Детство и юность Катрин Шаррон - Клансье Жорж Эммануэль - Страница 75

Она больше не разговаривала ни с кем об Эмильенне.

Теперь, кончив работу, Катрин возвращалась в дом-на-лугах одна. Иногда, оглянувшись, она замечала вдали Орельена, идущего следом; поняв, что Катрин увидела его, он делал вид, будто рассматривает цветы на живой изгороди, или принимался стругать ореховый прутик. Катрин отправлялась дальше, он снова шел за ней. Однажды вечером она решила подождать приятеля; ей пришлось дважды окликнуть его, прежде чем Орельен решился подойти.

Работа на фабрике вошла в свою колею — монотонную и однообразную; зато каждый вечер, после окончания работы, можно было повеселиться, услышав от других учеников целый ворох разных забавных историй о рабочих и работницах, а также о хозяине, господине де ла Рейни и его сыне, который в свои тридцать лет выглядел точной копией папаши, исключая, разумеется, морщины и густую проседь в волосах.

— Неплохие, в общем, люди, — говорил о них обоих дядюшка Батист, — но будь осторожна, Кати: избави тебя боже остаться наедине с тем или другим!

Катрин удивлялась, почему старик советует ей остерегаться господ де ла Рейни, раз он сам признает, что оба порядочные люди. Но однажды, когда хозяин остановился около нее и, похвалив за усердие, взял двумя пальцами за подбородок, заявляя, что она очень миленькая девочка, Катрин изумилась еще больше, увидев дядюшку Батиста, который словно вырос из-под земли. Он подошел вплотную к господину де ла Рейни, едва не толкнув его плечом.

— Верно, Кати очень милая девочка, — проворчал старик, — всей душой преданная своим родным и серьезная, словно мать семейства. Но пусть никто не вздумает вертеться вокруг нее, иначе…

Дядюшка Батист поднял кверху сжатый кулак, выпачканный белой глиной. И бег того румяное лицо хозяина стало багровым.

— Мне надо идти в контору, — пробормотал он и торопливо удалился, заложив руки за спину.

Старый мастер подмигнул тетушке Трилль. Та пожала плечами:

— Не беспокойтесь, Батист, я ведь здесь.

Дядюшка Батист достал из кармана своей рабочей блузы желтую табакерку и предложил табачку тетушке Трилль. Она с наслаждением засунула в каждую ноздрю по щепотке и, сделав глубокий вздох, оглушительно чихнула.

— Лучшее средство от плохого настроения, — сказала она. Дядюшка Батист, в свою очередь, взял понюшку и, прежде чем спрятать табакерку, протянул ее, смеясь, Катрин.

— Не хочешь ли угоститься, дочка?

Катрин отрицательно покачала головой. Дядюшка Батист сунул табакерку в карман.

— Я ни разу не видела, чтоб вы нюхали табак, — сказала ему Катрин.

— Э, я делаю это только на фабрике. Табак очищает легкие от фарфоровой пыли, которой мы здесь дышим.

Он помахал им на прощание рукой и ушел в свою мастерскую.

— Наш Батист — молодчина! — с восхищением изрекла тетушка Трилль. — Не думаю, чтобы хозяин подошел к тебе еще раз и взял за подбородок.

Старая работница оказалась права. Господин де ла Рейни не появлялся больше в мастерской и не справлялся об успехах Катрин. Сын его тоже не подходил к девочке. Зато развеселые фабричные ученики охотно приняли Катрин в свою компанию. И хотя девочка была застенчива и сдержанна, она все равно испытывала в их обществе то же удовольствие, что и во времена ферм, когда она ценой всевозможных хитростей добивалась права участвовать в играх и забавах старших братьев.

Проказы фабричных учеников Катрин часто мысленно осуждала, но еще сильнее осуждала она себя за то, что участвует в них. И все же у нее не хватало мужества отказаться — так восхищали и вместе с тем пугали ее эти отчаянные, а порой и жестокие шалости, невольной пособницей которых она становилась.

Никто в городе не был гарантирован от проделок фабричных ребят.

