Принцесса льда - Ярцева Евгения Сергеевна - Страница 2

За полтора часа занятий Маша ни разу не упала, будто бы внутри у нее была спрятана волшебная точка равновесия. С первого раза почувствовала, насколько нужно наклониться, чтобы не кувыркнуться на спину, когда делаешь «саночки»: едешь в полном приседе, вытянув вперед руки. Дольше всех продержалась на льду «цапелькой»: одна нога поджата, руки в стороны. А когда Тамара Витальевна показала, как разогнаться «змейкой» и на полном ходу развернуться в обратную сторону, Маша после разворота несколько раз прокрутилась вокруг своей оси и не сразу поняла, что у нее получилось вращение, похожее на то, которое делают фигуристы по телевизору.

Больше всего ей нравились «фонарики». Коньки упруго разъезжались и съезжались, на льду оставался узор, похожий на новогоднюю гирлянду. Может быть, потому-то она и выбрала этого злополучного гнома с фонариком, когда отправилась в магазин покупать Гоше подарок на день рождения, хотя мама уверяла, что такая чепуховина годится только для трехлетки. Гном носил красный колпак и кудрявую бороду; глаза у него были мечтательными, а улыбка, честно говоря, немножко придурковатой. Склонив набок голову, он застенчиво протягивал вперед руку с фонариком, смахивавшим на мороженое-рожок, который загорался золотым светом, если сдвинуть рычажок выключателя.

На последней перемене Маша вытащила подарок из коробки под партой, протянула Гоше и неуверенно чмокнула его в щеку.

– Жених и невеста! – выкрикнул Вадик у нее над ухом.

Маша схватила учебник, чтобы треснуть Вадика по голове, тот отскочил и радостно заблеял:

– Жених и невеста, тили-тили-тесто!

Двое-трое мальчишек, которые торчали в классе, подхватили:

– Жених и невеста!

А Вадик вырвал у Гоши гнома и заверещал:

– Кому свадебный подарок! – и швырнул его мальчикам.

Гнома начали перекидывать по классу, как мяч, Гоша безуспешно пытался его перехватить, Маша надрывалась:

– Отдайте сейчас же!

Тут гном со звоном ударился об пол. Гоша кинулся к нему, поднял… Рука гнома была пуста, разбитый фонарик валялся под чьей-то партой. Маша закричала:

– Что вы наделали! – отвернулась к стенке и заплакала, а Гоша с кулаками набросился на Вадика…

Все чтение Маша просидела насупившись. Когда урок закончился, она первая сорвалась с места, живо оделась и, не дожидаясь Гоши, побежала домой.

На следующий день в школе Гоша виновато говорил:

– Ничего, Маш, он и так хороший, без фонарика…

– Нет, он дурацкий! Выброси его.

– Но…

– Обещай, что выбросишь! – Маша топнула ногой.

– Ладно, – буркнул Гоша. – Обещаю.

Но вспоминать про испорченный подарок и особенно про «жениха и невесту» все равно было неприятно. И дружба пошла на убыль. Маша попросила пересадить ее на первую парту, якобы поближе к доске, на занятия фигурным катанием ходила без прежнего удовольствия; а когда узнала, что с сентября пойдет в другую школу, даже обрадовалась.

К переменам Маша всегда привыкала легко. Сама не заметила, как привыкла каждое утро ездить с мамой на метро в час-пик и возвращаться домой самостоятельно. Уроков задавали раза в два больше, чем в прежней школе, появились новые подружки, Гоша был забыт, да и прошлогодние занятия фигурным катанием почти не вспоминались. К тому же зима не задалась: снег чавкал под ногами бурой кашей, разливался по тротуарам бесформенными лужами. Но в день, когда лужи затвердели и превратились в продолговатые дорожки, по которым с разбега прокатывались все, кому не лень, а с неба полетели частые снежинки, Маша, шагая от метро, заскучала по катку. И ноги сами собой понесли ее к спортивной школе.

Она попала на перерыв в середине занятия. Почти вся группа сидела на лавочке, кто-то перешнуровывал ботинки, кто-то потягивал минералку. Маша поискала глазами Гошу – его не было. Несколько девочек разминались на льду; одна отрабатывала вращение «пистолетиком». В прошлом году Маша только-только начала его осваивать, да и то по частям: отдельно подход, отдельно въезд. Но сейчас мысленно дублировала вслед за девочкой каждое движение, будто бы сама делала поворот-тройку и махом свободной ноги закручивала себя в волчок. Приоткрыв рот от усердия, она непроизвольно пригнула голову и прижала локти к корпусу для правильной группировки. И вздрогнула, когда сзади раздалось:

– Ну как, есть от чего рот открыть?

