Рыцарь Империи - Буревой Андрей - Страница 58

— Что, столько грешков, что не знаешь за какой и взяли? — гоготнул мой собеседник, совершено неправильно поняв меня.

— Типа того, — криво усмехнулся я, не став никого переубеждать.

— Ладно, пойдём к Вильяму-горлохвату, — постояв, помолчав, разглядывая не расположенного к беседе меня, сказал один тюремщик другому. — А то этот скучный какой-то…

Задвижка на окошке захлопнулась и надзиратели двинулись дальше по коридору. А я призадумался… Над тем, что же на меня собираются повесить. Что вообще задумала Кейтлин затевая суд? Ей же много проще самой прибить обидчика, чем затевать всякую муть… Или она решила, что смерть для меня слишком лёгкий выход, и жаждет на каторге сгноить?..

Сон вообще не шёл. Да и холодно слишком для того чтоб спать. Так и сидел, поджав босые ноги на охапке соломы до самого утра. Как ни странно, в моей темнице было крохотное окошечко на свободу, просто я его не заметил поначалу. Слишком оно мало. Да и является по сути лишь трубой, через которую в подземелье поступает воздух и немного дневного света.

Тюрьма с зачином дня прям ожила. Наполнилась гулом, шумом. Похоже немало здесь люда сидит…

Кормежка началась. По коридору какую-то скрипящую тележку прокатили, и начали в камеры стучаться — еду заключённым раздавать. А про меня словно забыли… Ну да не очень-то и хотелось, учитывая как громко ругался на тюремщиков сидящий по соседству со мной злодей. Не понравилось ему, вишь, что уже в который раз плесневелый хлеб достаётся, а каша опять подгорела.

Время потекло… Заключённых ещё трижды покормили. А за мной так никто и не пришёл…

Я как бы уже беспокоиться начал. Нехорошие мысли стали в голову закрадываться — а не собрались ли меня здесь втихую уморить? Без всякого суда?..

Походив по камере, поразмявшись, я цепь свою подёргал, покрутил. В принципе, если поднапрячься, то штырь можно выдернуть из стены…

— Эй, ты чего это там задумал? — отвлёк меня от попыток крутануть цепью штырь знакомый голос. И повернувшись, я обнаружил знакомую толстую рожу заглядывающую в окошечко на двери.

— Да так, прикидываю… — неопределённо высказался я, выпуская цепь из рук.

— Ну-ну, — хмыкнул надзиратель. И пригрозил: — А то смотри будешь непотребства какие устраивать, мигом из арбалета в тебя стрельнём.

— Да какие непотребства? — с досадой высказался я. И спросил: — Что меня на суд-то не ведут?

— Откуда ж я-то знаю? — откровенно удивился тюремщик. — Мне о том никто не докладывает… — И предположил: — Может завтра что решат…

— Да хоть бы поскорей уже… — вздохнул я, поняв что ничего внятного мне от простого надзирателя не добиться. И потерев бурчащий живот, спросил о насущном: — А что тогда не кормят меня?

— Средствов в городской казне не хватает, на то чтоб вас всех прокормить. Вот, — важно выдал тюремщик.

На что я только хмыкнул. Но кивать на чью-то толстую рожу, не иначе как разъеденную скудных тюремных харчах, не стал.

А надзиратель меж тем продолжил, наморщив лоб: — А тебя ещё, к тому же, в особом порядке потчевать повелели… Вот и думаем как угодить… — После чего пообещал, захлопывая оконце: — Завтра что-нибудь решим с твоей кормёжкой.

Так я и остался голодным… Урчащее брюхо погладил, вздохнул, да на охапку соломы вернулся. На ней хоть ноги не так мёрзнут…

Минула ещё одна бессонная ночь. Началась кормёжка. Опять кашу давали… А про меня забыли вновь!

Когда развозящая пищу тележка прогремела мимо меня, возвращаясь, я не выдержал. И подойдя к двери, громко забарабанил в неё.

— Ну, чего тебе? — заглянула окошечко спустя какое-то время толстая харя надзирателя.

— Кормить меня кто обещал? — возмущённо обратился к нему я.

— Ща всё будет, — заверил он. — С остальными только разберёмся…

И правда, десятка минут не прошло, как заскрипел засов, забренчал замок и дверь в мою камеру отворилась.

— Э-э… — растерянно протянул я, глядя на двух толстобрюхих и толстомордых надзирателей, втаскивающих: один — медный таз с исходящей паром водой, а другой — табурет и белоснежное полотенце.

