Проклятый - Мастертон Грэхем (Грэм) - Страница 77

— Точно, доктор Розен. Что с Энн?

Это страшно. Ночью я почувствовала, что случилось что-то плохое. Знаете наверно, чувство неожиданной потери, чувство, что часть меня самой неожиданно исчезла. Очень холодное чувство.

— Что случилось? — нетерпеливо спросил я. — Ради Бога, скажите же, что случилось?

— Ее нашли утром в комнате. Она повесилась. Ее задержали в госпитале еще на один день для исследования. Сегодня утром, когда вошли в ее комнату, нашли ее висящей на люстре. Она повесилась на своей пояске.

— О, боже, — сказал я. Завтрак подошел мне к горлу. Квамус коснулся лба в жесте, который, наверно, был индейским аналогом знака креста и значил: «Пусть покоится в мире».

— Она оставила письмо, — добавила Энид. Не помню точного содержания, но оно было адресовано вам, мистер Трентон. Оно звучало примерно так: «Вы не должны сдерживать обещание ради меня». Она не писала, в чем заключается это обещание и почему вы не должны его сдерживать.

Я закрыл глаза и опять открыл их. Все вокруг казалось серым, будто на черно-белой, грубозернистой фотографии.

— Я знаю, что это за обещание, — тихо прохрипел я.

32

Деятельный мистер Уолкотт из общества Морского Спасательства в Салеме был невысоким, плечистым мужчиной со славянскими чертами лица, с седыми кустистыми бровями и словарем, главным образом состоящим из двух выражений: «Наверное же так» и «Почему нет», которые через полчаса общения я счел чертовски раздражающими и безвкусными.

Мистер Уолкотт сказал, что его отец был англичанином, а мать — полькой, что они вдвоем создали семью которая оказалась частично романтической, а частично свихнувшейся, и еще немного гениальной, так что на эту тему он больше не скажет ничего. Он помог Квамусу загрузить ящики с динамитом на палубу своей лодки, девяностофутового, жирного от масла люгера, который я раньше видел принайтованным к более грязному концу побережья в Салеме. Потом он включил двигатели дизеля и без всякой задержки мы отчалили от мола.

Утро было холодным, но море спокойным, и у меня появилась уверенность, что в этих условиях я справлюсь с погружением. Я немного беспокоился из-за динамита, но я повторял себе, что я делаю это ради Джейн. Если я разыграю все хитро и осторожно, то я верну ее себе, целую и здоровую. Мне пришла в голову необычная мысль, что если Миктантекутли сдержит обещание, то я могу получить Джейн даже сегодня вечером.

Квамус коснулся моего плеча и жестом указал мне перейти на корму люгера, где лежало наше оборудование для погружения. Молодая девушка с коротко остриженными волосами и полосой масла на ноге проверяла наличие воздуха в аквалангах. Она носила такой же комбинезон, как и мистер Уолкотт, ее глаза были такого же интенсивного голубого цвета, а мощная грудастая фигура явно показывала, что это его дочь. Она сказала «Привет» и посмотрела на нас с сомнением: седой индеец в возрасте от шестидесяти до трехсот лет и перепуганный торговец в гранатовом плаще.

— Хотите подготовиться, ребята? — спросила она. — Я Лори, Лори Уолкотт. Нырял ли кто-нибудь из вас раньше?

— Конечно, — резко ответил я.

— Я только спросила, — буркнула она и бросила мне непромокаемый комбинезон. Он не напоминал тот, который мне одолжили Эдвард и Форрест, он был сер, потерт и смердел как собачья шкура, а в его складках торчали куски влажного талька. Бутыли с кислородом Также были потерты и поцарапаны, как будто служили для разгона атакующих акул. Но нужно же было помнить, что Уолкотт был профессиональным аквалангистом-спасателем, а не одним из воскресных любителей. Уолкотт о таких говорил «плавающие педики».

— Вы еще можете отступить, — выговорил Квамус. — Не нужно погружаться, когда человек боится. Мистер Эвелит поймет.

— Разве так видно, что я боюсь? — спросил я.

— Я сказал бы, скорее, что вы явно обеспокоены, — ответил Квамус с легкой иронической усмешкой.

— Я вижу, что вы читали «словарь синонимов», — огрызнулся я.

— Нет, мистер Трентон, я просто читаю по вашему лицу.

Когда Дан Басс вел нас с «Дэвиду Дарку», то он маневрировал почти пять минут, пока не поставил «Диогена» в нужном положении по отношению к корпусу. Но мистер Уолкотт, с обгрызенной трубкой во рту и грязной фуражкой на голове, сделал только один поворот, как будто был на гонках, и бросил якорь точно в том месте. После погружения мы с обалдением заметили, что якорь как раз попал на место между торчащими клепками обшивки «Дэвида Дарка».

Теперь Уолкотт перешел на корму и включил однотонный компрессор Атлас-Конко. Могучая машина закашляла, зарычала, выплевывая облака черного дыма, но Уолкотт уверял нас, что она работает как часики. Компрессор был подключен к шлангу длиной в сто футов, а поток сжатого воздуха, вылетающий с другого конца шланга, должен был проделать в иле рядом с затонувшим корпусом корабля дыру достаточно широкую и глубокую, чтобы поместить динамит. Я был удивлен, что Уолкотт не задавал никаких вопросов относительно цели нашей экспедиции, но видимо Квамус заплатил ему за отсутствие любопытства. Лори сидела на релинге и всматривалась в отдаленный горизонт так, будто от всего остального ее тошнило.

Через несколько минут после девяти Квамус и я спустились задами вперед за борт лодки и погрузились в море. К счастью, вода в заливе была исключительно прозрачной, поэтому мы добрались до дна уже через пару минут. Мы быстро нашли корпус, и Квамус потянул за сигнальный шнур, давая Уолкотту знак, чтобы тот начал качать воздух.

Я присматривался к Квамусу через запотевшее стекло моей маски. Он был исключительно мускулист и в комбинезоне выглядел как будто был вытесан из глыбы гранита. Но более всего меня привлекали его глаза. Обрамленные овалом маски, они посматривали задумчиво и серьезно, как будто видели уж так много, что ничто не могло их удивить, даже смерть. Я задумался, не обманывал ли меня старый Эвелит, когда говорил, что Квамус живет в Биллингтоне уже больше ста лет. Я знал, что в некоторых семьях слугам дают одни и те же имена, так что каждый очередной камердинер зовется Джеймс, хотя на самом деле он был иначе крещен. Квамус, который был конем для отца Дугласа Эвелита, был, видимо, отцом нынешнего Квамуса.

Поток сжатого воздуха неожиданно выстрелил из шестидюймового наконечника, и резкий рывок чуть не вырвал шланг из рук. Хоть компенсатор и обеспечивал меня от отбрасывания в другую сторону, но несмотря на это мне все же казалось, что шланг одарен собственной жизнью. Через две или три минуты сдувания ила, окружающего корпус корабля, мои руки и плечи разболелись так, как будто я заменял Лона Чейни в фильме «Собор Парижской Богоматери».

Мы работали почти вслепую, поскольку со всех сторон нас окружали густые тучи вздымаемого потоком сжатого воздуха ила. При втором погружении нам нужно будет использовать воздуходувки, которые развеют большую часть ила, но пока Квамус должен был пробить затвердевшую скорлупу песка и ракушек, покрытую тонким слоем ила, и самых различных отходов, которая всегда образуется на морском дне там, где лежат затонувшие корабли. Квамус использовал длинный металлический багор с заостренным концом, и когда я убрал верхний слой ила, он начал долбить и рубить песок с неослабевающей энергией.

Нас окружал крутящийся мусор: ил, ракушки, перепуганные раки-отшельники, улитки, гротескные губки. Мне казалось, что наш подводный мир ошалел. Я чувствовал себя Алисой в Стране Чудес, находясь посреди водоворотов ила, ракушек и подпрыгивающих в воде пустых бутылок из-под кока-колы. Но через десять минут работы Квамус схватил меня за плечо и дважды сжал, что было обусловленным ранее сигналом для подъема. Он воткнул стальной багор в выкопанную им яму и прикрепил к багру ярко-оранжевый флажок. Потом, размахивая ластами, медленно поплыл наверх, а я последовал за ним.

— Ну и как дела? — спросил Уолкотт, помогая нам забраться на палубу.

— Пока вы выгребли кучу грязи, — он указал на поверхность воды, где над корпусом возникло большое, отличающееся цветом болотистое пятно.