Отзвуки эха - Мэтисон (Матесон) Ричард - Страница 13

– Жирная сука, – выругался Фрэнк, хотя его мысли, я это чувствовал, отнюдь не были злобными. Скорее это можно было назвать злым вожделением.

Некоторое время мы ехали в молчании. Фрэнк опустил стекло в машине и постоянно высовывал голову наружу, подставляя разгоряченное лицо холодному вечернему воздуху. Ветер безжалостно трепал его густые черные волосы, но его, похоже, это не тревожило. Иногда Фрэнк что-то бормотал, но я не прислушивался. Мы ехали в сторону океана.

Вечер был тих и прохладен. Я смотрел на дорогу и размышлял о том, что наша жизнь полна мелочей, которые зачастую заслоняют главное.

Однажды по телевизору показывали гипнотизера. Он работал с молодой женщиной, которая в состоянии гипнотического транса спокойно рассказывала о своей прошлой жизни в Нюрнберге в 1830 году. Причем приводила цифры и факты.

Сначала я был потрясен. Женщина без акцента говорила по-немецки, хотя была американкой в четвертом поколении, описывала людей и здания, называла даты, имена, адреса.

А потом начали появляться небольшие пустячки, мелочи. Сперва я почувствовал, что на сиденье моего стула имеется большая твердая выпуклость и сидеть на нем крайне неудобно. Потом у меня зачесалась голова. Захотелось пить. Я отхлебнул глоток колы из стоящего передо мной на столике стакана и тут же отвлекся снова – заскрипел диван, на него усаживалась Энн. Когда я снова взглянул на экран, он мне показался слишком маленьким для такой большой комнаты. Тут же я услышал звук пролетавшего низко самолета и заметил, что книги на полке запылились. А женщина на экране продолжала говорить, но ощущение необычности и невероятности уже исчезло. Некоторое время я еще продолжал смотреть на экран, но уже без прежнего интереса. А потом вообще переключил на другой канал.

Сейчас со мной происходило то же самое. Я чувствовал жесткость сиденья, вибрацию руля в руках, слышал ровный звук работающего двигателя «форда», краем глаза смотрел на ерзающего рядом Фрэнка и проносящиеся мимо огни. Все вокруг было осязаемым и реальным. А остальное отошло на второй план. И моя способность чувствовать мысли Фрэнка и Элизабет казалась не более чем фантазией, игрой не в меру развитого воображения.

Через двадцать минут мы остановились у бара на Ридондо-Бич, удобно расположились за столиком и заказали пиво. Фрэнк залпом осушил три больших стакана, после чего принялся за четвертый, но уже медленнее. Он вытер запотевшее дно стакана о покрывавшую столик скатерть и теперь тупо таращился на мокрое пятно.

– Зачем? – вздохнул он.

– Зачем – что?

– Все! Семья, дети и все, что с ними связано... – Он с шумом выдохнул воздух и неожиданно спросил: – Ты действительно хочешь ребенка?

– Разумеется.

– Он у тебя будет, – фыркнул Фрэнк и отхлебнул глоток пива.

– Насколько я понял, ты ребенка не хочешь? – спросил я.

– Ты правильно понимаешь, старина, – буркнул он. – Иногда мне хочется так врезать по ее проклятому животу, чтобы выбить... – Он с силой стиснул в руке стакан, как будто душил ненавистного противника. Стакан оказался достаточно крепким и устоял. Фрэнк со злостью покосился на него и продолжил: – Скажи, ну зачем мне ребенок? Что, черт возьми, я буду с ним делать?

– Что ты, Фрэнк, они такие забавные!

– Конечно, – скривился он, – милые и забавные. Жизнь вообще забавна, когда так мало денег в банке и еще меньше уверенности в завтрашнем дне.

– Они же не едят деньги, – засмеялся я, – только немножко каши и молока.

– Они питаются деньгами, – убежденно заявил Фрэнк, – так же как жены, дома, мебель и чертовы занавески. Все они жрут деньги.

– Старик, ты рассуждаешь как старый холостяк.

– Старый муж, – фыркнул Фрэнк. – Ты даже не представляешь, старина, как бы мне хотелось остаться холостяком. Чертовски хорошее было время.

– Неплохое, – согласился я, – но я бы выбрал то, что имею сейчас.

