Повесть о белой медведице - Марысаев Евгений Клеоникович - Страница 11

В редчайших случаях белые медведи отваживаются вступить в поединок с клыкастым исполином…

Медведица не решилась напасть в открытую, хотя в её желудке уже целую неделю не было ни кусочка мяса, а в сосцах кончалось молоко. Голод в который раз заставил Кривошейку проявить изобретательность, смекалку.

Она обошла полынью, ведя за собою медвежонка и нахлебников, и приблизилась к торосу, у подножия которого отдыхал морж, с противоположной стороны. Вскарабкалась на зубчатую вершину, цепляясь когтями за выступы, воровато заглянула вниз. Морж дремал, не чуя беды.

Ударом лапы Кривошейка отломила кусище льда. Услышав глухой треск, морж закрутил головою, потом запрыгал на ластах к воде. Но было уже поздно. Медведица, как человек, подняла передними лапами глыбу льда, встав на дыбки, швырнула смертоносный груз точно в голову морского великана.

Морж остался лежать возле кромки.

VI

До предела загруженный ящиками с керном грузовой «МИ-4» возвращался из геологической партии на базу, в затерянный на побережье пролива Лонга поселок с центральной усадьбой оленеводческого совхоза. Гражданские летчики, оленные люди – чукчи, охотники на морского зверя – эскимосы – вот и все население поселка.

Экипаж – трое: командир, штурман и бортмеханик. Это были люди совсем молодые, недавно закончившие училище и мечтавшие работать в полярной авиации еще со школьной скамьи.

Месяц май. На материке цветут сады под теплыми солнечными лучами, но здесь, в Арктике, весной и не пахнет. По-зимнему яростно сверкают снега, сплошь покрывшие скудную, без единого деревца землю. Скалы и хребты в толстых ледяных панцирях. Даже на южных склонах не посерел, не подтаял снег.

Покрытый сверху ярко-красной краской, цветом полярной авиации (в случае вынужденной посадки машина такого цвета хорошо заметна на снегу), «МИ-4» вышел к проливу Лонга и полетел вдоль узенькой полоски чистой воды, образованной недавним штормом. Отсюда до базы рукой подать.

Саня, бортмеханик, небольшого роста розовощекий крепыш, баламут и заводила, которого невозможно представить себе грустным или просто задумчивым, всегда рот до ушей, прильнул к иллюминатору, рассматривая паковые льды.

Взломанные штормами льдины топорщились гребнями, беспорядочно налезали друг на друга и переливались всеми цветами радуги. Над свинцовой водой проносились стаи кайр, у кромки отдыхали моржи и нерпы. Заслышав гул вертолетного двигателя, морские звери тотчас ныряли.

Саня перевел взгляд на горизонт и невольно раскрыл от удивления рот. Прямо перед ним в проливе Лонга появился большой остров, хотя по карте никакого острова здесь не было. Четко обозначились обрывистые берега, уходящие вдаль сопки, скалы, зубчатые хребты. В Арктике нет и не может быть леса, но чудесный остров был покрыт дремучей тайгою, на вершине высоченной сопки торчало одичавшее деревце, и черная тень от него явственно легла на синий снег. Вдоль побережья вытянулось селение с рублеными темными избами…

Не раз и не два видел Саня подобную чертовщину, протирал глаза, крутил головою, стараясь стряхнуть навязчивое видение, но волшебные острова не исчезали.

Бортмеханик соскочил с откидного дюралевого сиденья, встав на вертикальную лестницу, просунул голову в пилотскую кабину.

– Вовка! Мишка! Справа по борту остров! – прокричал он.

Вовка, то бишь командир экипажа, красивый рослый парень с модными, опущенными книзу итальянскими усами и бачками, досадливо поморщился. Сколько раз можно говорить этому обормоту, что в воздухе ни Вовок, ни Мишек нет. Хоть кол на голове теши! Есть командир и штурман. Вовка и Мишка они ему на земле, когда вечерами отплясывают в поселковом клубе.

Владимир немного важничал после своего назначения командиром экипажа. Он неторопливо повернул голову в сторону пролива Лонга, воздержавшись от нотаций, с видом знатока сказал:

– Мираж. По-моему, разновидности фата-морганы. Нечто подобное в 1811 году увидел промышленник Санников с северного побережья острова Котельного, а позже – Фердинанд Петрович Врангель во время своей безуспешной попытки достигнуть открытый им остров… Кажется, начинает исчезать.

