Старая Контра - Марушкин Павел Олегович - Страница 53

– Благодарствую…

– Не за что, отец. – Повинуясь внезапному порыву, Фракомбрасс остановился и присел на корточки. – Скажи-ка… Кем ты был раньше?

– О! Я много кем был! – Нищий подтянул деревянную ногу и уселся поудобнее; видно было, что он не прочь почесать языком. – Бродяжничал, сидел в тюрьме, водил по небу летучие корабли…

– Ну?! Даже так?!

– А ты думал! Я же, в сущности, старый воздушный волк! Да, сынок, золотые были деньки… Я тогда служил матросом на «Офигении», мы возили грузы на самые отдалённые плантации. Иногда мои ноги целыми месяцами не касались земли – да и зачем, если подумать? Кормили нас хорошо, а за выпивкой всегда было кого послать. Не, так-то что не жить!

– А сейчас что же?

– Эх… Стар я стал, сынок, просто стар… Вот и списали на землю… – Нищий сморгнул непрошеную слезу. – Нет, ты не подумай, что я жалуюсь. Я ж у сынка своего живу, они с невесткой меня всяко и накормят, и угол найдут, спасибо им… А только разве это жизнь – в четырёх стенах сидеть день-деньской? Вот я и брожу по улицам. Тут тебе и поговорить, и новости послушать. Невестка ворчала сперва, потом ничего, привыкла… Да и мастерить, опять же, на свежем воздухе лучше получается…

– Чего мастрячишь-то? – удивился Фракомбрасс. Нищий улыбнулся, показав коричневые пеньки зубов, и извлёк из-за пазухи литровую бутыль.

– А вот…

Ёкарный Глаз пригляделся. Внутри хорошо знакомого капитану сосуда находился миниатюрный дирижаблик, точь-в-точь как настоящий! Был сделан даже штурвал, а в иллюминаторы вставлены крохотные стёклышки.

– Это как же ты умудрился его ту да запихнуть?! – Фракомбрасс бесцеремонно забрал у нищего бутылку и стал вертеть её так и сяк, силясь разгадать секрет.

– Думаешь, я его внутрь вставил, а потом стекло склеил? – беззлобно рассмеялся тот. – Не-ет, сынок… Тут фокус в другом. Вот, смотри-ка… – Он с кряхтением отстегнул свой протез и извлёк из его недр длинный тонкий пинцет. – Вот этой вот штукой я его и собрал.

– Как собрал? Прямо в бутылке, что ли? – всё ещё не мог поверить Ёкарный Глаз.

– Сообразил наконец! Да, прямо в бутылке. Всего-то нужно – чтобы деталька через горлышко пролезла. А дальше всё просто: капля клея и пинцет. Тут первое дело – не торопиться. Ну, да я уже давно никуда не спешу…

Фракомбрасс, не слушая его, зачарованно уставился на крохотный макет. Дирижаблик был совершенен; казалось – увеличь его в сотню раз, отправь на ванты команду расторопных матросов, поднимай паруса и отправляйся в путь! Ни в оснастке, ни в форме корпуса или баллона опытный глаз пирата не находил ни единой детали, к которой можно было бы придраться. В этот миг перед ним вдруг с какой-то пронзительной ясностью предстала вся жизнь этого обезьянца и тысяч ему подобных: долгий кропотливый труд изо дня в день – и всё это ради нескольких лишних медяков, которые всё равно исчезнут, просочатся, словно вода между пальцами. Неловким жестом он сунул старику его собственность и зашагал по улице, напрочь (небывалое дело!) забыв про спиртное. Капитан увидел вдруг на месте старого нищего самого себя. Это он, Изенгрим Фракомбрасс, Ёкарный Глаз, легенда при жизни, ковылял по жарким кривым улочкам Манки-тауна, зашибая на выпивку у редких прохожих, и мастерил макеты кораблей, щуря гноящиеся от вечной пыли глаза. Да, вот куда, оказывается, может завести честный труд! Признание? Богатство? Собственный, предки его побери, особняк с мраморными львами у кованой решётки ворот? Чушь! А он-то, как последний дурак, раскатал губу, даже начал прислушиваться к медоточивым речам этого лукавого горри… Вот оно, его будущее! Всеобщее уважение, значит? Вот вам – всеобщее! Капитан зарычал, да так, что выходившие из подворотни кумушки невольно шарахнулись обратно.