– А я нет. – Фрэнк задумчиво вертел в руке стакан. – Даже когда она была нормальной, ее приходилось всякий раз просить, а уж сейчас у нее в запасе чертова уйма причин, чтобы не пустить меня в свою постель. Кажется, я рассмеялся.

– Так вот что тебя тревожит! – В тот момент все мои телепатические способности куда-то подевались и я был просто удивлен.

– У нее сексуальности не больше, чем у бабочки, – упрямо продолжал Фрэнк, – даже когда она нормальная, а уж сейчас...

– Фрэнк, – сказал я, – уверяю тебя, беременность не является ненормальным состоянием.

– Черта с два, – немедленно отреагировал Фрэнк, ухмыляясь, – телом-то пользоваться нельзя. Ну ничего, я своего не упущу. Есть у меня одно маленькое рыжеволосое дельце на заводе.

Честно сказать, я удивился.

– Старушка Лиззи в курсе дела, она все знает, – хмыкнул Фрэнк, – а чего еще она могла ждать? Мужчина без этого не может. Ему это необходимо. А мне это нужно даже больше, чем другим.

Он еще долго рассказывал мне о своем «дельце». Я узнал, что у нее ярко-рыжие волосы, миниатюрная фигурка, потрясающая грудь, она носит облегающие свитера и умопомрачительные слаксы. Она ежедневно приносит в бухгалтерию бумаги и забирает их оттуда.

– Кажется, я не наелся за ужином, – вдруг ни с того ни с сего заметил Фрэнк, растерянно моргая.

Глава 8

– Я не переношу его! – воскликнула Энн, когда мы уже собирались ложиться спать. – Он отвратителен! Он доведет бедную Лиз до нервного срыва!

Я стянул второй носок и аккуратно положил его в туфлю.

– Ты, пожалуй, права.

– Она просто очень хочет ребенка. – Голос Энн дрожал от возмущения. – А с его слов можно подумать, что она желает луну с неба! Она ничего у него не просит, понимаешь, вообще ничего! Он ей ничем не помогает, живет в свое удовольствие. Он попрекает ее каждым потраченным центом, хотя она очень экономная хозяйка. Он без конца орет и оскорбляет ее. Представь, он даже бьет ее! Я своими глазами видела синяки! А она молчит. Она хочет ребенка. После семи лет замужества это ее единственное желание. А он...

– Может быть, она сама виновата? – заметил я. – Слишком много ему позволяет?

– А что она может сделать? – Энн расположилась перед зеркалом и взяла в руки расческу.

– Пусть оставит его.

– И куда она пойдет? – Энн начала злыми, резкими движениями расчесывать волосы. – У нее никого на свете не осталось. Ее родители умерли девять лет назад. Если мы с тобой когда-нибудь расстанемся, я смогу вернуться домой к маме с папой, по крайней мере на какое-то время. А ей некуда идти. Ее дом здесь, а эта свинья превращает его в ад.

– Понятно, – вздохнул я и лег в постель. – Интересно, она действительно знает, что он завел интрижку на заводе с...

Еще не высказав эту мысль до конца, я уже знал, каким будет ответ.

– Что он сделал? – очень медленно переспросила Энн.

Несколько секунд мы молча глядели друг на друга.

– Вот это здорово, – наконец выдохнула Энн. Преувеличенное спокойствие в ее голосе не могло меня обмануть. Именно так разговаривают женщины, когда их ярость достигает наивысшей точки.

Ситуация показалась мне забавной.

– Значит, она ничего не знает, – улыбнулся я, – а Фрэнк сказал, что жена в курсе событий. Тебе не кажется, что это похоже на мыльную оперу? С одной стороны, мы имеем жену, которая поедом ест мужа, а с другой – мужа-работягу, но гуляку и бабника. – Я укрылся прохладной простыней. – На твоем месте я бы ей ничего не говорил.

– Сказать ей? – удивилась Энн. – Что ты, я никогда бы не осмелилась. Такое известие ее убьет. – Энн зябко поежилась. – Ни за что на свете! Я даже боюсь подумать, что с ней будет, если она случайно узнает.

– Значит, она не узнает, – подвел я таким образом итог дискуссии о чужих проблемах.

Мы лежали молча. Я таращился на потолок, гадая, как пройдет ночь и явится ли ко мне снова женщина в черном. А мои мысли, словно отделившись от меня, робко и неуверенно бродили по дому, несмело заглядывая в каждый уголок, готовые пугливо отскочить и спрятаться при малейшем прикосновении к неведомому.