Дьяволы судного дня - Мастертон Грэхем (Грэм) - Страница 9

— Это был невинный день! — Он задыхался. — Невинный! Как ты смеешь! Как ты смеешь предполагать, что было что— либо еще! Ты! Демон! Cochon! Vos mains sont sales аvес le sang des innocents![4]

Я встал и сжал плечо отца Антуана. Он попытался оттолкнуть меня, но я сжал его сильнее и сказал:

— Отец это только розыгрыш. Ради Бога.

Отец Антуан взглянул на меня влажными глазами:

— Розыгрыш? Я не понимаю.

— Думаю, так и есть. Это всего лишь магнитофон. Он сыграл с нами эту шутку.

Он нервно взглянул на магнитофон, тот все еще был включен.

— Это не может быть шуткой, — быстро возразил он. Как магнитофон мог мне отвечать? Это невозможно.

— Но вы же сами слышали, — сказал я. — Значит, может быть.

Я был испуган и растерян так же, как и он, но не хотел этого показывать. Я мгновенно все понял, во все поверил и осознал, что начал впутываться в нечто странное и неконтролируемое. Это сродни ощущению человека, стоящего на пороге зеркального зала и борющегося с искушением войти и выяснить, что же это за фигуры молчат там, в темноте.

Я нажал на кнопку «стоп». В комнате воцарилась тишина.

— Садитесь, отец Антуан, — попросил я. — Сейчас я перемотаю кассету, и мы убедимся, что это только шутка.

Старый священник проговорил:

— Это работа Сатаны. Я не сомневаюсь. Это работа самого дьявола.

Я деликатно усадил его обратно в кресло и открыл табакерку. Он сидел бледный и неподвижный все время, пока я перематывал кассету. Я нажал кнопку «пуск».

Мы молча ждали. Вновь услышали треск и шипение кассеты, металлический стук и лай собаки. Затем раздался голос, но на этот раз он звучал еще тверже и злее. Он звучал как голос чудовищного, странного создания, наслаждающегося болью.

— Ты можешь помочь мне, ты знаешь, — повторял он. Ты как будто хороший человек. Хороший и верный. Ты можешь открыть эту тюрьму. Ты освободишь меня, чтобы я присоединился к моим собратьям. Ты как будто хороший человек, верный.

Отец, Антуан неподвижно сидел в кресле, его суставы побелели — с такой силой он сжимал пальцы.

Голос говорил:

— Отец Антуан может убрать крест, загнавший меня внутрь, и снять заклятие. Ты ведь можешь сделать это, не так ли, отец Антуан? Ты должен сделать все, что угодно, для старого друга, а я — твой старый друг. Ты вызволишь меня, и я при соединюсь к собратьям. Вельзевул, Люцифер, Мадилон, Салумо, Чароу, Феу, Амекло, Саграель, Праредан…

— Прекрати! — закричал отец Антуан. — Прекрати это! С необычной для девяностолетнего старика яростью он потянулся к магнитофону, схватил его обеими руками и изо всей силы грохнул о стальную решетку камина. Когда он сел снова, его глаза сверкали от бешенства. Он выудил из разбитого магнитофона тонкую коричневую кассету и швырнул ее в корзину для мусора.

Я смотрел на это в полном оцепенении. Магнитофон— то тут при чем? Кроме того, я впервые видел священника, который разносит вдребезги собственность других людей.

— Что случилось? Почему вы, черт возьми, это сделали? вскричал я наконец.

Священник глубоко вдохнул.

— Это было заклинание, — пояснил он. — Заклинание, которым можно вызвать Вельзевула! Если бы были сказаны последние три слова, этот демон был бы сейчас с нами.

— Вы это серьезно?

Отец Антуан все еще держал в руках обломки моего магнитофона «Сони».

— Вы думаете, я вдруг, ни с того ни с сего, стал бы ломать вашу машину? Эти слова могли, призвать сюда снизу самого ужасного из дьяволов. Я куплю вам новый, не беспокойтесь.

— Отец, Антуан, я беспокоюсь не о магнитофоне, меня тревожит совсем другое. Если это существует внутри танка, что мы можем сделать? Изгнать? Выпустить наружу? Взорвать? Сжечь?

Отец Антуан стряхнул искореженные обломки магнитофона со своей рясы в корзину для бумаг.

