Рено, или Проклятие - Бенцони Жюльетта - Страница 31

Средиземное море на этот раз было достаточно милостивым и не слишком часто меняло цвета, сохраняя свою синеву, такую яркую и лучезарную, что Рено не уставал ею любоваться на протяжении всего пути во Францию. Обычно он садился на груду канатов на носу корабля и часами любовался морскими просторами, нисколько не страдая от качки. Гильен д’Ольнэ нередко составлял ему компанию.

– Мы могли бы уже плыть в Константинополь, – вздохнул как-то Гильен, увидев, что корабль проплывает мимо острова Монте-Кристо. – А мы снова возвращаемся во Францию. Вас это не огорчает?

– Огорчает? Меня? Ничуть! Если бы я и хотел куда-то плыть, то только в Сен-Жан-д’Акр[23]. И вам это должно быть хорошо известно. Но мы туда не плывем, поэтому все направления для меня хороши. Я рад открывать для себя мир, потому что до сих пор горизонт мой ограничивался пределами Шаторенара… И потом, как не чувствовать счастье и не гордиться, участвуя, пусть в самой ничтожной степени, в избавлении Его Святейшества от его заклятого врага? Думаю, выпавшая нам участь не хуже крестового похода!

Позади Рено раздался смех, молодой человек обернулся и увидел, что перед ним стоит Иннокентий, одетый в белую сутану. После отплытия папа не покидал каюты Бодуэна, расположенной в носовой части, выходил он из нее только глубокой ночью и долго смотрел на звезды.

– Тем более что дорога в Святую землю лежит теперь через Французское королевство, так что с Божьей помощью мы скоро там окажемся, – с воодушевлением произнес папа.

Впервые Его Святейшество обратился прямо к Рено, и юноша, потерявшись от волнения, не мог найти слов. Покрасневший до ушей Рено, прокашлявшись, опустился на колени. Иннокентий, поглядев на него, снова рассмеялся и продолжил игру.

– Я чувствую в вас некую неуверенность, молодой человек. Вы опасаетесь, что могут возникнуть препоны?

– Ф-Фридрих, – с трудом выдавил из себя Рено. – Трудно не ожидать… от него… ловушки!

– Вы думаете, он пошлет за нами свои галеры? Вполне возможно, что и так, но мы не будем об этом думать, полагаясь, как всегда, на волю Божию. У Фридриха могучие корабли и быстрые галеры, но что они могут сделать, если Господь от них отвернется? Утлую лодку Петра могут раскачивать яростные ветры, сотрясать бури, но Господь своим умиротворяющим дуновением вернет водам покой, и лодка, уцелев среди пенных волн, вновь заскользит цела и невредима по мирному и покорному лону вод[24], как мы сейчас, сын мой.

Рено в растерянности по-прежнему стоял на коленях, слов он найти не мог и поэтому наклонился и взял край папской сутаны, собираясь поцеловать ее. Иннокентий склонился к юноше и положил ему руку на плечо.

– Встаньте, сын мой! Ваш господин рассказал мне вашу историю и выразил желание, чтобы мы выслушали вашу исповедь. Готовы вы предстать перед судом покаяния?

– Сей… сейчас? – только и смог пробормотать потерянный Рено.

– Почему бы и нет? Как только сир Гильен оставит нас, мы окажемся вдвоем между морем и небесами, лучшей обстановки для исповеди трудно найти.

Ольнэ поклонился и в мгновение ока исчез, словно эльф. Иннокентий уселся на канаты и показал плавным движением руки, где нужно встать Рено. На этот раз тот с такой поспешностью упал на колени, что палубные доски вздрогнули.

– Не спешите, соберитесь с мыслями, – посоветовал папа. – А потом рассказывайте все, ничего не опасаясь и не утаивая. Мы хотим знать все. Расскажите обо всей вашей жизни.

Рено попытался сосредоточиться, но ему так и не удалось поймать разбегающиеся мысли, и тогда он попробовал просто начать рассказывать о себе. Сначала он запинался, останавливался, но постепенно говорить ему становилось все легче. Сидящий перед ним человек в белом одеянии был господином всего христианского мира, но на Рено он смотрел с пристальным вниманием, желая ободрить его и понять. И Рено рассказал ему все, не упуская ни малейшей подробности. Он открыл ему даже тайну Адама Пелликорна, которую тот унес в могилу, – тайну своего рождения. Совесть и щепетильность не дали ему утаить этот факт.

