения. Норман отпрянул; потеряв равновесие, упал. Мертвая, просевшая фигура поднялась с постели и шагнула к нему. Норман не помнил, как выбежал из спальни, миновал темную прихожую, преследуемый умоляющим голосом, без конца повторявшим:

– Пожалуйста! Я не хочу возвращаться обратно! Никто из нас не хочет возвращаться обратно! Позволь остаться, я хочу быть с тобой… милый!