Музыка джунглей - Марушкин Павел Олегович - Страница 10

– Гляди, гляди, поплыла!

– Здорово!

– Чья же это? Гоппля, не твоя, часом? Уж больно неугомонная!

Последнее заявление было встречено взрывом хохота. «Что за странный народ! – думал Папа. – Сколько уже живу среди них – и всё не могу привыкнуть. За эти годы я должен знать каждого как облупленного; ан нет! Казалось бы, сейчас им только горевать да оплакивать свою злосчастную судьбу. А они покуривают да веселятся! Неужели и вправду – чем меньшим ты владеешь, тем легче и радостнее тебе живётся? Я никогда не был безоговорочным сторонником данной концепции, но сейчас готов признать, что в ней что-то есть».

Сразу за деревней начинались высокие заросли кустарника, сейчас еле виднеющегося над водой, и там плоты в первый раз забуксовали. Смоукеры попрыгали в воду и, подбадривая друг друга криками, стали проталкивать их сквозь тугое сплетение ветвей. Те сердито скребли по днищу, не пускали с насиженных мест… Гребцы налегали на вёсла. Пару раз пришлось взяться за топорики. Внезапно между деревьями замаячил просвет.

– Река! Река! – радостно загомонили все; и тут откуда-то из густой хвои над плотом послышался вопль:

– Стойте!!!

Охотники, присев от неожиданности, схватились за духовые трубки.

– Подождите! Доунт шут! Нихт шиссен!! Возьмите меня с собой!!! – по стволу склонившейся над водой бородавчатой сосны торопливо слезала какая-то всклокоченная личность.

– Нихт шиссен, майне либен зольдатен! – приветливо откликнулся полиглот Свистоль, с любопытством разглядывая странную фигуру.

Та спрыгнула прямо на плот, изо всех сил прижимая к груди завернутый в лохмотья свёрток.

– Защиты и справедливости! – прошептал незнакомец, испуганно таращась на смоукеров.

– Гм… Так кто ты такой и что случилось? – спросил Свистоль, сворачивая «козью ногу».

Всклокоченный радостно её принял, судорожно затянулся и принялся рассказывать. По словам странного человека, выходило, что он уже больше месяца скитается по лесу, не рискуя возвращаться к своему жилью. На вопрос, что же его так пугает, он ужасно занервничал, поперхнулся дымом и закашлялся, таращась в пространство налитыми кровью глазами и шепча: «Она, она, это всё она!»

– Ну что вы пристали? Видите же, человек не в себе, – тихонько сказал Папа на ухо шаману.

Чужак, однако, кое-как справился с волнением и, поминутно сбиваясь, поведал об упавшем прямо с неба жутком чудище. Он, Отшельник, человек безобидный и мирный, никак не ожидал такого! Поспешным бегством ему удалось спастись самому и спасти книгу, труд всей своей жизни, – тут он нежно погладил тряпичный свёрток.

– И с этих самых пор ты не решаешься вернуться домой? – жалостливо качая головой, спросил Грибок. – Так-таки целый месяц?

– Может, и больше, не знаю! – содрогнулся Отшельник. – Я заблудился, бродил по лесам, искал хоть какие-то ориентиры… Недавно забрёл в ваши места. А тут ещё потоп, потом эта страшная буря… Я всю ночь не сомкнул глаз, защищая мою книгу от влаги. Хорошо, попалась эта сосна, – он кивнул на дерево. – Там удобные ветки, будто специально так устроены – можно сидеть, не опасаясь свалиться. Как в кресле!

– И куда же ты теперь? – поинтересовался Папа.

– Я это… Я с вами… Если можно, конечно, – опасливо косясь на обступивших его любопытных смоукеров, отвечал незнакомец.

– Отшельник, да ещё философ, да к тому же и грамотный – большая редкость в наши дни, герр адмирал, – пробормотал Свистоль, подталкивая Пыху в бок. – Негоже бросать его в лесу, э?

Отшельник умоляюще сложил лапки на груди и преданным взором уставился на молодого смоукера, часто помаргивая.

– Ты это… – сообразил Пыха. – Ты можешь остаться, да? Ну… э… ступай на последний плот; будешь помогать нашим.

Отшельник, бормоча благодарности, испарился.

Затянули старинную смоукеровскую походную песню: «Ос-тавь по-ку-рить! Ос-тавь по-ку-рить!» [7] Вёсла в руках гребцов поднимались и опускались ей в такт. Маленькая флотилия вышла наконец на простор разлившейся по лесу безымянной речки.

Иннот проснулся и некоторое время не мог сообразить, где он находится. Наконец в памяти всплыло: поединок на крыше, полёт – и его собственное оригинальное появление на обезьянской вечеринке. Он в доме у бойца реслинга. Как его… Дуит Лопа. Точно.