Тамара Витальевна со смехом потрепала ее по плечу. Она ничуть не изменилась: все тот же голос повышенной громкости, вязаная шапочка, свитер с оленями; и Маше показалось, что полугодового перерыва в занятиях вовсе не было. Тамара Витальевна спросила про новую школу, Маша разболталась. Выложила, что на математике решает задачи повышенной сложности, что к завтрашнему дню нужно написать сочинение по английскому на две, а лучше на три страницы и что до школы ехать больше часа. Тамара Витальевна кивала в такт Машиным словам, лицо ее выражало боязливое сочувствие: в ее представление о мире не укладывалось, что на дорогу в школу можно тратить столько времени.

– Это во сколько ж ты возвращаешься? – спросила она и, узнав, что Маша еще не заходила домой, констатировала: – Да уж, в дневную группу ты бы никак не успевала…

«А есть другая группа?» – хотела спросить Маша, но Тамара Витальевна ее опередила:

– …а в вечерней уже разрядники занимаются, там требования выше, тренировки дольше, но им-то ничего, они и живут по соседству, и вообще…

Она неопределенно повела рукой, очевидно имея в виду, что разрядники из вечерней группы – обычные земные люди, которым не приходится писать трехстраничные сочинения по английскому и решать задачи повышенной сложности. На Машин вопрос, можно ли ей ходить в вечернюю группу, недоверчиво подняла брови, но сказала:– Конечно, можно.

Когда в замке повернулся ключ, Маша вприпрыжку выскочила в прихожую.

– Мама, я снова буду ходить на коньки! – выпалила она с воодушевлением.

Мама на миг остолбенела, словно вместо родной дочери увидела привидение.

– Никаких коньков, – проговорила она железобетонным голосом.

– Ну, мам! Там вечерняя группа есть!

– У тебя и так по английскому четверка в четверти, – тем же голосом отозвалась мама, отряхивая от снега пальто и вешая его на плечики. – Притом что преподаватель у вас – кандидат наук.

– А если в следующей четверти будет пятерка? Если у меня все-все пятерки будут? – Маша пообещала бы и сама стать кандидатом наук со следующей четверти, лишь бы выторговать себе право ходить на каток.

– Речи быть не может. Ты уроки уже начала делать?

Маша яростно засопела. Не глядя на нее, мама скинула сапоги и направилась в ванную комнату мыть руки. Маша ринулась наперерез, как камикадзе в лобовую атаку.

– Знаешь что, мама! Если ты не разрешишь мне ходить на коньки, я вообще никогда не буду делать уроки! И стану учиться на одни двойки!

– Ты меня не шантажируй! – прикрикнула мама. – Мала еще, чтобы другими командовать!

С непроницаемым, как танковая броня, лицом, которое ясней всяких слов показывало, что вопрос исчерпан, она прошла на кухню. И совсем другим тоном заговорила:

– Я тебе шоколадное молоко купила, твое любимое. Пельмени будешь со сметаной или как?

– Никак! – Маша отвернулась. – Не нужно мне шоколадного молока!

– Да пожалуйста, – фыркнула мама. – Хочешь голодать – твое дело.

Изо всех сил топая ногами и тем выражая крайнюю степень протеста, Маша ушла в свою комнату. Захлопнула дверь и уселась на кровати.

Воздух за окном посинел. Во дворе зажглись фонари. Мама гремела посудой на кухне, клацала компьютерными клавишами в своей комнате, долго разговаривала по телефону. Наконец заглянула к Маше.

– Почему в потемках сидишь?

Ответом послужила гробовая тишина.

– Ты что, и уроки не сделала?!

Молчание.

– Даже не обедала, хотя бы йогурт съешь!

Молчание.

Мама щелкнула выключателем, посмотрела на Машино отчаянное лицо. И устало опустилась на стул возле двери.

– Сумасшедшая. Сил моих больше нет. Ходи на свой каток. С условием: если начнешь хуже учиться, коньки сразу отменяются. Договорились?..Два дня спустя Маша целеустремленно семенила по утопавшей в сугробах тропинке к крытому катку спортивной школы, а в рюкзачке за спиной подпрыгивали новые раздвижные коньки, которых должно было хватить минимум на три года.