Саня бросился к иллюминатору.

По обрывистым берегам острова заструилась легкая зыбь, похожая на поземку. Поземка быстро, прямо на глазах, разрасталась, заволакивала, стушевывала скалы, хребты, сопки, селение. Несуществующая земля превратилась в сплошную бело-серую массу, похожую на грозовое облако. И, подобно парам жидкого азота, облако вдруг исчезло без следа. На его месте были паковые льды с разноцветными торосами.

До базы оставалось четверть часа лёта, когда неугомонный Саня, возбужденный, с блестящими глазами, опять просунул голову в пилотскую кабину.

– Вовка! Мишка! Справа по борту «дядюшка» с детенышем!…

Он считал себя чуть ли не коренным северянином, а местный люд называет белого медведя «дядюшкой», а бурого – «племянником».

– Здесь нет ни Вовки, ни Мишки, – начал было металлическим голосом командир. – В воздухе мы…

– Да будет тебе выпендриваться! Слушай! У меня идея. Давай «дядюшку» отгоним, а медвежонка поймаем!…

– Как всегда, очень неумная идея пришла в твою светлую головку, Санек. – Командир сменил гнев на милость – на этого черта невозможно долго сердиться. – Белый медведь с 1956 года находится под охраной государства, записан в Международную Красную книгу. За подобную авантюру нам шею намылят. И правильно сделают. И прежде всего мне – как командиру.

– Да что ты городишь! «Охрана, Красная книга»… Я ведь не изверг и не предлагаю убить зверя. Я зверей очень даже люблю. Слушай: устроим медвежонку какой-нибудь загончик при общаге, будем воспитывать его, кормить. Жрет много? Не обедняем. Объедок из столовки ему во как хватит! – И Саня ударил ребром ладони в меховой кожаной перчатке по своему горлу.

– Но мы не имеем права захватывать медвежонка. Понимаешь? Наши действия противозаконны.

– Откуда только таких слов понабрался… Святая наивность! Не маленький ведь, пора врать научиться. Скажем так: медвежонок приблудился к поселку, сиротка, мол, без роду и племени, и прочее. Усек? А о том, что мы его захватили во время рейса, никому ни гугу. Слушай: прилетаем с медвежонком на базу, запираем его в вертолете. Идем в общагу. Вечерком я с рюкзачком под курткой топаю на вертодром, охране говорю, что кое-какие шмотки в машине забыл. Усек? Открываю дверцу, медвежонка – в рюкзак, и все в ажуре. Словом, операцию «Медвежонок» целиком и полностью беру на себя… Да решайся же, командир, уйдут в торосы – не отыщешь!

– Потом медвежонка можно в зоопарк переправить, – поддержал бортмеханика штурман Михаил. – Это бурых медведей у них хоть пруд пруди, а за белого они ухватятся, только свистни. – Да брось ты его уговаривать! – вдруг зло крикнул Саня. – По инструкции всю жизнь хочет прожить!. Это нельзя, то нельзя. Диспетчер, а не вертолетчик! За что только в тебя Наташка влюбилась? Будь я девчонкой…

Вместо ответа командир резко повернул вправо штурвал – «МИ-4», описав короткую дугу, лег на обратную линию полета, затем углубился в паковые льды.

Впервые в короткой своей летной жизни командир сразу дважды грубо нарушил инструкцию. Во-первых, без крайней надобности и без разрешения руководителя полета отклонился от линии полета; во-вторых, повел машину над океаном – одномоторному вертолету, каким был «МИ-4», не «поставленному» на поплавки, делать это категорически запрещено: в случае отказа двигателя произойдет катастрофа, ведь внизу могут оказаться мелкие, раздробленные штормами льды, они не выдержат многопудовую тяжесть, перевернутся.

«Вертушка», как называют вертолеты полярники, снизилась. Сначала пилоты увидели длинную цепь редких следов, убегающих к Северному полюсу. Через минуту полета заметили медведицу. На заду четко просматривался номер, написанный яркой красной краской: 141. Она во весь дух мчалась прочь от громадной гудящей стрекозы, унося на спине подпрыгивающего от резких движений детеныша.