Я не привык относиться к своим снам серьёзно, размышлял каюкер, усаживаясь на диванчике. Однако то, что произошло этой ночью, – больше, чем просто сон. Любопытно, у меня начинается раздвоение личности или… Вот это «или» больше всего смущало Иннота. Если предположить, что он здоров, значит, – всё, что говорили странные двойники в его сне, соответствует действительности. И это тогда объясняло многое…

– Однако же… – вслух сказал он, потягиваясь, – на данный момент у меня есть куда более насущные проблемы.

Итак, ухайдакер. Первый раунд, можно считать, закончился вничью. Правда, если бы не его маленькая тайна, о которой Иннот и сам не подозревал, он стал бы для каюкера последним. Что же… Враг умён. Не найдя мёртвого тела на камнях университетского дворика, он наверняка поймёт, что противнику удалось каким-то образом ускользнуть. Значит, он будет наготове. Одно хорошо: о теперешнем местонахождении Иннота Подметала не имел представления. Не попросить ли мне здесь убежища на несколько дней, подумал Иннот. Впрочем, он тут же отверг эту мысль. Его вчера видела уйма народу. Скорее всего, уже к вечеру тайна перестанет быть тайной. Значит, надо подыскать себе новое жильё. И ещё – встретить Хлю. «Махагония», по идее, должна прибыть в аэропорт. Правда, эта буря… Ну, будем надеяться на лучшее. В конце концов, парень в надёжных руках. Вспомнив Адиррозу, Иннот ухмыльнулся – хотя и не очень весело. В его собственной личной жизни была парочка любовных романов – бурных, но весьма кратковременных. Наверное, для меня моё ремесло действительно самое важное в жизни, подумал он. По крайней мере, самое интересное.

Найдя хозяина и щедро расплатившись с ним за разбитое окно, Иннот поинтересовался по поводу своего приятеля – гориллоида.

– Гро ушёл примерно час назад, – зевнул Лопа. – Правда, что странно, не со своей новой пассией, а с майором.

– Думаю, девочка сейчас просто не в состоянии передвигаться, – подмигнул Иннот.

– Ну да, скажешь тоже! – хохотнул хозяин. – Да она сама любого заездит до полусмерти! Проверено на собственном опыте!

Размышляя об особенностях обезьянского промискуитета, Иннот покинул гостеприимный дом и направился по одному ему известному адресу. Самым первым делом следовало позаботиться об оружии.

За ночь ураган умчался прочь. Гроза отбушевала, и теперь утреннее солнце вовсю трудилось над мокрыми крышами и тротуарами. Золотистый туман поднимался вверх, обнажая умытый город. Кое-где на улицах валялись куски битой черепицы и сломанные ветки. Один раз путь каюкеру преградило вывороченное с корнями дерево, упавшее поперёк улицы. Около него уже толпилась кучка народу с пилами и топорами. На одном из балконов, зацепившись рукояткой, висел сломанный васильково-синий зонтик.

Переходя по изящному каменному мостику один из многочисленных каналов, Иннот покачал головой. Похоже, вся дрянь, вымытая с городских улиц, нашла себе там приют. Листья, обрывки бумажек, пустые бутылки и прочий сор покачивались в воде почти вровень с тротуарами. Вернётся Хлю, и надо будет вместе посмотреть газеты, подумал каюкер. Такой паводок просто обязан был выгнать из-под земли очередного мерзкого монстра. Если только найдётся желающий заплатить, можно поохотиться на него вдвоём.

– Мы маньяки, парень,

А это значит,

Что не страшны нам ни горе, ни беда.

Ведь ты маньяк, парень,

Маньяк не плачет

И не теряет бодрость духа никогда, —

напевал Иннот.

Этот квартал Вавилона был заселён приверженцами растафарианской церкви. Нескончаемые ритмы джанги, ползущие в открытые окна с магнитофонных бобин, яркие граффити, густым слоем покрывающие стены домов от тротуара до крыши, и неистребимый запашок умат-кумара на лестницах и в подворотнях – казалось бы, такое место просто обязано быть рассадником преступности. Но, как ни странно, растафарианский квартал слыл одним из самых мирных и безопасных. Местная стража добродушно закрывала глаза на некоторые вольности, связанные с курением, за что любой патрульный наряд удостаивался многочисленных приветствий и улыбок. Увидав в одной из витрин разнообразной формы и величины кальяны, Иннот усмехнулся и достал из кармашка пончо свою трубочку. Во время вчерашних событий она каким-то необъяснимым образом не вывалилась оттуда. Закурив, каюкер свернул в одну из подворотен и постучался в низенькую дверь. Некоторое время ничего не происходило. Иннот снова поднял руку, но тут за дверью послышались шаркающие шаги, и чей-то недовольный голос произнёс: