Где-то во времени - Мэтисон (Матесон) Ричард - Страница 56

Пока бежал по дорожке, я оглядел себя и увидел, каким был грязным и неопрятным. Появись я в холле в таком виде, меня могли бы остановить, а мне нельзя задерживаться. Повернув налево, я сбежал по наклонной дорожке к Пасео-дель-Мар и завернул за угол гостиницы. Теперь справа от меня проплывал огромный белый фасад. Я слышал, как по дорожке стучат подошвы моих ботинок. При каждом вдохе в груди жгло и кололо. «Не останавливайся, – произнес мысленный голос. – Она здесь. Продолжай идти. Уже почти пришел. Беги». Мне не хватало воздуха, и я чуть замедлил шаги. Дойдя до южной лестницы, я начал подниматься, повиснув на перилах. Казалось, прошло столетие с тех пор, как мы вместе шли по этим ступеням; миллион лет с тех пор, как я встретил ее на пляже. «Она здесь, – настаивал голос – Беги. Она здесь».

Дверь террасы. С усилием толкнув ее, я ввалился внутрь и направился к боковому коридору. Она здесь, ждет в своей комнате. В точности как я читал об этом. Мои ботинки стучали по половицам. Все вдруг поплыло у меня перед глазами.

– Ноябрь тысяча восемьсот девяносто шестого года, – тревожно забормотал я. – Сейчас ноябрь тысяча восемьсот девяносто шестого года.

Я завернул в открытый дворик и побежал по дорожке. «Она здесь», – говорил я себе. Когда по щеке у меня покатилась слеза, я понял, что размытость зрения и вызвана слезами.

– Она здесь, – произнес я вслух. – Здесь.

Свернув в общую гостиную, я, шатаясь, дошел до ее двери и, рухнув на нее, постучал.

– Элиза!

Прислушиваясь, я стал ждать. В ушах отдавались удары сердца. Я снова постучал.

– Элиза!

Ни звука из-за двери. Я с трудом сглотнул и приложил к двери правое ухо. Она должна быть там. Она просто спит. Сейчас она встанет, подбежит к двери и откроет ее. Я стучал снова и снова. Она откроет дверь и окажется в моих объятиях – моя Элиза. Она не могла уехать. После такого письма! Сейчас она бежит к двери. Сейчас. Сейчас. Сейчас!

– Господи!

На меня словно что-то обрушилось. Она уехала. Робинсон уговорил ее уехать. Она сейчас едет в Денвер. Я никогда больше ее не увижу.

В тот момент меня покинули все силы. Повернувшись, я привалился к двери и медленно сполз на ковер – все поплыло у меня перед глазами. Прижав к лицу ладони, я заплакал. Точно так же, как плакал целую вечность тому назад в жарком, душном подвальчике. Правда, тогда это были слезы счастья, облегчения и радости: я знал, что встречу Элизу. Теперь же я плакал от горькой безысходной печали, от сознания того, что уже никогда ее не увижу. Пусть время делает свое дело. Неважно, в каком году я умру. Теперь ничто не имеет значения. Я потерял Элизу.

– Ричард!

Я поднял глаза, настолько ошеломленный, что не мог пошевелиться. Я буквально не мог поверить своим глазам, видя, как она мчится через общую гостиную.

– Элиза. – Я попытался встать, но ноги и руки меня не слушались. Я выкрикнул: – Элиза!

Но вот она добежала до меня и упала передо мной на колени, и мы с жадностью и отчаянием прильнули друг к другу.

– Любовь моя, любовь моя, – шептала она. – О, любимый.

Я зарылся лицом в ее волосы, прижимаясь к их шелковистому душистому теплу. Она не уехала. Она все-таки меня дождалась. Я целовал ее волосы, шею.

– О боже, Элиза. Я думал, что потерял тебя.

– Ричард. Любимый.

Она немного отодвинулась от меня, и мы стали целоваться. Я чувствовал ее мягкие губы под своими губами. Судорожно вздохнув, она вдруг отстранилась от меня, прикоснувшись пальцами к моей щеке, и на лице ее отразилось внезапное беспокойство.

– Ты ранен, – сказала она.

– Все хорошо, все хорошо.

Я улыбнулся ей и, поднося к губам ее руки, поцеловал одну за другой.

– Но что с тобой случилось? – спросила она с тревожным выражением на прелестном лице.

– Дай мне тебя обнять, – сказал я.

Она прижалась ко мне, и мы снова прильнули друг к другу. Она гладила мои волосы.

– Ричард, мой Ричард, – бормотала она. Когда она нечаянно задела шишку у меня на затылке, я вздрогнул. Затаив дыхание, она снова отодвинулась, с ужасом глядя на меня. – Боже правый, что с тобой случилось? – спросила она.

– Меня… увели, – ответил я.

– Увели?

– Похитили. – Это слово вызвало у меня улыбку. – Все хорошо, все в порядке, – успокоил я, гладя ее по щеке. – Ты же видишь: я здесь. Не волнуйся.

– Но как же мне не волноваться, Ричард? Тебя ударили. У тебя на щеке кровоподтек, а сам ты такой бледный.

– Я выгляжу ужасно? – спросил я.

– О, любовь моя. – Она накрыла ладонями мои щеки и нежно поцеловала меня в губы. – Ты для меня – самое прекрасное, что есть на свете.

– Элиза.

Я почти лишился дара речи. Мы держали друг друга в объятиях, и я целовал ее щеки, шею, волосы.

Вдруг я засмеялся надтреснутым смехом.

– Держу пари, видок у меня ужасный.

– Нет, нет. Просто я беспокоюсь за тебя. – Она улыбнулась мне в ответ, а я провел по ее щеке кончиком пальца, вытирая теплые слезы. – Входи и дай мне приложить что-нибудь к твоей щеке.

– Я в порядке, – повторил я.

В тот момент никакая боль на свете не могла бы меня остановить.

Моя любовь снова была со мной.

21 НОЯБРЯ 1896 ГОДА

Она взяла мой сюртук, чтобы почистить, – он весь был заляпан песком и землей. Теперь я безмятежно сидел на диване в комнате Элизы, с обожанием глядя на нее, а она в это время осторожно обмывала мне лицо и руки теплой водой. Я поморщился, когда она прикоснулась к моей правой кисти, и, посмотрев на руку, впервые заметил, что она сильно разбита, а несколько суставов сломано.

– Как ты ее повредил? – с тревогой спросила Элиза.

– Ударил кое-кого, – ответил я.

Осторожно обмывая мою руку, Элиза еще больше помрачнела.

– Ричард, – наконец не выдержала она, – кто тебя… увел?

Я чувствовал ее напряжение.

– Двое мужчин, – ответил я.

Видно было, как она судорожно сглотнула. Потом подняла на меня глаза; ее милое лицо было печальным и бледным.

– По приказу Уильяма? – очень тихо спросила она.

– Нет, – не раздумывая сказал я, убеждая ее и удивляя себя самого.

Не понимаю, зачем я его защищал. Может быть, потому – мне сейчас это пришло на ум, – что не хотел ее сердить и расстраивать, таким чудесным было возникшее между нами чувство.

Она смотрела на меня с тем хорошо мне знакомым выражением, в котором читалось сильное желание узнать.

– Ты говоришь правду? – спросила она.

– Да, – ответил я. – Во время первого антракта я пошел прогуляться, и эти… эти двое, наверное, решили меня ограбить. – Меня вдруг пронзил страх: видела ли она нетронутые деньги в кармане моего сюртука? – Потом они связали меня и оставили в сарае, думаю, для того чтобы успеть убраться, прежде чем я заявлю в полицию.

Я знал, что она мне не верит, но знал также, что должен продолжать врать. Робинсон все-таки многое значил в ее профессиональной жизни, и ее бы сильно расстроила мысль о его вероломстве после всех этих лет. И он все же совершил это ради того, что считал ее благополучием, искренне обеспокоенный за нее, хотя и заблуждавшийся на этот счет. Возможно, дело было в моем тайном предвидении того, что он погибнет на «Лузитании» и его преданность не найдет у нее отклика. Точно я не знал. Не сомневался лишь, что нельзя допустить, чтобы она так жестоко в нем разочаровалась. По крайней мере, не с моей помощью.

– Он не мог такое сделать, – сказала она.

Я понимал, что она сейчас пытается себя в этом убедить. Вероятно, она не хотела верить в виновность Робинсона, и я порадовался, что солгал ей. Наша встреча не должна была омрачиться подобным откровением.

– Конечно. – Я выдавил из себя жалкую улыбку. – Если бы мог, я бы его обвинил.

Она сдержанно улыбнулась.

– А я была уверена, что виноват он, – сказала она. – Перед его отъездом у нас произошла ужасная ссора. То, как он настаивал на том, что ты не вернешься, заставило меня думать о его причастности к этому. Мне пришлось пригрозить ему разрывом наших деловых отношений, и только тогда он уехал без меня.