В квартире, снятой для него Громилой, царил прямо-таки неприличный порядок. Фракомбрасс захлопнул за собой дверь и некоторое время созерцал налитыми кровью глазами спартанскую обстановку кабинета. Потом вдруг рванулся вперёд, пинком отшвырнул кресло, схватил со стола стопку отпечатанных листов и принялся комкать и рвать их. Затем настал черёд пишущей машинки. Когда первый заряд ярости благополучно иссяк, пират привалился к стенке и закрыл глаза, тяжело дыша. В эту минуту кто-то позвонил в дверь.

– Эй, любезный, у вас всё в порядке? Почему такой шум?

По голосу капитан узнал квартировавшего напротив сухонького старичка-павиана, с которым он каждое утро церемонно раскланивался.

Чувствуя какое-то странное, но очень глубокое облегчение, Ёкарный Глаз распахнул дверь, схватил ни в чём не повинного соседа за грудки и, обозвав старой драной долбанью, спустил его с лестницы. Отчаянный малый, о существовании которого капитан начал было забывать за прошедшие недели, вновь возвращался, и не хватало лишь самой малости, чтобы превращение свершилось окончательно. Внезапно Фракомбрасс ощерил клыки в недоброй усмешке и метнулся на кухню. Спички, как всегда, лежали на столе рядом с примусом…

Пять минут спустя пират покинул весело полыхающую квартиру. Он не взял с собой ничего, кроме денег и остро отточенного карандаша – последний вполне можно было использовать как оружие, если бы возникла такая необходимость. Впрочем, он не сомневался, что раздобудет и оружие, и деньги в самое ближайшее время – причём столько, сколько ему будет необходимо.

– Один древний полководец говорил, что надо сжигать за собой мосты, – поведал Фракомбрасс вечернему городу. – И я, блин, точно знаю, что этот сукин сын был прав. Я ведь чуть было не стал достойным законопослушным гражданином, вот позорище-то! Не, моя старая славная команда этого бы не одобрила. И знаете, что я хочу сказать? Парни были бы абсолютно правы! Они, поди, уже заждались меня в том специальном раю, что припасён для джентльменов удачи.

Оранжевое, словно огромный, плавающий в небе апельсин, солнце клонилось к закату.

Старинная песня воздушных пиратов звучала всё тише и тише, пока не замерла вдалеке.

– Вставай.

– Я никуда не пойду, мон.

– Вставай!

– Я никуда не пойду…

Сэлбасер Заекиров сидел, прислонившись к большому камню и закрыв глаза. Опираться на поражённую гангреной ногу он уже не мог, и брату приходилось тащить его на себе. Выбирать дорогу становилось всё труднее – горы вздымались круче и круче. За прошлый день они прошли километров десять, да и то лишь благодаря постоянным понуканиям Иннота. Гукас появлялся дважды, каждый раз выбирая момент, когда каюкера не было рядом. Незадолго до полудня он внезапно выскочил из тумана, подцепил пальцами нижнюю челюсть Пепелда Похипака и проорал ему прямо в лицо: «Саечка за испуг!» Кинувшийся на выручку Иннот опоздал – проклятый колдун тут же скрылся среди камней. В другой раз он протянул руку на крутом склоне беглецу Дамаяди. Отупевший от усталости и страха, тот не сразу понял, кто помог ему взойти на гребень скалы… А потом уже было поздно что-либо делать. Вечером, когда обессиленные путешественники, миновав очередной подъём, повалились на землю, обнаружилось отсутствие Мафси Солавэ. Никто не заметил, где и когда он отстал.

Селбасер Заекиров отказался идти на следующее утро. Наконец Бят, отчаявшись уговорить брата, попросту взвалил его на плечи, сделал, шатаясь, несколько шагов – и рухнул сам. Иннот, обернувшись, хмуро покачал головой.

– Тебе не унести его. Сил не хватит…

Силы действительно были на исходе. Последний раз они ели два дня назад. Кое-кто соскребал на ходу и пытался жевать белые и жёлтые лишайники, в изобилии облепившие скалы, – но те оказались невероятно горькими. Туман понемногу редел – очевидно, беглецы приближались к границе горячих источников.