Вещи в теле. Психотерапевтический метод работы с ощущениями - Ермошин Андрей Федорович - Страница 9

Работу клинического психотерапевта отличает внимание к фоновому состоянию, на котором происходит общение врача и пациента. Даже самые правильные послания могут быть восприняты пациентом только тогда, когда он имеет свободный ресурс для этого. Расходуются же ресурсы обычно на напряжения, невротические переживания.

Иоганн Шульц, как известно, исследовал и описал основные ощущения, которые человек испытывает в процессе расслабления. Они приобрели название «шести упражнений аутогенной тренировки». Приятные тяжесть и тепло наливают тело. (В последующем, по реализации расслабления, они обращаются в приятную легкость и прохладу). Сердце бьется спокойно и ровно. Дыхание свободное и ровное. Солнечное сплетение излучает тепло. Лоб слегка прохладен.

Достижение пациентом состояния, когда «приятное тепло доходит до кончиков пальцев рук и ног, до корней волос», считается целительным само по себе. Но оно же является тем фоном в клинической психотерапии, на котором пациент принимает себя, ситуацию и настраивается на успешный выход из трудностей.

Следует заметить, что иногда эта часть работы бывает не второй, а первой: вместо того чтобы разговаривать с пациентом в «ненормальном» состоянии, психотерапевт приглашает его вначале на сеанс. Называется он «обучение аутотренингу», «гипноз» или еще как-нибудь. И лишь пройдя неспецифическое успокоение под воздействием уютной обстановки, релаксирующей музыки, слов «утешения» с интонациями баюкания, рассказывания былин, пациент «принимается» на более специфическую работу.

Уже на раннем этапе профессионального формирования у меня сложилась комбинация: разговор плюс релаксация. После обсуждения с пациентом важных для него вопросов я предлагал ему прикрыть глаза и дать ощущениям распределиться. Отчасти именно это было предсистемой работы, которую я описываю теперь.

Разговор – релаксация – разговор – такой ритм стал казаться очень естественным и важным. Это своеобразные психотерапевтические «качели». Причем вторая часть (гипнотическая, аутотренинговая) меняла тональность в процессе «выстаивания» этой практики: если вначале я что-то пытался внушить пациенту на этой фазе (на основе материала предыдущего исследования его проблематики), то в последующем отказался от директивности и чаще предлагал просто понаблюдать за ощущениями после разговора, дать им «улечься».

Предложение пациентам понаблюдать, что происходит, после обычного эмпатического выслушивания нередко приводит к удивительным результатам. Пациенты подсоединяются к своим телесным ощущениям, впадают в своеобразный транс и проходят серию трансформаций, зачастую спонтанно описывая тот процесс, который, собственно, и организуется психокатализом в соматопсихотерапии.

Камни переживаний могут обнаруживаться и распадаться, ощущения могут двигаться активно из одной зоны тела (переполненной) в другую (обездоленную), могут формироваться совершенно новые, оптимизированные контуры ощущений. Выздоравливающие попадают в новые пространства, из которых возвращаются обновленными. Это похоже на аутотренинг без инструкций. Умиротворение, успокоение, восстановление равновесия происходят спонтанно, в соответствии с «программой», которую организм выбрал сам.

Совсем недавно на меня произвел большое впечатление своеобразный отголосок старой «немой» практики (немой, потому что в ней присутствует минимальное количество вопросов при максимальном доверии к собственному исцеляющему процессу организма). Речь идет о трансформациях, которые стал переживать двенадцатилетний мальчик, едва присев на кресло и услышав: «Закрой глаза. Опиши, что ощущаешь».

У мальчика было состояние ослабления иммунитета неясного генеза. Чирьи шли за ячменями, а ячмени за чирьями. Последние два месяца он непрерывно лечился от подчелюстного лимфаденита (была трещина в углу рта – от нее, судя по всему, произошло инфицирование). Две операции под наркозом оказались безуспешными. Он ездил на перевязки, в ране постоянно находилась резиночка для дренажа. О школе, естественно, пришлось забыть.

Мальчика привели как раз после очередной перевязки, закутанного по самую макушку, поскольку дело происходило зимой. Он сел на стул и впал в особое состояние подключенности вниманием к внутренним ощущениям – своеобразный транс. Он стал детально описывать свои ощущения без каких-либо инструкций с моей стороны, за исключением самых общих: «Наблюдай. Описывай». Главную инструкцию мальчик, видимо, прекрасно понял, хотя она не оговаривалась: «Исцеляйся».

Движение ощущений было интенсивным. То страшный жар собирался в груди и по ощущению там назревал огромный чирий.

– Дашь ему прорваться?

– Нет.

Мальчик то ощущал, будто он «сунул руки в печку», то перед его взором бились два динозавра. Яркая вспышка – и все исчезло.

То голова «весит 300 килограммов», то ноги. То «червяк скользнул по бедру и выскочил вон». То «черепашонок с длинной шеей, большими глазами и глупой улыбкой, с маленьким панцирем, смешит». То, невесомый, он стал «переворачиваться» в воздухе.

– Считай, сколько раз.

– Пять.

Снова стал переворачиваться в воздухе. На этот раз 10 переворотов.

Серия трансформаций, длившаяся минут тридцать, завершилась формированием ощущения ровного тепла во всем теле, и мальчик почувствовал возможность открыть глаза.

Мне было интересно проследить за исходом его исцеления после этой процедуры спонтанной саморегуляции. Я поинтересовался состоянием мальчика через месяц с небольшим. Он исцелился. Еще через два месяца я с ним встретился.

В его ощущениях сохранялось равновесие. Он с удовольствием играл со своим другом. «Все у меня хорошо: играю, прыгаю». О старом напоминал только маленький малиновый шрамик под челюстью.

– Шрамы украшают мужчину, – заметил я.

– У меня их хватает, – не без гордости заметил маленький пациент.

Мальчик воспроизвел динамику выздоровления: установившееся ровное внутреннее тепло сохранялось после встречи. «Собирались еще везти его в областной центр, – дополнила его мать, – для более массивной операции, но надобность в этом как-то сама собой отпала: рана начала заживать». Мы с ним общались 8 февраля, а 8 марта он уже поздравлял девочек в школе, и в последующем только укреплялся в хорошем самочувствии. Окружающие заметили, что он стал в целом спокойнее.

По окончании моего общения с мальчиком его тетя выразила желание побеседовать о своих проблемах, и это было косвенным признаком признания родственниками связи между сеансом и произошедшим выздоровлением. А большой ком свежего деревенского творога, который я привез в Москву своим детям, показался мне прекрасным вознаграждением за мой скромный вопрос: «Что ощущаешь?»

Когда можно позволить происходить трансформациям, подобным тем, что описал мой маленький пациент, ничего другого не надо.

В ряде других случаев задача состоит в том, чтобы заставить ощущения потечь. Именно в подобных превращениях и заключена суть терапевтических достижений.

Не скрою, иногда я почти засыпаю, когда пациент старается подробно описать историю своих страданий, не торопясь прорабатывать ее. Это случается не только со мной. В «Технике и практике психоанализа» Ральф Гринсон особо рассматривает такие случаи, когда психоаналитик ненароком засыпает на сеансе психоанализа. Он рекомендует не обвинять в этом пациента. Я практически всегда справляюсь с собой даже без щипков собственной руки, но не склонен переоценивать эффективность такого способа проведения психотерапевтического времени и стараюсь предупредить пациента о бесполезности простого перечисления фактов.