Рассказы - Мартынов Павел Евгеньевич - Страница 2

Перевалы — четырехтысячники. Главный из них — Ак-Байтал с одинокой могилой офицерской жены, которую не довезли до роддома...

Обязательная ночевка в Мургабе — высота над уровнем моря — более 3000 метров.

— Никому с машин не прыгать! Аккуратно, помогаем друг другу...

Хлоп! Есть «павшие»! Один, второй, третий...

— Придурки!! Я же сказал — не прыгать! Фельдшер — нашатырь и носилки! Идиоты! Бараны!! Я вам что?! Я кому это все?!! Вас за полдня подняли со 100 до 3000 метров! Голова военнослужащему дана не только для того, чтобы каску носить!!! Строиться, полувоенные, мать вашу!!!

И всю ночь — бледные «тени» шатающихся вдоль стенок. От кровати до сортира. От сортира до кровати. Всю ночь. Блюем-с... А вы как думали? «Лучше гор могут быть только горы...»!

— Товарищ лейтенант! — Робко, но уже с надрывом, рожа синюшная: — А как же? А вы говорили — горы, зелень, урюк, фрукты, и все такое...?

— Я говорил? — Вселенское недоумение, легкое раздражение — мы тут «снотворное» принимаем, понимаешь ли, третий тост уже! — Не отдыхается? Какие вопросы, товарищ боец? Представляться надо! Да, я говорил! Мы еще не доехали, между прочим!

— А там... лучше?

— Ну, м-м-м, еб-т... Естес-с-с-т-н-о, родной... Еще вопросы? Нет? Все, отдыхайте. Пока...

Все водители на этом маршруте — «вольняшки», то бишь вольнонаемные. «Срочников» тут нет — запрещено. Видимо по соображениям гуманности. Старенькие ЗИЛы, тянут, надрываясь на перевалах, свои железные и наши «бренные» тонны и килограммы.

Стоянка на высокогорной долине — пытаемся кушать. Наш водила-«дед» курит свою «Приму». Кашляет и отхаркивает. Кровью...

— Слышь, батя, ты чего это?

— Нормально, сынок! Не ссы — доедем...

— Тебе ж лечиться надо, сдохнешь! Бросал бы ты это дело, а?

— Все ТАМ будем! Я, паря, тридцать лет на этом маршруте, мне внизу еще хуже. Так и живу — от рейса к рейсу. Доктор сказал, что на равнине точно сдохну. Только еще быстрее — максимум через полгода...

— А годков-то сколько тебе, отец?

— Полтинник разменял в позапрошлом году. Да не грузись, лейтенант, пустое. Суета сует и всяческая суета... Ну, поехали что ли?..

«Деда» через год так и схоронили на Мургабе. Родственников не нашли. Потому и на Мургабе.

Царствие небесное от Мургаба поближе, наверное, а?

Был я на его могиле потом. Водочки налил, корочку положил.

Спи, отец...

Земля ему пухом. Жалко, что чужая.

Думаю, он и на том свете катит по райской дороге на своем ЗИЛу. Развозя пограничные души к их последним рубежам.

От Оша до Хорога.

От Хорога до Оша...

Я — ЖИВОЙ...

Строй только что прибывших в отряд молодых лейтенантов, привычно переминаясь с ноги на ногу, ждал командира.

— Здравствуйте, товарищи офицеры!

— Зд-ра... ж-ла, т-р-щ под-п-л-к-ник!!!

— Буду краток, но начну с главного: кто подаст рапорт в Афганистан, еби мать — десять суток ареста моими правами гарантирую!

Строй загудел. В воздухе повис вопрос: «А почему, собственно?..»

— Читаю ваши мысли, товарищи офицеры. И отвечаю на ваш немой вопрос — а потому, еби мать, что мне тут границу охранять не с кем! Еще вопросы? Служите, сынки! А ваша слава, еби мать, вас и здесь найдет. Начштаба, доведите распределение по заставам... Определитесь по доставке, и чтоб к боевому расчету, еби мать, все кто на заставы отрядного подчинения — были на местах. Комендатурские — завтра с бортами. Развоз по заставам — за комендантами. Офицеров на втягивание вместе с ними. Сам с группой, еби мать, объеду лично все заставы. Заодно доведем решение. Всё, разойтись! Петр Иванович, офицеры штаба, еби мать, через десять минут — в командирском классе...

— А почти через два года (когда уже совсем не ждешь, и планов — громадье) — звонок кадровика. И голосом, таким елейно-медовым, ласково так, по-отечески:

— Товарищ лейтенант (эсквайр, между прочим), не желаете ли в командировочку, в Афган?