Крестьяне, например, проезжавшие по фабричной дороге в базарные дни, были несказанно удивлены поведением своих упряжных лошадей и ослов: смирных животных внезапно охватывало непонятное бешенство. Они начинали брыкаться и лягаться, становились на дыбы и мчались во весь опор под гору, рискуя перевернуть повозку. Оказывается, фабричные ученики, затаившиеся в кустах, удачным попаданием брошенного издалека камня разворошили осиное гнездо у самого края дороги.

Вернувшись домой после этих вылазок, Катрин рассказывала о них Амели Англар. Слушая подругу, дочка дорожного смотрителя розовела от восхищения, беспокойства и сожаления.

— Только бы мой отец не увидел тебя в компании этих озорников, Кати!

Родители запретят мне тогда дружить с тобой.

— Это в последний раз, Амели, даю тебе слово! Больше я не пойду с ними, очень уж они безобразничают.

— А Орельен?

— И Орельен не лучше других.

— Быть того не может!

И Амели становилась уже не розовой, а пунцовой.

Катрин едва удерживалась от смеха: «Неужели Амели и в самом деле считает своего Орельена ангелом?»

Легко сказать: «Я больше не пойду с ними»! Но после долгих часов однообразной и утомительной работы в душной мастерской хочется хоть немного размяться. Катрин пришлось так мало играть в детстве! Хозяева нанимали восьмилетнюю служанку не для того, чтобы она развлекалась играми.

И назавтра снова:

— Кати! Эй, Кати! Идешь с нами?

— Мне надо бежать домой, кормить сестренок.

— Жалко.

— Почему? Куда вы идете?

— Мы идем смотреть железную дорогу.

— Пойдем, Кати, не пожалеешь! Орельен добавлял:

— Жюли говорила мне, что вечером зайдет к вам: она присмотрит за Клотильдой и Туанон.

— Все равно я не смогу быть там долго.

— Ну и что ж! Как только поезд пройдет, я провожу тебя домой, — обещал Орельен.

Это был настоящий поход. До железной дороги надо было пройти около трех километров лесами, полями, лугами и кустарником, взбираться на откосы, переходить ручьи. Мальчишки шли быстро; Катрин с трудом поспевала за ними.

Ноги ее вязли в Щебне, скользили по траве косогоров. Орельен спешил к ней на помощь и тянул девочку за руку.

— Эй! Скоро вы там? — кричали остальные. — Мы опоздаем и пропустим поезд.

Линия железной дороги еще не проходила через Ла Ноайль: городские заправилы не пожелали этого в свое время. «Железная дорога загрязнит воздух, — твердили они, — отравит землю: посевы захиреют, стада погибнут. А молодежь невозможно будет удержать: они тут же воспользуются новым изобретением, чтоб покинуть родной город и рыскать по белому свету».

«Господа правы, — вздыхал отец, — это дьявольская выдумка, сразу видать!»

Но едва строительство железной дороги было завершено, как часть отцов города резко переменила мнение. Самым ретивым среди них был господин де ла Рейни. Послушать его, так Ла Ноайли грозила гибель, если город не будет немедленно связан железной дорогой со всей страной. В скором времени началось сооружение железнодорожной ветки, но она еще не была закончена и движение по ней не открыто.

А пока для ребят Ла Ноайли было настоящим праздником отправиться поглазеть, как, пыхтя и свистя, проносится по стальным рельсам черно-желтый локомотив с высокой трубой, увенчанной султаном густого дыма, с двумя огромными фонарями, похожими на сверкающие глаза сказочного чудовища.

Оглушительно грохоча, поезд пролетал мимо охваченных восторгом ребят. Какие громадные колеса с рычагом, который, словно гигантская рука, поднимается и опускается, вытягивается то вперед, то назад, заставляя их вертеться! Два вагона, следовавшие за локомотивом, скорее вызывали у ребят желание посмеяться. Нет, не за их зеркальными стеклами хотелось бы им находиться, а на узенькой площадке позади машины, где стояли суровые люди с закопченными дочерна лицами, которые иногда, к полному удовольствию зрителей, давали пронзительный свисток, звонили в медный колокол или заставляли свое железное чудище с шипением выплюнуть вверх струю белого пара.

Лишь много времени спустя, когда поезд исчезал вдали за поворотом, ребята, вспомнив о ругани и родительских затрещинах, которые ждали их дома, нехотя пускались в обратный путь, рассказывая друг другу всевозможные истории об этой удивительной железной дороге.