Оливье, или Сокровища тамплиеров - Бенцони Жюльетта - Страница 35

Обитель была скрыта высокими стенами, но в памяти обоих тамплиеров хранилось точное представление о ней... Они подошли к одному из нищих, мужчине лет сорока, который стоял, скрестив руки, возле деревянной ограды из тонких жердей, переплетенных гибкими ветвями. Он совсем не походил на своих собратьев. Хотя одежда его была насквозь продырявлена и обтрепана, она явно отличалась от одежды прочих попрошаек: скроена была умелыми руками из прочного, но изрядно поизносившегося сукна. Волосы у мужчины были седые, растрепанные, борода клочковатая, но карие глаза горели живым огнем, хотя уловить их выражение было трудно.

— Да будет с вами миг Господень, брат, — обратился к нему Эрве, слегка кашлянув, чтобы привлечь его внимание. — Могу я спросить вас, что вы тут делаете?

Мужчина метнул на него быстрый взгляд, потом пожал плечами:

— Вы же сами видите: жду, подобно всем остальным!

Хотя голос у него был слегка охрипший, возможно, из-за склонности к спиртному, говорил он, как человек благородного происхождения, и Эрве подумал, что вряд ли он принадлежит к низам общества.

— Но чего вы ждете? Простите за нескромность, но мой брат и я прошли долгий путь. Как люди нездешние, мы ничего не знаем о том, что происходит в Париже.

— Неужели вы прибыли из таких далеких краев, что до ваших ушей не донесся слух, поразивший все королевство?

— Напротив! Нам сказали, что король захватил все командерии Ордена Храма. Но это кажется невероятным! А сейчас мы услышали, что здесь — это, кажется, обитель парижского Храма? — все еще раздают милостыню... Значит, все осталось по-прежнему?

— Верно. Милостыню раздают, хотя многого от тех, кто находится здесь, никто не ждет.

— Значит, тамплиеров здесь больше нет?

— Они здесь. Говорят, что Великий магистр и его сановники заключены в Главной башне, а другие их братья в тюрьме. Остальных рыцарей препроводили в Сен-Мартен-де-Шан, чтобы подвергнуть там допросу. Их было около ста пятидесяти, да еще сержанты и слуги. Тут осталась лишь небольшая кучка, — добавил нищий голосом, в котором прозвучал гнев. — И занимается ими сам король собственной персоной!

— Сам король? Мы слышали, будто он сейчас в своем замке в Понтуазе.

— Откуда же вы идете?

— Из... из Нормандии. Монастырь, давший нам приют, сгорел...

— Правда? И где находился этот монастырь?

Оливье тихонько толкнул ногой своего друга, напоминая ему об осторожности. Этот нищий задавал слишком много вопросов.

— Рядом с Дьеппом!

Эрве готов был поклясться, что в глазах нищего мелькнула молния. Желая избежать дальнейших уточнений, он перешел в наступление:

— А вы уверены, что король сейчас в этой обители?

— Абсолютно уверен! Он прибыл сразу вслед за людьми, которые схватили тамплиеров. Разумеется, вы не знаете, как все это происходило?

— Разумеется.

— Тогда я вам расскажу. На рассвете прошлой пятницы новый канцлер Гийом де Ногаре в сопровождении капитана гвардии Райнальда де Руа вошел в обитель. Ворота ему отворили, потому что он солгал, сказав, что пришел сюда «по поручению короля», желающего переговорить с Великим магистром по делу, которое не терпит отлагательств.

И его впустили. Но он привел за собой вооруженный отряд, который беспрепятственно захватил всю обитель. Тамплиеры, поднятые в буквальном смысле слова с постели, не оказали никакого сопротивления.

— Тамплиер имеет право сражаться только с врагами Веры и Ордена. Ему запрещено поднимать оружие против своих, — заметил Оливье.

Нищий вздрогнул. Его взгляд, не отрывающийся от охраняемых ворот, уставился на Оливье.

— Откуда вы это знаете?

— Храм существует так давно, что это известно всем. Особенно в монастырях...

— Возможно... Чтобы закончить наш разговор, скажу вам, что хранителя печати — Ногаре стал им всего две недели назад, как будто нарочно! — сопровождал Гийом Эмбер, которого называют Гийом Парижский, исповедник короля. Но этот неумолимый доминиканец был Великим инквизитором Франции. А Ногаре, после захвата Папы Бонифация VIII в Ананьи, все знают как человека грубого и жестокого. Теперь вам понятно, что предстоит вынести тамплиерам!

