Край земли - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" - Страница 24

Ничего не вышло и со съемкой богов. Судя по всему, шаман запретил их нам показывать. Вообще, появившись на сцене, шаман испортил все дело. Самоеды стали отворачиваться от объектива; хабинэ стали прятать детей и закрываться рукавами.

Но все-таки считалось, что нам оказана большая услуга, и пришлось отблагодарить не только хозяина, а и всех зрителей, преподнеся им для айбарданья двух оленей из стада Госторга за наш счет.

На этот раз никого не пришлось уговаривать ехать за оленями. Через полчаса стадо было уже на месте и пошла дикая гоньба.

Через час туши двух важенок уже дымились плескающейся в кровяном корыте жижей. Тут же их сайбардали. Вокруг чума выросло несколько кучек свежих отбросов.

Какое счастье, что здесь нет мух. Трудно себе даже представить, что делалось бы здесь, если бы были мухи. Вокруг чумовища буквально нет места, куда можно было бы ступить без риска по щиколотку увязнуть в каких-нибудь нечистотах. Человеческие и собачьи экскременты чередуются с выброшенными внутренностями оленей, громоздятся желто-зеленые кучи выдавленной из кишек убитых животных жижи. Там и сям разбросаны кости, черепа, рога. Все это никак не используется. Даже оленья шерсть, ценнейший продукт, не собирается, так как самоеды считают, что можно использовать только ту шерсть, которая сама спадает во время линьки. Но не хотят собирать и ее. В сущности все использование оленя сводится к утилизации мяса и шкуры.

Все остальные продукты оленеводства, могущие служить не только предметами внутреннего потребления, но и экспорта, безвозвратно пропадают.

Когда айбарданье подаренных нами оленей кончилось, один из самоедов явился в палатку.

– Кумка давай.

– За что кумку?

– Все самоеды айбардал.

– Так ведь вы для себя айбардали, а не для нас. Мы же угощенье поднесли, с нас же еще и кумка?

– Тот большой с машинка карточка снимал, как мы айбардал.

Блувштейн, действительно, накручивал киноаппарат во время айбарданья. Но требование все же показалось нам чрезмерным.

– Не будет кумки.

– Ай, непоросa, парень. Самоеды работал, кумка нет.

Делегат еще посидел с обиженным видом, угостился папиросой, сунул несколько штук за пазуху и ушел. Долго слышались возмущенные голоса всей отдыхающей после еды компании.

Через час в палатку снова вполз тот же делегат.

– Кумку дашь?

– За что?

– Наса гонять будя. Хоросa оленя прягать будя.

Гонка на санях – заманчивое зрелище, но и тут мы отказались выставить кумку.

Скоро переговоры возобновились, и было решено, что чашку водки получит тот, кто выиграет состязание.

К берегу озера подъехали 12 ханов, запряженных лучшими быками. Все мои попытки установить их на старте так, чтобы уровнять шансы состязующихся, ни к чему не привели. Ханы сбились в кучу. Олени перепутались в постромках. Когда, отчаявшись наладить старт, я махнул рукой, клубок из оленей, людей и ханов завертелся бешеным водоворотом. Из водоворота только тонкими иглами торчат поднятые тюры.

Но вот из бестолковой свалки вырвалась одна упряжка. Пастух на бегу бросился на хан, и хорей загулял по крупам распластавшихся в неудержимом беге оленей. Второй и третий ханы взметнулись одновременно, и за ними по берегу озерка покатилась серыми мятущимися клубками гонка. Тесно сжавшись в упряжке, олени скачут одним скоком, взметаясь над высокими кочками. Широкими фонтанами разлетается грязь мелкой протоки, преграждающей путь гонщикам. Олени несутся прямо на препятствия, точно у них завязаны глаза. Ханы выделывают по кочкам дикие скачки. Вот один хан почти лег на бок. Самоедин кубарем вылетел из него и покатился в озеро, а олени, точно опьяненные собственным бегом, заложив на спины кусты рогов, понеслись в тундру, радостно увлекая непривычно легкие санки.

Обогнув озеро, к финишу бешено несется хан, запряженный пятеркой серых быков, а на спине у него висят белые как снег олени местного фаворита, потерявшего слишком много времени на распутывание своей запряжки на старте. Его дело явно проиграно. Мальчик, едущий на первом хане, на полном ходу яростно дергает вожжу, и вся упряжка очумело бросается влево, прямо на толпу зрителей. Но победитель уже стоит на земле, и олени, упершись головами в протянутый тюр, встают как вкопанные. Мохнатые бока ходят как кузнечные меха.

Хотя победитель и его единственный серьезный конкурент-фаворит уже давно на финише, остальные участники гонки продолжают неистово погонять своих оленей, стараясь привлечь к себе внимание зрителей.

Как и следовало ожидать, кумку потребовали, кроме победителя, и отставший фаворит и все участники.

Самоеды сами большие любители оленьих бегов. На свадьбах у них всегда устраиваются большие гонки. Кроме того, один раз в году, обычно летом, устраивается большая, так сказать, годовая гонка, посвященная духу, покровителю оленей. Звание чемпиона, выигранное в этой гонке, сохраняется за победителем до следующей гонки.

Присваивается оно не гонщику-самоеду, а оленю, вожаку победившей упряжки.

Кроме состязания на скорость, самоеды практикуют еще и состязание на искусство фигурной езды. В этом соревновании любители искусной езды должны проехать извилистыми, узкими проходами, оставленными между расставленными нартами или специально вбитыми колышками. В этих состязаниях принимают иногда участие и женщины, отличающиеся умением править оленями не хуже своих мужей.

Наиболее интересны и показательны гонки, конечно, зимой, когда накатанный санный путь позволяет развивать значительно большие скорости, чем на летнем покрове тундры.

Чтобы отвлечь внимание самоедов от надоевшей нам кумки, Черепанов нарочно на виду у самоедов стал собирать микифон.

Через пять минут тесный круг сгрудился вокруг микифона, бессильно пытающегося захватить воздух тундры слабыми звуками Данкеровских пародий. То ли потому, что звуки совершенно терялись в безбрежной равнине, то ли потому, что напевы серебряных струн, рожденные под расплавленным золотом гавайского неба, уж очень чужды сынам мшистых равнин, но гавайские гитары не произвели никакого впечатления. Даже какое-то разочарование было написано на лицах: такой, мол, интересный, блестящий, многообещающий аппарат ради каких-то слабых непонятных звуков. Не больший эффект вызвал марш оркестра. Только когда послышался голос человека и свист, самоеды стали смеяться и заинтересовались граммофоном.

Музыка самоедам совершенно чужда, у них нет ни одного музыкального инструмента, ни одного мотива, ни одной сложившейся песни. Вместо песни или сказки самоед выпевает на любой лад впечатления об окружающем мире, воспринимаемые в момент пения: «я еду на санках, олени бегут хорошо. Над головой пролетела куропатка, собаки побежали за ней. Левый олень xpoмает».

Распеваемое без всякого мотива, вполголоса – это и составляет единственную самоедскую песню.

И граммофон, как аппарат, тоже не производит на самоедов должного впечатления. Быть может, самоеды, как большинство народов севера, отличаются огромным самообладанием и способностью не удивляться самому удивительному.

Пока, занимаемые добросовестными усилиями Черепанова, самоеды слушали граммофон, хозяин чума, заснятого сегодня Блувштейном, занялся разборкой своего жилища (он снял уже ейя и приступил к складыванию у). Я думал, что он собирается емдать на новое пастбище, но, к моему удивлению, хабинэ и детишки, вместо укладки шестов на ханы, стали их снова составлять конусом в нескольких саженях, от того места, где только что был чум. Меня это заинтересовало, но хабинэ в ответ на мои расспросы просто кокетливо закрылась рукавом грязной малицы, а с хозяином мы не могли сговориться, так как он знал только три русских слова: теньга, сярка, вогка – деньги, чарка, водка. Я же со своей стороны не мог найти в составленном мною самоедско-русском словаре нужных слов, так как этот словарь не был еще разбит по алфавиту. Да, по-видимому, хозяин и не был особенно расположен давать мне какие бы то ни было объяснения. Я прибегнул к моему присяжному толмачу – усатому Леткову.