— Экзорцизм, мой друг, чрезвычайно сложен для понимания. В наши дни его действия совершаются очень непросто, применяется он только в крайне серьезных случаях. Что касается поджога или подрыва танка — это не лучший выход. Он, конечно, угрожает Пуан— де— Куильи. В этом случае мы получим бешеную собаку на длинном поводке вместо бешеной собаки, запертой в конуре. Он все равно не сможет исчезнуть, пока распятие на башне и пока не снято заклятие.

Я достал портсигар, вынул сигарету, затем не спеша прикурил и глубоко затянулся. Французский табак настолько сырой, что я мог курить сигарету очень долго.

— Как бы то ни было, он хочет выйти наружу,

— Конечно, — согласился отец Антуан. — Он хочет присоединиться к своим товарищам по злу. Своим собратьям. Возможно, демоны или посланники дьявола были и в остальных двенадцати танках.

— Вы думаете, они были посланниками дьявола?

— Похоже на то. Почему танки были окрашены в черный цвет? Почему никогда не открывали люки? Вам уже известно, что немцы говорили о дьяволе, преследующем их на колеснице. Не знаю, была ли у вашего друга возможность изучить другие книги о войне. Он бы тогда узнал, что равнину Орне освободили очень быстро, гораздо быстрее, чем остальные местности вокруг. Была порядочная разруха, но здесь… танки быстро прошли мимо, и никто не пытался задержать их.

Я выдохнул дым.

— Вы полагаете, эта особая дивизия была сформирована из демонов? Но как это возможно? Демоны — это… ну, черт возьми, это демоны. Они особенные. Они воображаемые. Они не могут сражаться, как воины.

— Напротив, — возразил отец Антуан, — именно это у них лучше всего и получается.

— Но как могло случиться, что никто раньше не слышал ничего об этой танковой колонне? Как армия могла допустить, чтобы это случилось?

— Многое из того, что происходило на войне, до сих пор скрывается. В конце концов, что значат тринадцать танков среди сотен? Возможно, ваше правительство решило провести небольшой эксперимент с черной магией.

— Отец Антуан, это совершенно невозможно! Если и существуют вещи, которыми Пентагон не занимается, так это именно черная магия!

Отец Антуан подошел к высокому окну и выглянул во дворик. Несмотря на утро, небо было темным, вечерним. Шел мокрый снег. Церковные часы пробили одиннадцать.

— Люди забыли, что война изначально — действо туманное и магическое. Гитлер много занимался магией, он конфисковал копье Лонгинуса из Уовбургского музея в Вене, потому что верил в предание — «Кто владеет этой реликвией, тот владеет судьбой мира».

Я слушал отца Антуана краем уха — меня больше волновали собственные проблемы.

— Отец Антуан, это все очень занятно, но что же делать с танком?

Отец Антуан повернулся ко мне:

— Мы ничего не сможем сделать, мой друг. Люди, которые не глупее нас, заварили танк. Они закрыли путь, по которому зло может вырваться наружу, и было бы глупо разрушать их работу. Если они не забрали этот танк, значит, он должен остаться здесь.

— И Пассерели будут страдать от него всю жизнь? Вы знаете, ведь Мадлен верит, что танк убил ее мать.

Старый священник кивнул:

— Она не говорила мне об этом, но я догадывался. Сожалею, но я ничем не мог им помочь. Я только благодарю Бога, что здесь стоит лишь один танк, а не несколько…

Я последний раз затянулся сигаретой и затушил ее о край пепельницы.

— Я думаю, вы были слишком нерешительны, — сказал я ему. — Может быть, настало время дать Пассерелям передышку, а может, пора Пентагону покончить со своими грязными делишками.

Отец Антуан взглянул на меня и перекрестился.

— Я обязан предупредить вас, что открывать танк более чем глупо. Это самоубийство.

Я встал и откинул волосы назад.

— Магнитофон стоил сто восемьдесят девять франков, — сказал я. — Но я буду рад получить половину.

Отец Антуан медленно покачал головой.

— Возможно, я когда— нибудь пойму американцев, — произнес он. — Возможно, и они когда— нибудь поймут сами себя.

Я заказал стакан вина за ланчем в небольшом прокуренном баре под названием «Туристы». За стойкой стояла высокая женщина в форме официантки. Народу было не очень много. Вино здесь подавали, по— видимому, собственного приготовления, оно было настолько грубым, что вполне сгодилось бы для мойки и чистки фамильного серебра. К тому же в местных табачных лавочках даже не нашлось сигарет.