Столетний старец, или Два Беренгельда - де Бальзак Оноре - Страница 5

— Генерал, вы нарушаете слово… вы не имеете права меня удерживать, — прерывисто заговорила девушка, и в голосе ее зазвучала глухая ярость. — Вы злоупотребляете… вы… о отец, — зарыдала она, — отец!.. Знай же, чудовище, если отец мой умрет, ты один будешь виновником его смерти!.. — Слезы ручьем хлынули из ее глаз; словно в бреду, она твердила: — Генерал, если отец мой умрет, я убью себя здесь, на ваших глазах…

Глядя на истерику Фанни, приходилось признать, что, видимо, у Беренгельда были веские причины нарушить свою клятву.

Не выдержав столь бурной вспышки чувств, бедняжка потеряла сознание. Испуганный Туллиус подхватил падающую девушку, опустил ее на траву и бросился к реке за водой. По дороге он беспрестанно упрекал себя за недостойное поведение: в самом деле, если его подозрения не подтвердятся, значит, он напрасно помешал Фанни исполнить дочерний долг, к которому она относилась столь трепетно. Невольно в голову его закралась мысль, не станет ли он действительно виновником смерти отца Фанни. Однако тщательно взвесив все, он решил, что его тревога за жизнь самоотверженной девушки отнюдь не безосновательна, а поэтому и поведение его, на первый взгляд выглядевшее весьма недостойно, было вполне оправдано.

Набрав в шляпу воды, генерал побежал назад, стараясь не расплескать драгоценную влагу. Но каково же было его удивление, когда он обнаружил, что Фанни исчезла! Невольно взор его заскользил к холму Граммона: в лунном свете, заливавшем долину, он увидел красную шаль, бабочкой мелькавшую среди зарослей кустарника, указывая тем самым, куда лежит путь ее владелицы. Леденящий душу ужас охватил генерала; в немом оцепенении смотрел он на бегущую Фанни. Вскоре кустарник окончательно скрыл от него красное пятно, и как он ни всматривался, ничего более не смог разглядеть. Внезапно красная точка мелькнула у самого подножия роковой горы и скрылась в Дыре Граммона.

Поняв, что догнать девушку ему уже не удастся, Беренгельд, понурив голову, отправился на поиски своего верного Смельчака. Генерал правильно рассчитал — солдат мирно спал на вершине холма, там, где он его и оставил. Карабкаясь вверх по склону, Туллиус то и дело оборачивался, бросая тревожные взгляды на Дыру Граммона. Только бы сейчас с ней ничего не случилось! — взволнованно думал он. А я, как только доберусь до города, в кратчайший срок извещу ее отца, ибо никаких клятв, препятствующих мне рассказать отцу о ночных прогулках дочери, я не давал. Господи, сделай так, чтобы я ошибался!..

Взволнованные мысли генерала вполне укладывались в несколько простых фраз, которые вряд ли сильно отличались от тех, какие употребили мы. Вскоре грот окончательно скрылся от взора Беренгельда, хотя тот по-прежнему продолжал вглядываться в слабое пятно света, мерцавшее возле подножия холма.

Когда он дошел до места, где оставил слугу, до ушей его донеслись глухие рыдания, напоминавшие то жалобное всхлипывание ребенка, то стоны человека, умирающего в жестоких муках. Звуки эти, многократно усиленные ночной тишиной, грозным набатом отдались в сердце генерала: его подозрения относительно опасности, угрожавшей Фанни, оправдывались. Он застыл в оцепенении, уставившись невидящим взором на огонек, который с той самой минуты, как раздался стон, задрожал, а вскоре и совсем погас…

Генерал перевел взор на вершину холма: дымное облако исчезло. В эту минуту вновь раздался приглушенный вопль, эхо повторило его, и более уже ни один звук не нарушал ночной тишины.

Беренгельд стоял, не имея сил сдвинуться с места. Мысль о том, что он стал невольным виновником смерти девушки, сковала холодом все его члены. Он был уверен, что жалобный крик, прозвучавший в ночной тишине, принадлежал Фанни. Отныне он будет постоянно его преследовать.

— Генерал, — воскликнул, пробудившись, Смельчак, — что за черт поселился в этой дыре?.. На поле боя я не раз слышал стоны гибнущих на моих глазах товарищей, но ни один из когда-либо слышанных мною звуков не терзал мне душу так, как тот протяжный вой, который только что разбудил меня.

— Скорей, Смельчак! Я сам должен увидеть… — И Туллиус на полуслова оборвал свою мысль.

Без лишних рассуждений денщик устремился за генералом вниз по склону. Они продирались через кусты, перепрыгивали через рытвины и канавы, огибали росшие группками деревья. Однако, стремясь как можно скорей достичь пещеры, откуда выбивался странный свет, они все же не забывали об осторожности и старались передвигаться как можно бесшумнее. Вглядываясь в искаженное лицо генерала, Смельчак заключил, что, видимо, произошло нечто ужасное и необъяснимое, раз уж сам генерал Беренгельд, прославившийся своим бесстрашием и невозмутимостью, был потрясен до глубины души.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Беренгельд с денщиком быстро достигли входа в пещеру, называемую Дырой Граммона. Подкравшись поближе, Туллиус приказал Смельчаку спрятаться за деревьями, и сам подал ему пример. Вперив взоры в темное отверстие, прикрытое нависавшим над ним каменистым выступом, они притихли, стараясь уловить доносящийся оттуда приглушенный шум. Ожидание их было недолгим: вскоре они стали свидетелями спектакля, исполнитель которого вряд ли предназначал его для посторонних взоров.

Внезапно на пороге пещеры появился старик. В бледном свете луны Беренгельду показалось, что в облике его он узнал самого себя! Это поразительное сходство вновь повергло генерала в трепет.

Ужас генерала был понятен: внешность старца была на удивление отталкивающей. Он отличался необычайно высоким ростом, был совершенно лыс, и только затылок его обрамлял венчик седых волос, отливавших странным блеском. Но если благородную седину, пушистым ореолом окружающую лишенные волосяного покрова головы старцев, можно сравнить с чистым снегом, то жесткие волосы незнакомца походили на серебристую проволоку, надерганную из гигантской колдовской паутины. Его абсолютно прямая спина, похоже, была готова переломиться от невидимого бремени. Руки и ноги его не соответствовали непомерному росту, отчего казалось, что на костях, обтянутых высохшей желтой кожей, не было даже тончайшего слоя мышц.

Выбежав из пещеры, старик выпрямился во весь свой гигантский рост и принялся внимательно оглядывать склон холма: возможно, до него донесся шум, произведенный Беренгельдом и Смельчаком. В эту минуту лицо старика высветилось, и генерал окончательно убедился в том, о чем уже давно и со страхом догадывался. Смельчак же, хотя и был привычен ко всякого рода жутким зрелищам, увидев странного старца вблизи, содрогнулся от ужаса.

Черепные кости столь явственно проступали сквозь тонкую кожу головы старца, что эта часть тела казалась вовсе лишенной кожного покрова; лоб его напоминал не чело живого существа, но гладко отполированный минерал. При взгляде на этот окаменевший череп напрашивалась мысль, что сам Предвечный выточил его из долговечного гранита. Догадка эта подкреплялась сероватым цветом лобной кости, куда живое воображение могло с легкостью поместить зеленый мох, обычно покрывающий мраморные руины древних дворцов. Можно с уверенностью сказать, что это суровое чело было самым бесстрастным в мире, и если бы нашелся скульптор, дерзнувший изваять статую Судьбы, то ему не пришлось бы искать себе лучшего натурщика.

Но самыми невероятными были глаза странного существа. Над его глазницами произрастали брови неопределенного цвета, присущего скорее растительному, нежели животному миру. Казалось, кто-то долго и старательно выщипывал их, но в конце концов прекратил это бессмысленное занятие, и диковатое украшение прочно закрепилось на своем месте. Под причудливым лесом из ощетинившихся волосков чернели две глубокие глазные впадины, на дне которых слабо мерцали тонкие струйки пламени, высвечивавшие два темных глазных яблока, вращавшихся в непомерно большом пространстве между веками.