— Но это невозможно! Они подчиняются только Папе Клименту V. Если против них выдвинуты обвинения, значит, их должны подвергнуть заключению, чтобы передать затем Его Святейшеству?

Незнакомец слушал с возрастающим интересом и даже удостоил их улыбкой:— Экий пыл для нищенствующих братьев! Разве что у вас есть родичи... или друзья среди членов Ордена? Или же...

Оливье, осознав, что он — всегда слывший молчальником! — совершил неосторожность, вспыхнул до ушей.

— Или что? — спросил он с надменностью, которая тоже была проявлением неосторожности.

Нищий наклонился к нему и прошептал:

— Или же вы сами тамплиеры, как и я!

— Вы?

Эрве крепко надавил ему на ногу, призывая к сдержанности. Этот человек вполне мог оказаться провокатором. Но Оливье уже трудно было остановить. Он впился взглядом в лицо нищего, который не отвел глаз и ответил с холодной яростью:

— Да, я Пьер де Монту! Пять лет назад меня осудили и изгнали из Ордена за то, что я посмел обвинить чудовище, совратившее часть братьев своей сатанинской доктриной и мерзкими ритуалами, в которых теперь обвиняют сам Орден. И эти позорные обвинения его погубят, потому что король, получивший хитроумные доносы, на самом деле верит, что Храм прогнил до основания.

Оливье обменялся взглядом с Эрве, который тоже вступил в диалог. Сомнений не было: в голосе нищего слышались такая боль, такое оскорбленное чувство, что это не могло быть спектаклем. Одновременно в их головы пришла одна и та же мысль, но вслух прошептал ее Оливье:

— Ваше... чудовище зовут, случайно, не Ронселен де Фос?

Монту ответил столь яростным взглядом, что Оливье стало все ясно без слов.

— Вы его знаете?

— Его знал мой отец, потом узнал и я, а также и этот брат... Наша встреча была не из приятных, но я счастлив, что могу утешить вас.

— Утешить? Меня может утешить только его смерть...

— Возможно, смерть уже настигла его, потому что прошлой весной на него обрушилась длань приора Прованса брата Клемана Салернского. Его судили и приговорили к заключению в тайную тюрьму замка Риу. В его возрасте он не долго выдержит заточения.

— Господь вынес свой приговор. Наконец-то!

Лицо рыцаря, ставшего нищим из-за случившегося с ним несчастья, осветилось невыразимым счастьем. Откинув голову назад, он прикрыл глаза, и по его заросшим, грязным щекам потекли слезы — это были слезы облегчения. Открыв глаза, он одарил своих собеседников широкой улыбкой:

— Не знаю, кто вы такие, но благодарности моей нет границ! Вы сняли тяжесть с моей души, и теперь я могу умереть счастливым!

— Зачем вам умирать? У вас нет родни, нет состояния? Из-за этого вы находитесь в таком плачевном положении?

— Нет. Родные отреклись от меня, как прежде сделал Храм. Я не сержусь на них, как не сержусь и на Орден. Храм считал, что совершает доброе дело, но в душе я остаюсь тамплиером. Я даже хочу оказать Ордену последнюю услугу... А сейчас нам надо разойтись, братья! Окажите мне милость, отойдите от меня! Поверьте мне, вам надо уйти отсюда! Даже в этих рясах вы подвергаетесь опасности...

— Не больше, чем вы в ваших лохмотьях! — спокойно возразил Эрве. — Кстати, вы не ответили, чего ждете вы и все эти люди... Милостыни?

— Сразу после арестов король Филипп вошел в обитель, и сегодня он должен выйти, чтобы отправиться во дворец Сите. Он будет милостив — он всегда таков, когда прогуливается по улицам, — чтобы народ лучше к нему относился... Вот этим я и воспользуюсь!

— Почему бы нам не объединиться? — спросил Эрве. — Мы тоже превратились в бродяг, нам нужна помощь!

— Конечно... Но сейчас последуйте моему совету и уходите!

— Об этом не может быть и речи, — сказал Оливье. — Я хочу выяснить, что случилось с братом Клеманом Салернским, моим вторым отцом, и не уйду отсюда, пока не узнаю...