— Умыться вам, перед завтраком, — радушно улыбаясь, сообщил шагающий первым, ставя на пол табурет.

Захлопнув рот, я удивлённо хмыкнул, дивясь эдакому тюремному обслуживанию. Но, разумеется, отказываться не стал. И умылся, и руки сполоснул. Чистым полотенцем вытерся.

Надзиратели тут же всё уволокли и притащили небольшой лакированный столик. Поставили его у двери на пол. Бархатную подушечку рядом уложили, да меня на неё усадили. На столик накрахмаленную скатерть застели. А мне на ворот льняную салфетку притулили. Помогли рукава рубахи закатать.

Я уже в полной прострации пребывал от всего этого. А уж когда один тюремщик притащил здоровенный поднос с фарфоровыми тарелками-тарелочками, разномастными мельхиоровыми ножами, вилками и ложками, и начал стол сервировать, а второй подал мне на подносе серебрёную чарочку со словами: — Не изволите ли аперитивчику отведать, для аппетиту?.. — просто в ступор впал. И даже не задумываясь, чарочку взял и в себя её опрокинул. Хорошо так пошло… Что я совсем безропотно позволил сунуть себе в руки нож и вилку.

Помогавший мне тюремщик довольно кивнул и выскочил из камеры. Куда-то посеменил, переваливаясь. А второй остался со мной, стоя сбоку, сложив мясистые лапы на пузе и с отческой улыбкой взирая на меня. Так прошло минуты две или три…

— Ну а еда-то где? — опомнившись, нетерпеливо обратился я к оставшемуся со мной надзирателю.

— Сейчас-сейчас! Уже бегу, уже несу! — тотчас радостно отозвался из коридора другой, словно только этого и дожидавшийся. И торжественно внёс в камеру огромное блюдо, накрытое крышкой.

Приблизился. Поставил принесённую посудину на столик передо мной. И чуть-чуть крышку приподнял… Позволив мне втянуть в себя дивный аромат чего-то вкусненького и расплыться в довольной улыбке… И хоп! Как какой-то фокусник, неуловимым движением руки, резко крышку с блюда снял!

А я ошарашено разинул рот, уставившись на то что находилось там, на полированном до блеска стальном блюде. На простую деревянную кружку с водой, изрядно погрызенную кем-то, и на сиротливо лежащую крохотную горбушку чёрного хлеба, усохшую до состояния окаменелости. Хорошо хоть не плесневелую… У меня аж живот от такого издевательства свело!

— Вот вы в-волки… — запинаясь, выдохнул я, обращаясь к довольно заржавшим надзирателям, глядящим на мою ошеломленную рожу.

— Но-но, не балуй! — бросив глумиться, пригрозил мне самый толстый, едва я, сжав нож и вилку, начал подниматься с подушки со зверским выражением лица. — А то мигом болт в печень схлопочешь.

Получить железный штырь в брюхо мне не очень хотелось, но спасло от смерти толстомордых надзирателей только новое действующее лицо. В камеру знакомый усатый десятник заглянул. И с досадой бросил: — Дэн, Карой, опять вы со своими розыгрышами? Доиграетесь ведь — прирежет вас кто-нибудь! — После чего обратился ко мне: — Собирайся, на суд тебя вызывают.

— Чего мне собирать-то? — буркнул я, справившись с обуявшей меня яростью и смерив двух толстобрюхих любителей жестоких розыгрышей не предвещающим ничего хорошего взглядом.

— Ну, к примеру, кандалы, — без тени усмешки выдал десятник, вытаскивая означенный предмет из-за спины. После чего велел надзирателям: — Цепь с его ноги снимите.

— Ага, щас! — торопливо закивал один из них и двинулся было ко мне. Но вовремя остановился, видя как я сощурился, да нож с вилкой поудобнее перехватил.

— Брось! — строго велел другой, с невероятной для такого толстяка скоростью выскочив из камеры и тут же вернувшись со взведённым арбалетом в руках. Он у них, похоже, рядом с моей камерой лежал — уже настороженный. Видать частенько во время розыгрышей происходят эксцессы…

— Бес с вами! — выругался я, сочтя произошедшее недостойной кровавых разборок причиной. И так невесть какое обвинение грозит, а за двойное убийство так точно засудят.

Перехватив нож и вилку обратным хватом, я медленно наклонился, вроде как собираясь положить их на стол. А потом, когда тюремщик с арбалетом чуть расслабился, — раз-з! И вогнал их в столик, пробив стальное блюдо-поднос и пригвоздив его вместе со скатертью к лакированной столешнице!