Темный карнавал (сборник) - Брэдбери Рэй Дуглас - Страница 101

Входная дверь дома распахнулась, и высокий худой джентльмен, с усиками и печальными глазами, вышел им навстречу.

— Привет, Брэйлинг, — сказал он.

— Привет, Брэйлинг, — ответил Брэйлинг.

Никакой разницы.

Смит уставился на них.

— Это твой брат-близнец? А я и не знал.

— Нет, нет, — тихо произнес Брэйлинг, — Наклонись. Приложи ухо к груди Брэйлинга-два.

Смит поколебался, потом, нагнувшись, припал к покорно подставленной груди двойника.

Тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик.

— Да нет! Быть не может!

— Может.

— Дай еще послушать. ТуК-туК-туК-туК-туК-туК-туК-туК.

Смит отступил и растерянно захлопал глазами. Он протянул руку и коснулся теплых щек и ладоней двойника.

— Откуда он у тебя?

— Правда, он великолепно сработан?

— Невероятно. Откуда?

— Дай этому человеку твою карточку, Брэйлинг-два. Брэйлинг-два жестом фокусника извлек белую карточку.

— Нет, — сказал Смит.

— Да, — сказал Брэйлинг.

— Естественно, — сказал Брэйлинг-два.

— Как долго это продолжается?

— Уже месяц. Я держу его в погребе, в ящике для инструментов. Моя жена никогда вниз не спускается, а единственный ключ от замка к этому ящику — у меня. Сегодня вечером я сказал, что хотел бы выйти купить сигару. Я спустился в погреб, вынул из ящика Брэйлинга-два и отправил его составить компанию моей жене, пока сам я провожу время в твоем обществе, Смит.

— Чудесно! Он даже пахнет, как ты. «Бонд-стрит» и «Мелакринос»[27].

— Назови меня буквоедом, но, по-моему, это в высшей степени порядочно. В конце концов, больше всего на свете моя жена жаждет обладать мной. Эта марионетка — я до кончиков ногтей. Я был дома весь вечер. Я пробуду дома весь следующий месяц. А тем временем после десяти лет ожидания некий джентльмен побывает в Рио. Когда я вернусь из Рио, Брэйлинг-два отправится обратно в ящик..

Смит поразмышлял минуту-другую.

— А он продержится месяц без подзарядки? — спросил он наконец.

— Хоть шесть месяцев, если нужда возникнет. И он сконструирован так, чтобы полностью соответствовать — есть, спать, потеть, — все естественно, как само естество. Ты ведь позаботишься о моей жене, Брэйлинг-два?

— У тебя премилая жена, — кивнул Брэйлинг-два. — Я к ней весьма привязался.

Смита начала пробирать дрожь.

— А как долго работает корпорация «Марионетки»?

— Втайне — вот уже два года.

— А вдруг… ну, если есть возможность… — Смит с мольбой ухватил приятеля за рукав. — Ты мне подскажешь, где я мог бы обзавестись роботом… ну, марионеткой для себя? Адресом не поделишься?

— Держи.

Смит взял карточку и повертел в руке.

— Спасибо, — выпалил он. — Ты и не знаешь, что это для меня значит. Хоть немного отдыха Хоть один вечер за месяц. Моя жена так меня обожает, что и часа без меня прожить не может. Я и сам ее нежно люблю, но… помнишь стихи: «Любовь улетает — достаточно руки разжать, любовь умирает, коль в путах ее удержать»? Вот я и хочу немного ослабить хватку.

— Ты счастливчик, тебя жена хоть любит. Моя проблема — ненависть, С этим справиться потруднее.

— О, Нетти любит меня безумно. Моя задача — приспособить ее любовь к себе.

— У дачи тебе, Смит. Заходи ко мне, пока я буду в Рио. Моей жене покажется странным, если ты вдруг перестанешь заглядывать. И обращайся с Брэйлингом-два совсем как со мной.

— Правильно! Прощай. И — спасибо!

Смит с улыбкой на устах зашагал по улице. Брэйлинг и Брэйлинг-два повернулись и вошли в дом.

В городском автобусе Смит насвистывал тихонько и вертел в пальцах белую карточку.

— Ну-ну, — пробормотал Смит.

«Не так уж долго, — подумал Смит. — Через два месяца мои ребра придут в себя после сокрушающих объятий. Через два месяца моя вечно стискиваемая рука перестанет болеть. Через два месяца заживут вечные ссадины на нижней губе. Не то чтобы я хотел быть неблагодарным…» — Он перевернул карточку.

Автобус подъехал к остановке; Смит вышел. Подымаясь по лестнице, он тихо напевал себе под нос.

«У нас с Нетти, — бормотал он про себя, — пятнадцать тысяч долларов на общем банковском счету. Я просто сниму во-семь тысяч — скажем, на деловые расходы. Марионетка наверняка окупится, и даже с лихвой. А Нетти незачем знать».

Смит открыл дверь и мигом очутился в спальне. Там была Нетти — огромная, бледная, погруженная в благостный сон.

— Милая Нетти. — При виде ее безмятежного лица в полумраке угрызения совести едва не сглодали его. — Стоило б тебе проснуться, и ты бы сокрушила меня поцелуями и воркованием, Право же, ты заставляешь меня почувствовать себя преступником. Ты всегда была такой хорошей, любящей женой. Иной раз мне даже не верится, что ты вышла за меня, а не за этого Бада Чэпмена, который когда-то так тебе нравился, Похоже, за последний месяц твоя страсть ко мне стала еще более безумной.

Слезы навернулись ему на глаза. Внезапно Смиту захотелось поцеловать жену, признаться в любви, разорвать карточку, забыть обо всем. Но стоило ему потянуться к ней, как в руку вернулась боль, а ребра затрещали и заныли. Он остановился, отвернулся; в глазах его застыла мука. Он вышел в холл и в темноте пересек комнаты. В библиотеке он открыл ящик стола и извлек чековую книжку.

— Взять восемь тысяч, и все, — произнес Смит. — И дело с концом… — Он замер. — Минуточку!

Он судорожно перелистывал страницы.

— Это еще что такое? — воскликнул он. — Десяти тысяч не хватает! — Он так и подскочил. — Осталось только пять тысяч! Что она сотворила? Что Нетти с ними сотворила? Опять тряпки, шляпки, духи! Или нет — я знаю! Она купила тот домик над Гудзоном, о котором в минувшем месяце прожужжала мне все уши, и хоть бы словом обмолвилась!

Смит ринулся в спальню, пылая праведным гневом. Да что она себе думала, когда швырялась так их деньгами? Он склонился над кроватью.

— Нетти! — рявкнул он. — Нетти, проспись!

Она не шелохнулась.

— Что ты сотворит с моими деньгами? — взвыл он.

Она беспокойно пошевелилась. Свет из окна румянил ее прекрасные щеки.

Что-то было в ней такое. — Его сердце яростно заколотилось. В горле пересохло. Он затрепетал. Ноги его подкосились. Он рухнул на колени.

— Нетти, Нетти! — возопил он. — Что ты сделала с моими деньгами?!

А потом пришла жуткая мысль. Потом ужас и одиночество поглотили что. Потом — боль и разочарование. Ибо, сам того не желая, он нагибался все ниже и ниже, пока его горячее ухо не прижалось крепко и плотно к ее округлой розовой груди.

— Нетти!

Тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик.

Пока Смит уходил по ночной улице, Брэйлинг и Брэйлинг-два закрыли за собой входную дверь.

— Я рад, что он тоже будет счастлив, — заметил Брэйлинг.

— Да, — рассеянно отозвался Брэйлинг-два.

— Тебя ящик дожидается, Б-два.

Брэйлинг вел второго за локоть вниз по лестнице в погреб.