Если честно — не сильно, нас и здесь неплохо кормят. Но скажи, попробуй, что не желаешь. Нет, конечно, сказать-то можно. Почему нет? Только после этого сразу можно забыть о:

а) нормальной должности;

б) шансах на Академию;

и в) нормальном прохождении очередных воинских званий. И будешь ты долго (очень долго, до самого «дембеля»!) Никем, и звать тебя будут Никак...

— Так точно, всегда готов по приказу моей Родины, Союза Советских Социалистических Республик... Когда за предписанием?

И вот славный город Термез (любой конец города на такси — рубль, аэропорт — три; четыре главных ресторана и несколько мелких баров; население — смешанное: «звери», «озверевшие русаки» и военные всех родов войск)! Отряд, оперативная группа — мозг и центральная нервная система наших спецобъектов. Самая центральная и очень нервная.

Женя Потехин, начальник опергруппы, озадаченно вертит перед глазами предписание.

— Ну и что мне с тобой делать, лейтенант? Кто и на кой хрен тебя сюда прислал?

— Там все написано, товарищ подполковник!

Женя (начиная нервничать):

— Да написано-то, конечно, да, только у меня вроде никто по сроку не заменяется...

Встревает дежурный офицер опергруппы:

— Товарищ подполковник, в четвертой, в Бариабафе, вроде зам со второй заставы должен меняться?

— Товарищ подполковник, а мне говорили в Мормоль...

— Отставить! Кто разрешал говорить? — взрывается Потехин, — М-а-р-моль?! Вам сказали? Вы что заканчивали? Где служили? Голицыне!? Балетно-паркетное? Понятно! Служили в Хороге? Да вы жизни не видели! Да меня не волнуют даже пятна на Солнце и кольца Сатурна! И КТО, и ГДЕ, и ЧТО там вам говорил, меня интересует не больше, чем национальное примирение там, куда вы, лейтенант, в конце концов, поедете, полетите, поползете... Бариабаф, лейтенант, БАРИАБАФ! А кстати, служебный паспорт ваш где?

— А мне никто...

— Вот! Вот видите, красавец, про Мормоль вам сказали, а про самое главное — нет! Оформляйте паспорт в кадрах, а пока он придет — будете дежурить по опергруппе... И не дай вам бог!

(Жаль, но мне уже никогда не узнать, чего бог мне не должен был дать... А может и к лучшему?)

Дежурство по опергруппе — рутинная штука: поддержание связи, контроль обстановки. Обстановка — это противник (все, что становится известным, разумеется), это борты (люди, грузы), это рейды, колонны в движении и прочая суета. И мега-гека-литры зеленого чая... К концу дежурства уши опухают от трубки ЗАСа.

— Один, два, три, четыре, «Риборза», «Риборза», к вам «чаечки», пара, с ними группа ДШ, 10 карандашей, встречайте, плюс пятнадцать, как понял?

— ...десять... понял тебя... наша «пружина»... минус 20 были на мосту...прием.

— Один, два, три, бля, семьсот, восемьсот (можно и девятьсот, мне все равно) «Риборза», «Риборза», я — «Окантус», тебя не понял, повтори, прием.

— ...девять, десять...

И так весь день, а если «повезет» — то и ночь...

Вечером — «экскурсии» по городу, как правило, вместе с нашей авиацией («люфтваффе», «чаечки»). То есть с наиболее славными и «продвинутыми» представителями этой трудной и почетной профессии. Но об этой когорте — отдельная песня. После «экскурсий» в голове только один вопрос — как же наши вертолеты летают по утрам и не падают?..

Но однажды утром завертелось!

Духи расстреляли наших саперов на Мормоле. Положили пять мальчишек, суки. Били в упор, метров с пяти. И ушли безнаказанно. Только командир саперов, прапор, чудом спасся, шельма...

В опергруппе как в улье.

— Лейтенант, ты не крутись под ногами. Ты вот чего. Ты давай дуй в армейский госпиталь. Там прапор, командир саперов, вроде бы в себе, в сознании. Ты сходи, возьми с него письменное объяснение. Давай дуй, тут без тебя народу — не продыхнуть. А через час прилетит начальник округа со свитой — будет полный абзац! Так что давай, родной, тебе — час времени на все про все.

Прапор мог сидеть и говорить. Но писать он не мог. У него была дырка в правой руке, еще две в ноге, и глубокая борозда от осколка гранаты на башке. Израненный и недоскальпированный, еще в болевом шоке, он сидел и блаженно улыбался.