Столетний старец, или Два Беренгельда - де Бальзак Оноре - Страница 9

— Возвращалась!.. — воскликнул генерал, выведенный из задумчивости прозвучавшим именем девушки.

Только сейчас работник заметил, что генерал сжимает в руках ожерелье Фанни; при взгляде на украшение взор отважного воина увлажнялся. Словно громом пораженный, работник замер.

— Несчастный! — продолжал Туллиус. — Ты не мог не знать, на что обрекаешь дочь своего хозяина.

Сраженный страшной догадкой, бывший палач не вымолвил ни слова: леденящий душу ужас сковал все его члены, он не мог ни двинуться с места, ни пошевелить рукой или ногой.

— Ты не забыл свое былое ремесло, — презрительно бросил Смельчак. — Девушка умерла, и ты виноват в ее гибели…

Бедняга наклонился и почтительно поцеловал ожерелье, которое нервно теребил генерал; дабы отдать дань памяти дочери своего хозяина, ему пришлось собрать остатки всех сил, но едва лишь губы его прикоснулись к холодному металлу, он потерял сознание.

Видя, как товарищ его рухнул на землю, другой работник бросился к нему на помощь. Бывший палач прижимал руку к сердцу, словно желая сказать, что именно оно стало причиной свершившегося зла. Чувствуя, что умирает, он из последних сил приподнялся и произнес:

— Я убил… мадемуазель Фанни!

Слова, с трудом слетавшие с заплетавшегося языка, свидетельствовали о том, что смерть уже простерла над ним свои крыла. Бывший палач смертельно побледнел, быстро-быстро заморгал, пытаясь отвести взгляд от зловещего взора костлявой старухи, схватил за руку своего товарища, как будто ища у него защиты, дернулся, глаза его остекленели… и вот уже перед собравшимися лежало мертвое тело: тепло жизни покинуло его.

Смельчак и товарищ покойного взвалили тело на плечи и отнесли к каменному парапету. Опустив усопшего на землю, товарищ его закрыл ему глаза и, опустившись на колени, принялся читать молитву. Смельчак, тронутый таким глубоким проявлением чувств, также преклонил колени и присоединил свою безмолвную печаль к горю работника, молившего небо смилостивиться над его усопшим другом.

Свидетелями этой мрачной сцены стали городские таможенники и генерал; последний по-прежнему был погружен в думы о Фанни.

Наконец Беренгельд, оставив на месте печального происшествия Смельчака, приказал вознице ехать в город и доставить его в дом, назначенный ему для постоя. Вскоре он прибыл на место и тотчас же лег спать. Однако сон не шел: его одолевали мысли о Фанни. Через некоторое время к ним прибавились давние воспоминания, связанные со Столетним Старцем[2].

Только к утру генералу удалось заснуть. Но вскоре целительный отдых его был прерван самым неожиданным образом, о чем мы и расскажем в следующих главах.

Смельчак вместе с приятелем покойного остались у Железных ворот. Они решили дождаться старца, которого упорно считали убийцей Фанни, выследить его и передать в руки правосудия.

Старец, хотя и двигавшийся чрезвычайно медленно, не заставил себе долго ждать. Завидев его, Смельчак указал на него работнику, и тот при виде этого исполина содрогнулся от ужаса.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Отец Фанни проснулся рано и тотчас же поглядел в ту сторону, где обычно сидела его дочь. Но сегодня ее не было на привычном месте. Повернувшись на бок и приняв положение, в котором боль отпускала его, отец стал с нетерпением ждать прихода любимого чада, стараясь продлить приятное состояние полудремы, наступающее непосредственно вслед за пробуждением. Он даже не попытался позвонить и попросить служанку позвать к нему Фанни, ибо полагал, что дочь отдыхает, а он не хотел прерывать ее сон, зная, как много бессонных ночей провела она у его изголовья.

Тем временем в урочный час работники собрались на широком дворе фабрики; они взволнованно обсуждали внезапную смерть своего товарища. Приятель умершего, бледный и понурый, сидел рядом со Смельчаком и время от времени бросал взоры на своих собратьев, прибывавших со всех сторон: очевидно, он ждал, пока все соберутся, чтобы сообщить какую-то новость.

