Сестра Земли - Мартынов Георгий Сергеевич - Страница 53

Но никто не видел её, и очередная тайна Венеры осталась неизвестной.

При первом взгляде сверху могло создаться впечатление, что лес на сестре Земли ничем не отличается от земного леса, если, конечно, не учитывать его цвета и исполинской высоты. Но внимательный наблюдатель вскоре заметил бы существенные особенности.

Прежде всего бросилось бы в глаза, что все деревья леса совершенно одинаковы и решительно ничем не отличаются друг от друга, чего никогда не бывает на Земле. Потом он заметил бы, что вершины деревьев находятся на одной и той же высоте, словно их намеренно подрезали ножницы великана-садовника. Вглядываясь ещё пристальнее, наблюдатель заметил бы, что ветви и листья на них становятся гуще и увеличиваются в размерах не сверху вниз, как у земных деревьев, а наоборот – снизу вверх. Листья обратили бы на себя его особое внимание. Он мог бы отметить их длину, достигавшую нескольких метров, и странную форму – каждый лист был свёрнут в трубку. Сильный ветер почти не влиял на них, они едва шевелились при самых свирепых его порывах. Доискиваясь причины этого непонятного явления, наблюдатель, если бы имел возможность приблизиться вплотную, увидел бы, что листья растут не так, как на Земле. Каждый из них прикреплялся к ветке не одним стеблем, а двумя, находящимися на противоположных концах, что давало им большую устойчивость. Его поразила бы толщина стеблей и самого листа, достигавшая нескольких сантиметров.

В сплошной «крыше» лесного массива он не увидел бы ни одного просвета, ни одной «отдушины», куда мог бы проникнуть взгляд. Находясь над лесом, невозможно было даже представить себе, что скрывается внизу, как выглядит этот лес изнутри. Непроницаемый купол ветвей надёжно скрывал всё от нескромного глаза.

Огромной оранжево-красной площадью, почти неподвижной, словно застывшей в вечном покое, показался бы сверху лес Венеры.

Но вот тёмная стена грозового фронта начала приближаться к нему. И картина сразу изменилась. Чем ближе подходила гроза, тем явственнее возникало движение. Сперва чуть заметное, оно быстро усиливалось. Свёрнутые в трубку листья стали сначала медленно, потом всё скорее развёртываться, раскрываясь навстречу ливню всей своей площадью. Наблюдателю показалось бы, что они борются между собой, стараясь отнять друг у друга как можно больше свободного пространства. Раскрываясь, каждый лист словно стремился лечь сверху на соседей, которые в свою очередь стремились к тому же.

Вскоре панорама леса неузнаваемо изменилась. Теперь он ничем не напоминал земной лес. Гладкая блестящая поверхность раскинулась во все стороны, похожая сверху на цветной паркет.

Если бы наблюдателем оказался Белопольский или Баландин, они безусловно обратили бы внимание, что красочный фейерверк, который они наблюдали внизу, совершенно незаметен сверху. Развернувшиеся во всю ширину листья скрыли его под собой.

Могучая стена ливня надвинулась на лес, и тут-то наблюдатель мог бы увидеть нечто непостижимое.

«СССР-КС 3» с трудом выдерживал натиск водяных потоков; крылья самолёта Мельникова были сломаны, а листья деревьев, мягкое растительное вещество, с лёгкостью выдерживали страшный напор воды. В несколько секунд оранжево-красный «паркет» исчез из глаз. На его месте было клокочущее море, низвергающееся на берега реки и лесного озера пенящимися водопадами.

Тому, кто имел бы возможность видеть эту картину, сразу стало бы ясно, что весь поток задерживается куполом леса, что ливень не в силах пробить его и залить корни деревьев, которые питались влагой либо сверху, через ветви, либо откуда-то из глубины почвы.

Загадка сухого грунта на лесных просеках перестала бы быть загадкой, если бы кто-нибудь из экипажа звездолёта мог наблюдать эту картину.

Но они её не наблюдали и не могли наблюдать…

Первым пришёл в себя Белопольский.

Открыв глаза, он ничего не увидел; кругом была мгла. Несколько минут он лежал неподвижно, с трудом соображая, где он и что с ним. Голова невыносимо болела. Потом он почувствовал тяжесть своего спутника, тело которого лежало на нём, ощутил резкий запах озона и как будто гари.

Его правая рука была свободна; и, почти не сознавая, что делает, Белопольский потянулся к знакомой рукоятке воздушного шланга и повернул её.

Струя кислорода сразу прояснила его мысль. Несколько раз глубоко вдохнув живительный газ, он закрыл кран.

Осторожно выбираясь из-под тела Баландина, который, очевидно, ещё не очнулся, Константин Евгеньевич окончательно пришёл в сознание. Он вспомнил всю картину начала грозы, огненный столб, обрушившийся на их вездеход, и с беспокойством нащупал в темноте электрощиток. На ощупь щиток казался целым. Он повернул выключатель и с чувством огромного облегчения убедился, что лампы, аккумуляторы и проводка не пострадали. Яркий свет залил внутренность кабины.

Достаточно было одного взгляда на радиоустановку, чтобы понять всё. Приёмник и передатчик, заключённые в один футляр, превратились в бесформенную массу сожжённого и частично расплавившегося металла. Стало ясно, что в антенну, которую они забыли убрать, ударила молния. Других повреждений как будто не было.

«Непростительная рассеянность! – подумал академик. – Удивительно, что мы остались живы».

Но он тут же пенял, что пока это относится к нему одному. Его спутник, не подавая признаков жизни, неподвижно лежал на полу кабины.

Баландин находился ближе к рации и вследствие этого мог пострадать сильнее. Поспешно, но всё же очень осторожно, Белопольский перевернул профессора на спину.

Мертвенно-бледное лицо, запавшие глаза, синеватый цвет губ. Неужели конец?..

Радиосвязь вышла из строя. Вызвать звездолёт и спросить совета у врача невозможно. Личных раций не было.

Белопольский сделал первое, что пришло ему в голову. Расстегнув воротник комбинезона, он поднёс к губам товарища конец шланга от кислородного баллона, полностью открыв кран. Затем, достав из аварийного запаса фляжку, влил в полуоткрытый рот несколько капель спирта.

Это простое мероприятие увенчалось полным успехом. Сначала исчез синий цвет губ, потом лицо Баландина сильно покраснело от прилива крови. Ещё через минуту он открыл глаза и застонал.