– Выходит, – тихим голосом начал Иннокентий, который с некоторого времени погрузился в глубокое размышление, – выходит, что Тибо де Куртене ваш дед, а не отец. Впрочем, относительно этого у нас возникали некоторые сомнения из-за слишком большой разницы в возрасте. Трудно вообразить себе юную принцессу, которая без памяти влюбилась бы в старика.

– Ваше Святейшество… будет ли он осужден за свою ложь? Ведь он пошел на это только потому, что любил меня.

– Не надо защищать того, кто не нуждается в защите. Вполне возможно, что на его месте мы поступили бы точно так же. Нужно любить от всего сердца, чтобы, солгав, унести свою ложь в могилу, но если дед с отцовской стороны… Саладин, то такую проблему разрешить нелегко. Разве что обречь вас на жалкую жизнь, лишенную света учения Христа, чего невозможно пожелать любимому внуку. Правда, есть один государь, который, возможно…

– Какой государь?

– Демон Фридрих! Он был наполовину мусульманином, а теперь уж, наверное, стал им до конца. Он нашел бы вам место среди своих поэтов, танцовщиц, гарема и зверинца.

Рено преисполнился негодованием.

– О нет! Никогда! Мое рождение в Святой земле уже отличает меня от других, и я…

– Успокойтесь. Об этом и речи быть не может, и мы считаем, что Тибо де Куртене, решив поручить вам поиски подлинного Креста Спасителя, не ошибся в выборе! Молитесь, и мы дадим вам полное и окончательное отпущение грехов, и, возможно, если душа вашего деда страдает, она тоже возрадуется. Вам будет дано также письменное отпущение, подписанное нами собственноручно, дабы уничтожить все обвинения и наветы, направленные против вас.

Затем папа произнес традиционную формулу отпущения грехов, и его тонкая белая рука начертила крест искупления на простертом ниц юноше. Иннокентий поднялся и добавил:

– Мы накладываем на вас епитимью: когда вы извлечете Святой Крест из земли, опоганенной неверными, вы привезете его нам… Если только мы будем еще на этом свете. Если же нет, то нашему преемнику. Король Людовик, – добавил он тоном, в котором сквозила ирония, свидетельствовавшая о скрытом недовольстве, – владеет, мне кажется, всеми реликвиями страстного пути Христа, тогда как в папском соборе нет ничего! Даже если у нас будет хоть щепочка от Креста Христова, мы и то будем довольны.

Завершив свою речь, Иннокентий отправился по палубе к корме, оставив Рено приводить свои чувства и мысли в порядок. А он что только не испытывал! Но все заслоняла собой ослепительная радость, она была ярче солнца, что так щедро светило в это победоносное утро. Наконец-то Рено избавился от постыдного и тяжкого обвинения негодяя бальи! Теперь его не коснутся ни перешептывания, ни подозрения. Папа признал его невиновным, и никто больше не посмеет бросить ему в лицо оскорбление! Даже королю Франции придется считаться с решением папы! И Рено чуть не растаял от блаженства, представив, как улыбнется ему королева Маргарита. А она улыбнется, потому что в черные дни защищала его.

Только одно обстоятельство несколько омрачало его радость: он пообещал Тибо, что привезет Крест королю Людовику, но папа, его спаситель, потребовал передать Крест ему… Несколько мгновений Рено размышлял об этом, но потом радость развеяла все его грустные мысли. У него будет еще время подумать, как ему поступить со святыней. Самое главное – обрести этот высший символ присутствия Бога на земле, на который обращено столько глаз в минуты надежд или скорби… Рено был еще слишком молод, слишком прямодушен, чтобы лукавить с другими или с самим собой. В конце концов он принял решение, что, когда придет время, он посоветуется с Людовиком и положится на его решение. В любом случае это будет не завтра.

Прибытие святого понтифика в Геную походило на триумфальное шествие. Как только папские знамена развернулись на верхушках мачт и город узнал о прибытии папы, весь он, от гор до порта, преобразился, словно готовясь к величайшему празднику. На каждой уличке распахнулись окна, балконы, и горожане вывесили лучшие ковры, шелка и самые красивые ткани. Дож[25] вместе с представителями лучших семейств богатого торгового города выплыл на позолоченной галере навстречу папе. Как только понтифик сошел на берег, члены его семьи, все Фьески, опустились перед ним на колени и поочередно целовали у него на руке перстень рыбаря[26], ловца душ человеческих, в то время как вокруг ликовала толпа. Затем папа прошествовал в собор и отслужил благодарственную мессу за благополучное путешествие, а после мессы его препроводили во дворец архиепископа, который, впрочем, был кузеном папы и отвел ему у себя во дворце покои.