Проклятый - Мастертон Грэхем (Грэм) - Страница 25

Эдвард отвез меня домой. Приехав, он затормозил так резко, что джип затрясся в пляске святого Витта.

— Сказать что-то интересное? — бросил он. — Когда-то я проверял, откуда происходит название «Аллеи Квакеров», которое всегда казалось мне бессмысленным, поскольку тут никогда не было никаких квакеров. Как знаешь, главные сосредоточения их культа были в Пенсильвании, в то время как здесь, в Грейнитхед, я не нашел никаких исторических упоминаний о квакерах до середины девятнадцатого века.

— Ну и что, ты узнал все-таки, откуда происходит это название?

— В конце концов, да, собственно, чисто случайно. Из старой книги, которую прислала в музей старая миссис Сеймур, она все время нам что-то высылает, чаще всего разное тряпье, вытянутое с чердака. Но в этой книге на странице с названием кто-то написал: «Аллея Кракер, Грейнитхед».

— Кракер? Но ведь это по-французски?

— Вот именно. И это значит: «лопаться, ломаться».

— Но почему же выдумали такое название?

— Меня не спрашивай. Я только специалист по морской истории. Может, поверхность земли постоянно лопалась. Тогда носили гробы на кладбище Над Водой, помнишь, так может, назвали этот путь Аллеей Кракер, потому что гробы очень часто падали на землю и лопались, разбиваясь. Кто знает?

— Именно за это я люблю так историков, — неожиданно заявил я. — Именно за то, что они никогда не могут выяснить ни одного дела до конца.

Я вылез из джипа и захлопнул дверцу. Эдвард опустил стекло со своей стороны.

— Благодарю за обед, — закричал он. — Ну и… удачи тебе с фараонами.

Джип уехал, трясясь на выбоинах разбрызгивая колесами воду. Я вошел в дом, налил себе еще виски и решил немного заняться уборкой. Миссис Херрон, живущая в доме Бретбордов, присылала мне дважды в неделю, по вторникам и пятницам, свою служанку Этель «для услуг»: застелить кровати, пропылесосить ковры, вымыть окна и так далее. Но я и сам любил, чтобы в доме было чисто, и всегда любил свежие цветы. Они напоминали мне счастливые дни с Джейн — лучшие дни во всей моей чертовой жизни.

В этот вечер я сел у камина и прочитал все, что только мог найти о затонувших кораблях, погруженных в воду и об историческом прошлом Салема и Грейнитхед. Прежде чем часы фирмы Томпион пробили полночь, прежде чем стих ветер и дождь прекратил лупить, я уже знал о подъеме затонувших судов достаточно много, хотя, конечно, мне было еще далеко до эксперта. Я разгреб кочергой догоравшие поленья в камине, потянулся и подумал, что я наверно заслужил последнюю порцию виски. Странное дело, когда я пьянствовал сам, то никогда не мог напиться. Но и так похмельем я все же страдал. Это была явно незаслуженная кара.

Я запер двери на ключ и забрал с собой последнюю порцию «Шивас». Я напустил полную ванну горячей воды и медленно разделся. Я не спал две ночи подряд и чувствовал себя выжатым как лимон.

Я растянулся в ванне, закрыл глаза и старался расслабиться. Напряжение медленно уступало. Я слышал лишь капанье воды из душа, который никогда не позволял плотно закрутить кран, и тихое потрескивание лопающихся пузырьков пены.

Теперь, когда буря миновала и утихло легкое завывание ветра, я боялся много меньше. Может, духи прилетают с ветром, как Мэри Поппинс, а когда ветер изменяется или прекращается, то они оставляют нас в покое? И молился Богу о безветренной погоде. Но я добавил также и условие, что в субботу утром должен разыграться шторм, хотя бы на пару часов, чтобы мне не пришлось нырять с Эдвардом.

Я лежал в ванне, когда услышал тихий шепот. Я тут же открыл глаза и начал прислушиваться. Ошибки быть не могло. Это был тот же шепот, который я слышал внизу, в библиотеке, приглушенный, почти непонятный поток святотатственных ругательств. Меня опять начало трясти, а вода в ванне показалась грязной и холодной.

Я уже не мог сомневаться. Мой дом был бесноватым. Я чувствовал ледяное дуновение чьего-то присутствия, так, как будто все двери внизу бесшумно открылись, и холодный ветер гулял по коридорам. Я сел в ванне. Плеск воды зазвучал удивительно и глухо, как будто недоработанный звуковой эффект.

Лишь затем я посмотрел на зеркало, подвешенное над ванной. Оно было покрыто паром от тепла, но сейчас пар начал местами конденсироваться, и на поверхности зеркала сформировалось как будто лицо с вытаращенными глазницами. Капли воды стекали с почерневших глазных ям, как будто слезы, капали из уголков рта, как кровь, и хотя я знал, что это только конденсирующаяся влага, мне казалось, что это лицо живет, что как будто чей-то дух, обитающий под посеребренной поверхностью зеркала, отчаянно пытается освободиться, связаться с внешним миром.

Я встал, расплескивая вокруг воду, потянулся за мочалкой, лежащей на краю ванны, и тремя резкими движениями стер пар, так что зеркало снова было чистым; но я увидел в нем только свое перепуганное лицо. Я вылез из ванны и завернулся в полотенце.

Но это же не имеет смысла, говорил я себе, направляясь в спальню. Если каждую ночь меня будут преследовать шепоты и призраки, то мне лучше убраться отсюда. В «Архитектурал Дайджест» я читал об итальянце, который жил в своем огромном палаццо вместе с шумным призраком и это ему вообще не мешало, но я не был ни так храбр, ни так спокоен, чтобы выносить такие вещи в своем доме. В этих шепотах звучала какая-то омерзительная похоть, а все видения были полны ужасающего страдания. У меня было чувство, что я заглядываю прямо в чистилище, хмурое преддверие ада. Самое худшее, что там была и Джейн, та Джейн, которую я любил и на которой женился, и которую все еще любил.

Я вытерся насухо, вычистил зубы и проглотил одну таблетку снотворного, полученного от доктора Розена. Я взял с собой в постель книгу о строительстве Панамского Канала. Уже давно миновал час, и в доме царила тишина, только напольные часы в холле непрерывно тикали и вызванивали четверти часа.

Я сам не знаю, когда я заснул. Я очнулся и увидел, что ночная лампа неожиданно стала тускнеть, как будто в сети падало напряжение. Свет был все слабее и слабее, пока наконец спираль внутри баллончика не замигала апельсиновым, как умирающий светлячок, и не погасла.

Потом стало холодно. Резко начала падать температура, совсем так, как прошлой ночью в библиотеке. Пар вырывался из моего рта. Я плотно закутался в одеяло, чтобы не замерзнуть.

Я услышал смех, шепот. В доме были какие-то люди! Наверняка были! Я услышал шорох ног по полу, как будто пять или шесть человек поспешно поднимались наверх. Но шум неожиданно затих, дверь осталась запертой, и никто так и не появился.

Я лежал точно в том же положении, опираясь о локоть и завернутый в одеяло. У меня начала болеть рука, но я боялся пошевелиться. Вчера утром, вспоминая, как я бравурно вломился в дом миссис Саймонс, я пыжился как петух, считая, что я был крайне храбр, но теперь, посреди ночи, слыша этот шепот и шум под дверьми спальни, я только помню, что ужасно боялся.

— Джон-н-н! — прошептал чей-то голос. Я огляделся, изо всех сил стискивая зубы. — Д-ж-о-н, — повторил голос. У меня уже не было сомнений в том, чей это был голос.

— Джейн? — сипло прохрипел я. — Ты ли это?

Постепенно начала появляться ее фигура, стоящая в ногах ложа. Не такая ослепительно яркая, как до этого, но такая же мигающая, как будто сообщение, передаваемое по гелиографу. Худая, с запавшими глазами, с волосами, волнующимися на каком-то невидимом, неощущаемом ветру, с вознесенными руками, так, как будто она показывала, что хоть она и мертва, а не носит никаких стигматов. Но больше всего меня ужаснуло то, что она была настолько высока. В этих туманных белых одеждах она имела более семи футов роста, она достигала головой потолка и смотрела сверху на меня всем своим серьезным, удлиненным лицом, при виде которого меня охватил ледяной ужас.

— Джон?! — снова прошептала она, не раскрывая рта, после чего начала как будто плыть над ложем в мою сторону. Ее фигура то появлялась, то исчезала, как будто я смотрел на нее сквозь газовую занавеску. Но чем ближе она подплывала, тем больший я чувствовал холод и тем выразительнее слышал электрическое потрескивание от ее развевающихся волос.