Куда приводят мечты - Мэтисон (Матесон) Ричард - Страница 42

На ней был толстый темно-синий свитер, надетый поверх блузки, мятые слаксы, поношенные туфли. Кожа лица казалась бледной и обветренной. Волосы висели безжизненными прядями, словно она долго их не мыла.

К своему горестному изумлению, я заметил лежащую рядом с ней Джинджер. Тогда я этого не знал, но после смерти Энн Джинджер перестала есть и через месяц умерла от горя. И вот теперь она оказалась здесь, настолько обожая хозяйку, что предпочла вести это унылое существование, лишь бы не оставлять Энн в одиночестве.

Энн сидела подавленная, неподвижная, держа что-то в ладонях. Я никогда раньше не видел ее в таком жалком состоянии. Подойдя поближе, я увидел у нее в руках крошечную мертвую птичку, уже окоченевшую.

Я вдруг вспомнил случай, который произошел в жизни.

Она как-то нашла на улице сбитую машиной птичку. Энн принесла ее домой и, усевшись на задней лужайке, зажала в теплых ладонях маленькое пульсирующее тельце. Я помню ее слова. Она понимала, что птичка умирает, и хотела, чтобы та в последние моменты слышала знакомые звуки — шум ветра в деревьях и пение других птиц.

Неожиданно на меня нахлынула ярость. Энн не тот человек, который заслуживает подобной нищеты и убожества! Разве можно назвать это справедливостью?

Мне пришлось бороться с этим чувством. Я чувствовал, как гнев, подобно магниту, тащит меня куда-то помимо моей воли. Если бы я в то же время не понимал, что этот гнев удаляет меня от Энн, я мог бы с самого начала ему поддаться.

Итак, я вновь вспомнил предупреждение Альберта и смог взять себя в руки. «Это не приговор, — говорил я себе. — А если даже и так, то она сама себя приговорила». Она была там, потому что туда ее привели собственные поступки. Не наказание, а закон. Мое негодование по этому поводу было лишь тратой энергии. Все, что я мог сделать, — это попытаться помочь ей понять. Вот для чего я прибыл туда. Пора было начинать. Я разыскал ее тело.

И теперь надо было достучаться до ее души.

НЕУДАЧНОЕ НАЧАЛО

Раздвижная стеклянная дверь была наполовину отодвинута, и, войдя в проем, я позвал Энн по имени.

Ни она, ни Джинджер не прореагировали. Я подумал, что, возможно, Энн не услышала, но знал, что Джинджер должна была отреагировать.

Очевидно, я еще недостаточно «опустился».

Я немного помедлил. Было так омерзительно — другого слова не найду — снижать свою вибрацию и продолжать наращивать толщину, набирать вес.

Но я понимал, что придется это сделать, и, взяв себя в руки, позволил этому произойти. Меня передернуло от этого ощущения. Потом, взявшись за ручку раздвижной двери, я ее отодвинул.

В тот же миг Джинджер резко повернула голову, подняв уши торчком. Энн тоже повернулась. Увидев меня, Джинджер с рычанием вскочила на ноги и пошла в мою сторону.

— Джинджер, нельзя… — начал я.

— Джинджер.

Услышав голос Энн, я едва не заплакал. Я пристально на нее посмотрел, а Джинджер приостановилась, озираясь по сторонам. Энн стала подниматься на ноги, и на один чудесный миг я подумал, что она меня узнала. Я двинулся к ней в радостном нетерпении.

— Кто вы такой? — строго спросила она.

Я замер на полдороге. Ее тон был таким холодным, что я почувствовал, как сердце мне сжимает ледяной обруч. Ошеломленный ее резким голосом, я уставился на нее.

Джинджер продолжала рычать; шерсть на ее загривке поднялась дыбом. Видимо, она тоже меня не узнала.

— Если подойдете ближе, собака набросится, — предупредила Энн.

Я почувствовала, что она угрожает от страха, но меня остановила суровость ее тона.

Я не представлял себе, что делать дальше. Конечно же, я ее узнал. Она же, взглянув на меня, совершенно меня не признала. «Неужели возможно, — недоумевал я, — чтобы нас по-прежнему разделяла разница в уровнях вибраций?»

Я боялся, что это так. «Отчетливо ли она меня видит? — спрашивал я себя. — Или же я кажусь ей размытым, каким мне казался Альберт, когда я увидел его впервые после моей смерти?»

Не могу сказать, сколько времени мы бы еще стояли в молчании, не заговори я первым. Мы все были похожи на статуи. Энн и Джинджер пристально смотрели на меня. Собака больше не рычала, но стояла в напряженной позе, готовая в любой момент защитить Энн. Меня затопляла нежность к собаке. Так сильно любить Энн, чтобы остаться здесь. Можно ли было лучше доказать свою преданность?

Мой мозг работал с трудом, как проржавленный механизм старых часов. Я мучительно размышлял над тем, что бы такое сказать. С чего можно было бы начать. Что же?

Не имею понятия, сколько времени ушло на то, чтобы в голове возникла отправная идея. Как я уже говорил, Роберт, время в потустороннем мире течет по-другому — и, даже несмотря на то, что это место было ближе к Земле, чем Страна вечного лета, его временная шкала никоим образом не напоминала череду часов и дней, знакомую нам с Энн при жизни. То есть, хочу сказать, промежуток времени, в течение которого мы смотрели друг на друга, мог составлять немало минут или секунду-две. Я, однако, склоняюсь к первому.

— Я только что поселился в этой округе, — сказал я наконец.

Казалось, мой голос звучит отдельно от меня. Я не знал, чего добиваюсь. А если и знал, то это было глубоко запрятано в моем сознании. Как бы то ни было, первые слова были произнесены — хоть какое-то начало.

Не могу тебе передать, как больно было мне увидеть на ее лице выражение недоверия.

— В чьем доме? — спросила она.

— Гормана, — ответил я.

— Они не продавали дом, — сказала она. Я пошел на обдуманный риск.

— Нет, продали, — возразил я. — Недавно. Я въехал туда вчера.

Она не ответила, и я стал думать, что, пойманный на явной лжи, уже потерял свой шанс.

Но она не стала оспаривать мои слова, и тогда я понял, что мой расчет оказался точным. Она помнила семейство Горманов, но не общалась ни с кем за пределами ближайшего окружения, поэтому не могла знать, говорю ли я правду.

— Я не знала, что они продали свой дом, — наконец произнесла она в подтверждение моего предположения.

— Да. Продали.

Я испытал чувство маленькой победы. Но, произнеся эти слова, я понимал, что это только начало.

Я попытался развить в уме следующий шаг. Должен же был найтись какой-то четкий подход — поэтапный путь связи с ее сознанием.

В попытке найти его я вдруг понял, что никакого четкого подхода нет. Придется в каждый момент нащупывать путь, все время подыскивая какие-то особые возможности.

Правда, следующий шаг Энн подсказала сама. Уверен, что бессознательно.

— Откуда вы узнали мое имя? — спросила она.

— Из адресной книги Хидден-Хиллз, — ответил я, с радостью заметив, что этот ответ ее удовлетворил.

Но моя радость мгновенно улетучилась, когда она с подозрением спросила:

— А что вы делали в моем доме?

Я допустил ошибку, помедлив, и Энн насторожилась, подавшись назад. Джинджер сразу же зарычала, шерсть у нее на загривке поднялась дыбом.

— Я постучал в дверь, — сказал я, как можно более беспечно. — Ответа не было, так что я вошел и стал звать. И пока шел по дому, продолжал вас звать. Думаю, вы не слышали.

Я видел, что ответ ее не устроил, и на меня нахлынуло чувство безысходности. «Почему она меня не узнает?» — думал я. Если мое лицо кажется ей незнакомым, разве есть надежда, что я смогу ей помочь?

Я постарался справиться с этим чувством, снова вспомнив предупреждение Альберта. Сколько раз придется мне бороться с этой безысходностью, пока она не исчезнет?

— Я просто пришел, чтобы поздороваться, — произнес я, не задумываясь. Надо было продолжать разговор. Потом, повинуясь порыву, я решился на следующий обдуманный риск. — Мне показалось, вы меня узнали, когда увидели, — сказал я. — Почему?

Я подумал — опять на один чудесный миг, — что произошел внезапный прорыв, когда она ответила:

— Вы немного похожи на моего мужа.

Я почувствовал, как у меня сильнее забилось сердце.

— Правда?