Горе его было столь явственно, что никто не осмеливался тревожить его преждевременными расспросами. Постепенно работники вместе с мастерами, забыв о начале рабочего дня, в немом ожидании обступили своего товарища и сидящего возле него гренадера: они ждали.

Наконец опечаленный работник поднял голову, оглядел собравшихся и, увидев знакомые лица, медленно поднялся. Его движения были исполнены такой зловещей тоски, что все оцепенели от ужаса.

— Мадемуазель Фанни, — произнес он, — мертва!

— Мертва!.. — эхом откликнулась толпа.

— Она мертва, ее убили!..

Даже могильная тишина не могла быть глубже безмолвия, воцарившегося на просторном фабричном дворе; двести человек, охваченные единым горем, застыли, устремив вопрошающие взоры на своего товарища и отважного гренадера.

— Мадемуазель Фанни бесследно исчезла! Единственное, что осталось от нее, — это наша память о ней.

При этих словах у многих на глаза навернулись слезы.

— Доказать, что она убита, невозможно. Вот этот доблестный воин, что стоит рядом со мной, показал мне место, где она исчезла: там нет ни единого следа преступления. Но человек, погубивший ее, находится в городе, в доме, что на площади Сент-Этьен, мы выследили его.

Горе, охватившее всех при известии о смерти горячо любимой всеми девушки, было столь велико, что мысль о мщении не сразу нашла дорогу к удрученным сердцам. Толпа впала в оцепенение, подобное сну, и никак не могла пробудиться.

— Еще вчера Фанни была с нами… — вдруг раздался чей-то одинокий голос.

— …и говорила со мной! — откликнулся другой.

— Так как же это все случилось? — спросил один из мастеров.

— Не знаю, — тихо ответил работник. — Но даже если мы и узнаем, мадемуазель Фанни все равно не воскресишь!

В ответ на его слова раздался глухой ропот; нарастая, он постепенно становился все громче и громче. И тут молчавший до сей поры Смельчак встал и, окинув собравшихся взволнованным взором, громко воскликнул:

— А разве вы не хотите отомстить за нее?

Слова его окончательно вывели работников мануфактуры из безвольного оцепенения. Обуреваемые ненавистью и жаждой мести, то есть чувствами, имеющими свойство воспламенять толпу, они бросились к воротам.

Известие о гибели Фанни с быстротой молнии облетело не только фабрику, но и весь город.

Пока работники бегали по улицам, рассказывая всем встречным печальную новость, отец Фанни прислушивался к каждому шороху в доме. Услыхав бой часов, он встрепенулся — в такое время Фанни уже никак не могла быть в постели. Он позвонил и стал ждать служанку.

Больной терпеливо глядел на дверь: никто не появился. Он позвонил второй раз, но результат был прежний. Отец Фанни очень удивился — обычно расторопные слуги мгновенно прибегали на его призыв.

Должно быть, утром случилось что-то очень важное, раз исчезли не только слуги, но и секретарь и начальник фабрики, имевшие обыкновение каждое утро являться к нему с докладами. Безотчетная тревога закралась в сердце отца Фанни: он попытался встать, и это ему удалось. Убедившись, что он в состоянии передвигаться самостоятельно, он направился в комнату дочери. Осторожно, стараясь не шуметь, он отворил дверь ее спальни, подошел к кровати и облегченно вздохнул, увидев, что кровать в полном порядке: его терзал страх, что дочь его заболела и не сумела подняться с постели. Затем он вышел на лестницу, вымерший дом начинал пугать его. Приблизившись к окну, он увидел опустевший двор; колени его задрожали… и все же он решил отправиться в мастерские. Медленно шел он к дверям фабрики; в сердце его закралось беспокойство, ибо повсюду царила непривычная тишина. Пройдя по мастерским, он убедился, что они обезлюдели.

Не видя вокруг ни одной живой души, он мог только строить догадки о том, что же произошло. Поэтому из опустевшей фабрики он побрел на улицу, туда, откуда доносился глухой ропот множества голосов. Стоило ему выйти за ворота, как до ушей его тут же донеслись крики: со всех сторон люди твердили на разные голоса: